Patience

В мире множество семейных психологов, которым выгодны все проблемы и конфликты людей, что, по идее, должны любить друг друга и жить в мире и согласии, соблюдая ту клятву, что дали перед алтарём и на глазах всех близких людей, смотрящий на них глазами, полными вдохновения и уверенности, что эту пару ничто не сможет разбить. Психологи наживаются на тех, кто не может обойтись без ссор хотя бы день, кто не прочь высказать всё чужому человеку, а не тому, кто занимает особое место в сердце. Они помогают и решают проблемы, но не гарантируют, что подобное не повторится вновь, ведь «в вашей паре нет ни капли понимания». А люди и рады платить деньги за обычную беседу, лишь бы брак не распался и дети не получили психологическую травму на всю жизнь, виня во всём одного из родителей и крича, что всё детство им не хватало рядом другого. Так делают нормальные люди — идут к психологам, высказываются и спрашивают, что может быть не так и правильно ли они мыслят. Нормальные люди склонны решать конфликты и не оставлять их открытыми на протяжении долгого времени, боясь поднимать «больную тему», ибо это может сделать хуже. Они разговаривают с партнёром и стараются не устроить скандал, чтобы соседи не вызвали полицию из-за криков и звуков бьющейся посуды и борьбы. У нормальных людей всё тихо и мирно, не похоже на то, что они хотят свернуть друг другу шею, не желая больше видеть раздражающее их лицо. К сожалению, Чуя никогда не считал себя нормальным и, возможно, адекватным человеком. Ему казалось, что с такой работой, как у него, через пару лет он окажется в ближайшей психиатрической лечебнице для особо опасных преступников, потому что в какой-нибудь момент не выдержит и выпустит всю обойму в человека, которого должен называть «любимый» и которому должен доверять больше всех в этом прогнившем насквозь мире. Чуя далеко не нормальный человек. Чуя решает проблемы далеко не тихо и мирно, пытаясь избежать грандиозного скандала и, в конечном итоге, драки. Его воспитывали по-другому, а не как тех «слабаков», что, столкнувшись с малейшей проблемой, в истерике бежали к психологу, чтобы излить душу и спросить, как перепрыгнуть через это «непреодолимое препятствие, подкинутое жизнью». Наверное, именно поэтому Чуя первым делом с размаху бьёт по лицу, а не спрашивает причину, по которой Дазай снова ведёт себя, как мудак. Никто не говорит, что Дазай из раза в раз выводит Чую из себя, но это именно так. Это заметили все, даже люди, что, по идее, никак не должны касаться их отношений. Просто трудно не заметить открытую провокацию и поведение самого настоящего мудака, коим Дазай и являлся, пусть и отказывался признаваться в этом. Именно поэтому он смотрит на Чую с разбитой губой и злостью, застилающей голубые глаза. По его подбородку стекает кровь, и Дазай хочет стереть её, но получает удар по руке и колкий взгляд. — Только, блять, попробуй прикоснуться ко мне, — шипит сквозь зубы Чуя и вытирает кровь тыльной стороной ладони, не жалея перчаток и касаясь скулы, на которой красовалась ссадина. Этот ублюдок даже ёбанное кольцо снять не потрудился. — Я тебе руки с корнем вырву, ушлёпок. В баре, откуда Чуя вытащил Дазая буквально десять минут назад, последний флиртовал с какой-то вполне симпатичной брюнеткой и был на правильном пути к тому, чтобы сегодня ночевать на скамейке в парке вдрызг пьяным. Ему повезло, что Чуя ничего не сломал той легкомысленной дуре, которая легко повелась на чересчур громкие слова, опьянённая красивой внешностью Дазая и его умением вешать лапшу на уши. Наверное, Чуя и сам когда-то поверил в сладкие слова Дазая, будучи слишком наивным. Сейчас бы он ни за что не поверил человеку, обмотанному с ног до головы в бинты. Неизвестно, сколько раз Чуя не успел выдернуть Дазая из второсортного кабака и сколько девушек успели повестись на красивые слова. Хотелось верить, что Чуя ни разу не опаздывал, но он прекрасно понимал, что не является всемогущим, что не до конца избавился от наивности и не может вовремя сказать себе, что Дазай — чёртов лжец и пользуется доверием самого близкого себе человека. Мудак. Подобрав с асфальта шляпу, Чуя молча направляется прочь отсюда, желая побыстрее забыть обо всём произошедшем. Он не выдерживает, потому что Дазай не представляет, как трудно ему приходится и насколько сильно Чуе хочется перерезать ему глотку. У любого терпения есть предел, и, взглянув на истощённого Чую, любой дурак мог понять, что тот вот-вот сорвётся. Дазай, несмотря на предупреждение, хватает Чую за руку и дёргает на себя, тут же заполучая удар по рёбрам и быструю подсечку. Видимо, нужно больше тренироваться, если уж он не поспевает за Чуей, что раньше всегда проигрывал ему. — Ты не понял, что я сказал? — Чуя слегка наклоняется к Дазаю, удобно устроившегося на асфальте. Он расплывается в улыбке, игнорируя боль, словно одним ударом Чуя смог сломать ему пару рёбер, и тот чувствует невероятное отвращение к нему. — Как же я тебя ненавижу. Что я вообще, блять, тут делаю? Вопрос был риторическим, но Чуя получает ответ. — Строишь из себя королеву драмы. Насмешка в голосе Дазая разжигает внутри Чуи огонь. Он ударяет ногой в бок, понимая, что делает это не во всю силу, что просто не может бить Дазая, как раньше: настолько сильно, чтобы одного удара хватило для вызова внутреннего кровотечения и нескольких переломов. Иногда Чуе кажется, что будь у него возможность использовать способность на Дазае, то он бы ни разу ей не воспользовался. Но это так, лишние мысли, забивающие голову. — Вставай, ублюдок. Хочется ударить в солнечное плетение со всей силы, чтобы больше никогда не поднялся на ноги, захлебнулся в собственной крови и понял, каким же мудаком был. Чуя не понимает, что его сдерживает, и не хочет понимать, опасаясь, что он стал слишком мягким, что эти отношения — это то, что медленно вытесняет из него настоящего мафиози, превращая в белую и пушистую мягкую игрушку. Это не было хорошей идеей с самого начала, но попробовать стоило, и вскоре Чуя понял, что риск себя оправдал. Правда, сейчас он безумно жалеет о содеянном. Чуя упускает момент, когда Дазай поднимается на ноги, и заполучает удар в живот, заплатив за свою невнимательность. Рядом с Дазаем он более расслаблен, нежели на поле боя, ведь они оба знали, что их драки не могут закончиться летальным исходом. Как бы они не ненавидели друг друга, их отношения держались далеко не на этом обжигающем чувстве. Если говорить честно, Дазай не реагировал на крики и удары Чуи, позволяя тому выпускать на себе злость, ибо знал, что скоро тому надоест и он упадёт в его объятия, шепча о ненависти и приподнимаясь, чтобы оставить смазанный поцелуй на щеке. Не реагировал до одного момента. В последние года им ничего не стоит устроить драку, причём первым всегда лезет Чуя, и Дазай ждёт этот момент, чтобы потом сказать стандартное «сам виноват», думая, что это сделает его не таким сильным мудаком. Он бьёт сильно, вкладывая в удар всю злость и раздражение, и Чуя быстро выдыхается, потому что не может избивать этого человека. В подростковом возрасте это было забавно, но не сейчас, когда всё совсем по-другому и не в тренировочных целях. Заблокировав удар, Чуя всё-таки бьёт в солнечное сплетение, слыша, как Дазай захрипел, сделав шаг назад. Это не бытовые драки мужа, который пользуется слабостью жены. Их учили убивать людей, и если кто-то из них обойдётся какой-то пощёчиной, то другой посчитает это оскорблением, тут же нанося более сильный удар. Они считают это бытовыми вещами, а соседи до сих пор не могут смириться с тем фактом, что не стоит вызывать полицию на любой крик и звуки борьбы, громкий звон. Боятся, что наутро из подъезда будут выносить труп. — Может, ещё раз ударишь? — провоцирует Чуя и, чуть наклонив голову, указывает на ещё целую скулу пальцем. — Вот сюда, чтобы меня уж точно в офис не пустили. Мори каждый день твердит о том, что Чуя — глава Исполнительного Комитета и должен выглядеть соответствующе. Наверное, именно поэтому он безумно злится, когда этот самый глава заявляется с разбитым лицом и оправдывается тем, что вновь перебрал, словно босс не знает, что происходит в его личной жизни. У Дазая нет ни капли совести, поэтому он бьёт так сильно, что Чуя валится с ног на асфальт, тихо вскрикнув. Он сжимает руки в кулаки, уткнувшись лбом куда-то в изгиб локтя, и кусает губы, желая просто исчезнуть. Каждая миссия, включающая в себя риск для жизни, — настоящий подарок для Чуи. Ему кажется, что даже Дазай не так сильно хочет умереть, как он. Признавать это, конечно, больно, но факт оставался фактом — Чуя не хотел жить для того, чтобы из раза в раз видеть влюблённый взгляд Дазая на очередную девицу и сомневаться в том, что их отношения не были ошибкой юности. — Ты так и будешь лежать? — тихо спрашивает Дазай и кашляет, прижав ладонь к груди. Всё-таки удар в сплетение был достаточно больным, раз чувствуется до сих пор. Когда Чуя не реагирует, Дазай наклоняется и касается его плеча, отчего тот вздрагивает. Он хочет поднять Чую на ноги и отвести домой, в сотый раз извиниться за то, что наверняка повторится ещё множество раз, но останавливается, услышав хриплый, сломанный и ни чуть не раздражённый голос: — Ты добился своего, Осаму. Не понимая, что происходит, Дазай садится на корточки и переворачивает Чую на спину. А тот, закрыв лицо ладонями, делает глубокий вдох и пытается не издавать ненужных звуков. На секунду Дазай задумывается, не перегнул ли палку, но сразу же откидывает эти мысли в сторону. Он же знает, что Чуя достаточно крепок, чтобы выдержать любую его выходку. — Пойдём домой, Чуя, — вздыхает Дазай и пробует взять Чую на руки, но тот сопротивляется, ударив в грудь и наконец-то открыв обзор на покрасневшие голубые глаза. Видеть Чую в таком состоянии — самое последнее, чего Дазай хотел в этой жизни. Чуя аккуратно поднимается на ноги, держась за стену, и дотрагивается до лица, понимая, что теперь весь покроется синяками. Его тело и так похоже на один сплошной синяк, но, видимо, ему для счастья не хватало ещё и разбитого лица. Боясь что-либо сказать, Дазай просто следует за Чуей в сторону их дома, подобрав несчастную шляпу, что не упустила возможность собрать всю грязь в том переулке. Дазай думает о том, что постирает её сегодня же, потому что… Взгляд Чуи в тот момент выражал всю его боль, отразил желание умереть. Дазай никогда не думал, что Чуя хочет умереть. Добравшись до квартиры, они расходятся: Чуя хочет принять душ, а Дазай идёт на кухню, чтобы стянуть бинты. Он медленно разматывает ткань, не думая о том, что Чуя сейчас косо смотрит на окровавленное лезвие, поселившееся у них на раковине и ожидающее своего звёздного часа, и не замечает слёз, стекающих по щекам. Наверное, не зря в детстве ему внушали, что чувства — самое дерьмовое, что может случиться с человеком и что нужно держаться от них подальше. Чуя ослушался и получал по заслугам. Бинты валяются на полу, и у Чуи нет сил кричать на Дазая из-за этого. Он столько раз говорил снимать это дерьмо хотя бы в ванной и обязательно выкидывать, но тот словно не слышал его. Поэтому Чуя сам выбрасывает всё и падает на стул, думая о том, стоит ли сейчас открыть бутылку вина, напиться и пропустить работу завтра. От раздумий на столь серьёзную тему его отвлекает Дазай, вернувшийся на кухню. Они смотрят друг на друга пару секунд, после чего Дазай, отбросив гордость в сторону, опускается на колени перед Чуей, уткнувшись носом тому в живот и обжигая дыханием ещё слегка влажную кожу. «Можно прямо сейчас вскрыть ему глотку.» Взгляд голубых глаз цепляется за ножницы, оставшиеся на кухонном столе, и Чуя тяжело вздыхает, зарываясь пальцами в каштановые волосы и слегка поглаживая Дазая по голове. Они оба в этом дерьме и не знают, как выбраться, буквально задыхаясь из-за обилия проблем и тех многочисленных ударов по рёбрам. Им нужно, блять, выбраться, но они не могут. Слишком сложный квест, подкинутый жестокой и несправедливой жизнью. Здесь даже дорогостоящий психолог не поможет. Серебряное кольцо с гравировкой на внутренней стороне сдерживает их обоих, словно сильно затянутый ошейник на шее. Можно в любой момент снять безделушку, выбросить, но путы, связывающие по рукам и ногам, останутся навсегда. Бежать от этого, как кажется, бесполезно. А они даже и не пытались попробовать, так сильно боясь выйти из зоны комфорта. Возможно, кто-нибудь из них задумается о том, чтобы разойтись, как в море корабли, когда в очередной раз замахнётся для удара. — Это навсегда? — тихо спрашивает Чуя, не сразу понимая, что голос безумно дрожит. — Навсегда эти драки и ненависть? Вот так выглядит эта омерзительная семейная жизнь, от которой все бегут? Дазай тяжело вздыхает и поднимает голову, заглядывая в глаза Чуи. Они словно смотрят в зеркало, видя отражение собственных глаз и боли, плескающейся на самом дне, куда, как казалось, не достигает свет, надежно скрывая это отвратительное чувство. Наверное, это и притянуло их друг к другу когда-то — сломанные половинки, как правило, тянутся друг к другу. — А разве мы — семья? Что-то внутри в испуге вздрагивает и подталкивает Чую наклониться, чтобы прижаться к губам Дазая своими. Это даже не полноценный поцелуй, и никто из них не хочет превращать это невинное прикосновение в что-то большее. — Ты прав, — Чуя закрывает глаза, чувствуя, как душа трещит по швам. Он израсходовал своё терпение. Громкий звон разрезает тишину, и Дазай подскакивает на ноги, ловя Чую за руку и не давая уйти. Он тянет его на себя, прижимает к груди и целует в макушку, незаметно забирая со стола кольцо. — Это невозможно терпеть. Ты знаешь лучше меня. Не согласиться с Чуей трудно. Они оба заперты в одной клетке и не могут выбраться, понимая, что никогда и не смогут. Кто бы мог подумать, что такое волшебное чувство, как любовь, может оказаться самой настоящей тюрьмой. — Можно попробовать всё исправить, — произносит Дазай, что звучит, как настоящая фантастика. — Я не хочу расставаться с тобой, Чуя. Чуя согласно кивает и утыкается носом в шею Дазая, оставляя на коже мимолётный поцелуй. Как раз там, откуда не сходит след от верёвки. — Сильно болит? — спрашивает Чуя и накрывает рукой грудь Дазая, замечая, что начал проявляться синяк. Хотя, его лицо наверняка выглядит не лучше, учитывая, что у Дазая довольно тяжёлый удар. — Терпимо, — пожимает плечам Дазай и целует Чую в скулу, слыша тихое шипение. — Я слишком сильно ударил. Прости. Уже нет никакой злости и ненависти. Чуе, правда, всё равно, как сейчас выглядит его лицо, как сильно болит каждая клеточка тела. Он целует Дазая и позволяет тому аккуратно надеть на палец серебряное кольцо, которое Чуя безрассудно бросил на стол, думая, что избавится от лежавшей на плечах ответственности так просто. Перчатки заботливо скрывали кольцо, а чокер прятал от чужих взглядов следы от пальцев Дазая, следы жестокости. Несколько раз Чуя терял сознание и каждый раз боялся, что это конец. Радовало лишь то, что он мог погибнуть от рук того самого любимого, глядя тому в глаза, сравнимые лишь с оттенком тёмного и отдающего горечью шоколада. Скрывать кольцо нужно было, чтобы никто из мафиози ничего не заподозрил, не воспользовался самой огромной слабостью Чуи, а следы — это позорное клеймо, которое стоило прятать даже от собственных глаз, не признавая свою слабость и мягкость. Иногда Чуе странно думать о том, что на кольцо он смотрит с невероятной нежностью, несмотря на то, что его подарил тот человек, который чуть не придушил его прошлой ночью. Рано или поздно Чуя обязательно привыкнет к подобному контрасту. От долгих поцелуев начинает болеть голова. Чуя не может заставить себя оторваться от губ Дазая, привставая на носочки, когда тот хочет отстраниться, не давая разорвать поцелуй. Ему хочется заполучить хотя бы немного нежности от Дазая, забыть, что час назад они хотели убить друг друга в какой-то подворотне. Исполосованные шрамами руки скользят по талии Чуи, слегка сжимая. А тот и не против, прикусывая губы Дазая и тихо выдыхая в поцелуй. Лёгкие уже начинает сводить от нехватки кислорода, а губы совсем немного щипят. Эта ночь казалось бесконечной до тех пор, пока Чуя не заметил пробравшийся сквозь тюль лучик света. Дазай ещё раз целует его и подталкивает в сторону спальни, намекая, что не мешало бы немного поспать. — Семейные разборки подождут, — усмехается Дазай, заваливая Чую на кровать и прижимая к себе, словно плюшевую зверушку. Чуя был настолько миниатюрным для Дазая, что ни с чем другим сравнение проводить не хотелось. — Ты меня бесишь, — устало протягивает Чуя и без капли раздражения в голосе, пытаясь удобнее устроиться в кольце рук Дазая. Он находит удобное положение лишь когда закидывает на партнёра ногу и заставляет того уткнуться носом в свою шею. Дазай уже тихо сопел, когда взгляд Чуи зацепился за покоившийся на тумбочке нож.