Ночь. И пустота.

Проснулся я около двенадцати с сильной головной болью, не нужно было вчера напиваться вискарём, не зря противная продавщица говорила, что мне уже хватит, права она была, старая швабра. Сквозняк в квартире был лютый, я спьяну стал горячим мужчиной, видимо, и решил открыть все окна, вообще всё, судя по ветру, который гулял по моей квартире, и по холоду. Меня начало потрясывать, надо было закрыть окна, хотя бы половину, я встал с кровати, у меня закружилась голова от резкого движения, и я упал на колени. Чёрт бы это всё побрал. Между прошлым и новым заблудиться так просто, Между прошлым и новым непростые вопросы. И тут я заметил, что в квартире слишком тихо для двенадцати дня на четвёртом этаже в центре города со всеми открытыми окнами. На улице как будто ничего не происходит, тишина, меня это пугало. Даже в ночное время под моим окном проезжают машины, а сейчас никого, что ж такое. Я медленно попытался встать, на этот раз успешно, голова болела ужасно. Я взял с гладильной доски пачку сигарет и зажигалку, пошёл к балкону, по пути закрывая окна, какое-то странное волнение не покидало меня, что-то явно было не так. Обычно, когда я выходил на балкон, рёв двигателей машин и мотоциклов становился лучше слышен, при похмелье это был ад, без него тоже было не очень, но на этот раз я не услышал ничего, лишь лёгкое дуновение ветра. Светило солнце, но жарко не было, да и холодно тоже не было, дома прохладно, благодаря сквозняку, а не погоде. Я закурил, смотря на пустые улицы своего города, изредка ветер колыхал вывески, но не было ни одной машины, это начинало не на шутку пугать меня. Затяжка. И как воспринимать эту ситуацию? Я что, один остался? Но это же плохо, нет ни Хакимова, который любит поучить меня жизни и порассказывать о вреде алкоголя и сигарет, ни Валеры, который безэмоционально сидит на всех наших сборах и репетициях, ни Стаси, которая постоянно переписывается со своим молодым человеком и отвлекается по уведомлению, ни даже Димы, который всю репетицию может сосредоточенно слушать наши мысли и выдвигать свои, ни Вадика, который любит напомнить мне, что он старший, и покапать лишний раз на мозги. Если это так, и я действительно больше их всех не увижу, то всё очень плохо. Пускай друзьями они мне не были, но они все были очень хорошими людьми, интересными и все дела, мне будет конкретно их не хватать. Затяжка. Ну и что мне теперь делать? Жить одному, делать, что хочешь? Я так не хочу, мне нужно знать, что есть кто-то, кто вытащит меня из передряги. Я выбросил недокуренную сигарету, курить не хотелось, всё во мне будто бы сжалось и не хотело принимать даже простой сигаретный дым. Только сейчас, понимая, что остался один, я осознавал, насколько мне были нужны эти люди, насколько мне будет скучно и неинтересно без них. Непростые ответы. Я скитался небрежно, Я искал тебя, где ты? Был мой мир безутешен. Я вышел с  балкона и пошёл к шкафу, где стояла аптечка, нужно было выпить таблетку, голова раскалывалась, по пути я успел задеть ногой бутылку, в которой когда-то был коньяк, но выбрасывать её сил не было. Пусть лежит, мне не мешает. В аптечке пришлось долго и мучительно искать таблетки от похмелья, но в конце концов мне удалось их найти, я выпил сразу две и, тяжело вздохнув, кинул коробку с лекарствами на стол, потом уберу. Надо выйти на улицу, воздухом подышать и осмотреться, как следует, понять, насколько всё плохо. С ботинками я провозился немало, при наклоне голова начинала разрываться от боли и кружиться, а нужно было завязать шнурки. Когда ботинки были побеждены, голова начала болеть ещё сильнее, я вышел и решил не закрывать дверь. Похуй, всё равно нет никого, некому грабить, да и грабить уже нечего. К моему великому счастью, лифт работал и мне не пришлось мучаться с лестницей, я зашёл в него и нажал на кнопку «один», я понятия не имел, куда и зачем идти, но на улицу выйти хотелось. Погода была поистине прекрасной, в кофте было жарковато и я снял её, оставаясь с голым торсом, если впалый живот можно так назвать, кофту я бросил куда-то, за ненадобностью. Что не так с этим миром? Зачем? Зачем меня оставили, если убрали всех остальных? Я ломал его стены, истребляя надежды, Ополаскивал кровью золотые одежды. Надо было сходить к дому Вадика, совсем немного надежды всё ещё было в моём сердце, хоть кто-то кроме меня должен остаться, чёрт бы побрал этот мир. Я размахнулся и со всей силы ударил кулаком в стену дома, с костяшек пошла кровь, но больно не было, было лишь обидно и досадно, хотелось убить себя, чтобы не быть одному на всём свете. Ударил вторым кулаком, костяшки в кровь, стена в каплях моей крови, по руке стекают тонкие струйки. Удар, второй, третий, я не хочу останавливаться, пускай эта боль перебьёт ту, которая сейчас в моём сердце. Пускай разлетятся эти стены, пускай мои кулаки будут как кровавое месиво, пускай я помру к чёрту, я не хочу так жить, никому не нужен и никому не важен, нельзя так, я тоже человек, нельзя мне так мстить, не смотря на то, какая я мразь иногда. Определённое место стены было в крови, я  обессиленно упал на колени. Нужно было сходить к Вадиковскому дому, мечты иногда сбываются, мысли бывают материальны. Кровь стекала по рукам, текла на асфальт, я просто стоял на коленях перед стеной и не представлял, что будет дальше. Нужно встать и пойти, очень нужно. Я медленно встал, боль в руках перекрывала головную, поэтому я понятия не имел, болела ли голова. Вот только почему-то эта боль не могла перекрыть мои мысли об одиночестве и о никчёмности моей жизни. Я забрёл в аптеку, она была открыто, но не было ни одного человека. Все магазины были открыты, все двери, я проверил, но внутри не было ни души. Я схватил перекись и зелёнку, вскрыл первую и вылил поочерёдно на руки, после чего отбросил пустую банку и прижал руки к себе, жидкость пенилась, боль была адская. Когда мне стало чуть полегче, я таки решился полить раны зелёнкой, после чего держал их в отдалении, чтобы не измазаться, но от боли чуть не выл, руки уже готовы были отвалиться, я упал на колени. Через некоторое время встал, уже быстро, и поспешил удалиться, раны на руках пекло, но отчасти мне было всё равно, хотелось прийти в студию и сесть с ребятами обсуждать выход нового альбома. Одиноко и слепо умирал без любимой, Мне казалось, что небо обо мне позабыло. Я медленно пошёл в сторону дома Вадика. Помнил дорогу я не очень хорошо, так как бывал там после примирения раза два, но я пытался вспомнить, как шёл от него домой в день, когда мы примирились. Я точно помнил, что дом Вадима находился в каком-то переулке, не зная и без навигатора найти его было сложно, может, вовсе невозможно. Я медленно шёл по пустым улицам, которые конкретно угнетали меня. С каждым взглядом на пустую лавку, пустой магазинчик, открытый супермаркет, в котором ни души, моё настроение всё сильнее ухудшалось, я не найду Вадика, его тоже нет, я уверен. — Да чтоб всё это сдохло, — вдруг сказал я, хватаясь за голову, — Почему я не исчез вместе с ними? Я пошёл дальше, надежды почти и не было, но я заметил, что у всех людей были открыты двери, теперь я просто хотел посмотреть, как они жили там. Дима с Вадиком не скрывали от нас в студии, что встречаются, целовались время от времени, в обнимку могли сидеть часами, одновременно обсуждая с нами тот или иной трек. Вот только для прессы они были «давние друзья, на сцене познакомились», официальная версия, зачем Диму взяли — нового звучания захотелось, а его записи понравились. Никто не мог сказать, как зовут Диму на самом деле, кроме организаторов, которые это держали в тайне, да Хакимова, который не распространялся. А, может, и Вадик знал, чёрт же его знает. Я зашёл в жилой район, где-то тут должен быть дом брата, вот только номер дома я помнил смутно, только квартира врезалась в память, да этаж за компанию. С горем пополам мне удалось вспомнить, что на стене дома был нарисован большой российский танк к дню победы, а дом находился около детской площадки, спустя десять минут расхаживаний по переулку я смог найти нужное здание. Я нашёл все вопросы, я нашёл все ответы, Всё любимое просто — это ты моё небо. Это ты, моя осень, это ты, мои звёзды, Это ты рассказала, что бывает не поздно. Консьержа на входе, понятное дело, не было, откуда ему там взяться, никого же и нет, я долбанул кулаком по двери лифта, нагнулся, немного от боли, немного от досады, после чего нажал на кнопку вызова. Кровь пошла снова, понятное дело, в лифте было маленькое зеркало, в нём я не мог увидеть всей картины, однако, легко её мог представить, просто оглядев себя. В районе груди и живота была кровь, которая попала туда с моих рук, когда я прижал их к себе, торс был голый, джинсы с ботинками мои классические, вполне не примечательные, уставшее лицо с кругами под глазами, появившимися от похмелья, по рукам течёт кровь с костяшек, разбитых так, что врагу не пожелаешь. Приехав на этаж, я прислушался, кто-то говорил неподалёку, кажется… Хотя нет, это всего лишь бред, я выдаю желаемое за действительное. Это лишь глюк, чёрт его побери, всё вокруг пускай чёрт поберёт. Я аккуратно дёрнул ручку двери, она поддалась, тут все двери были открыты и легко поддавались, я чётко слышал голоса неподалёку. Это глюк, глупый глюк, мечты не материальны. Я дёрнул ручку двери квартиры, но она не поддалась, я вперился взглядом в дверь, после чего дёрнул соседнюю, соседская дверь легко поддалась, после чего я громко хлопнул ею и снова дёрнул ручку двери Вадика, она была закрыта. В сердце зародилась надежда на то, что они здесь, что голоса действительно есть, только теперь воцарилась тишина. Я снова дёрнул дверь, закрыто, я немного отошёл, готовясь пойти домой. Позови меня, небо, удиви меня правдой. Я, конечно, не первый, кто летал и кто падал. Ты как будто нарочно, ты со мною играешь, Потому что всё помнишь, потому что всё знаешь. Мне послышались какие-то шаги, надежда оживала, я не знал, что говорить и делать, не знал, кто откроет дверь, мне даже стало немного страшно. Послышался звук замка, дверь открывали, совершенно точно открывали, а я подходил к ней всё ближе. Тут дверь распахнулась, на пороге стоял Дима, был он в какой-то Вадькиной футболке, чёрной, она была Авиатору по колено. И тут что-то во мне переклинило и я налетел на Диму, сбивая с ног, но он устоял, схватившись за меня. Я продолжал его обнимать, хотя он просто опустил руки по швам. А я боялся, что это глюк, что он исчезнет, как только я его отпущу, а потом из комнаты вышел Вадик, тут уж я отпустил непонимающего ничего гитариста и накинулся с объятиями на брата. Прижимаясь к нему, явно пачкая его футболку руками, которые были измазаны в моей же крови, я дал волю чувствам и расплакался, обмякая в его руках, грубо держащих меня. Я рыдал в его футболку, не мог остановиться, я был так счастлив, что он остался, что он со мной, я просто жался к нему, как котёнок к хозяину. — Глеб, ты ещё недавно обещал мне ебальник разбить, — тихо сказал брат, пытаясь одной рукой оттолкнуть меня, а второй придерживая, чтобы я не упал, — А теперь рыдаешь при виде меня, что с тобой, блять, не так? Что с твоей грудью, чем измазался? Последнее слово он задал именно той интонацией, которая пробудила во мне воспоминания о детстве, когда я сбивал коленки, а он подходил ко мне, приобнимал и, обрабатывая зелёнкой, тихо и нежно говорил «Где ты так, Глебка?». Он звал меня Глебкой, это было так мило, сейчас, вспоминая это, я растаял в его руках ещё больше, я снова разрыдался, теперь уже от этих воспоминаний, я переместил руку с его спины на грудь. — Что у тебя с рукой, мудак? — Он грубо и резко оттолкнул меня, на что я упал, после  чего аккуратно присел около меня и взял мою руку в свою. — Я схожу за едой, — послышался голос Димы, после чего хлопнула дверь, я был ему благодарен. — Ты где так? — Спросил Вадик, после чего ненадолго задумался, продолжая держать меня за руку, после чего тихо вымолвил, — Глебка.