Ночь. И пустота.

— Я думал, что ты тоже исчез, — тихо произнёс я и накрыл его руку своей, — Я был очень злой, одному мне же незачем жить. — Делаешь, что хочешь, — дёрнул плечами Вадим, — Где хочешь, ни с кем не надо считаться и советоваться. — Но мне нужен человек, который если что вытащит меня из беды, — я опустил голову, — А так не с кем даже поговорить, когда грустно. — Тебе нужен человек, который будет во время твоих истерик оттягивать тебя от всего, чем можно пораниться, тяжело вздохнул Вадик, после чего убрал свои руки от моих и встал, — Ты так и будешь на полу сидеть? Итак как свинья в ботинках грязных по моей квартире ходишь, Глеб. Меня поразило то, что про ботинки раньше он сказал бы злобно и раздражённо, после чего бы ещё пару раз попытался заставить меня вытирать, но сейчас он говорил тихо и спокойно, с некоторой лаской даже, это было так непривычно. За эти шесть лет мы только и делали, что ругались, не упускали возможности оскорбить друг друга в интервью, даже после недавнего примирения между нами была будто стена холода, мы уже не оскорбляли друг друга, но и с уважением не относились, Вадим не упускал возможности перебить меня или доказать неправильность моей идеи, я тоже дружелюбностью не отличался. Дима в наши споры не лез, не вставал на чью либо сторону, просто сидел с Вадиком и молчал, ожидая завершения. Если мы его спрашивали, он, конечно, говорил, на чьей стороне, но, на удивление, на мою сторону он так же вставал нередко. Слышно было, как Вадим что-то перебирал на кухне, я медленно начал развязывать ботинки, удивляясь тому, как косо завязал их утром. Отбросив обувь ко входу, я медленно встал и пошёл в их гостиную, они жили вдвоём, при мне Вадик говорил эту новость Диминому брату. Я аккуратно сел на диван, держа руки в отдалении, чтобы не испачкать мебель, через минуту в дверях появился брат, держа в руках маленький поднос с какими-то баночками. — Было же удобное кресло, как ты любишь, — тихо вздохнул он и сел рядом, поставил поднос на рядом стоящий стол и посмотрел на мои руки, — Какой же ты идиот, Глебка. — Прости, — я опустил голову, было немного стыдно, — Но я думал, что никого нет, кроме меня. — И индюк думал, — улыбнулся Вадик и присел передо мной, — Ну мне так совсем уж сложно в глаза твои смотреть. — Не надо в них смотреть, — буркнул я, — Ничего хорошего не увидишь. Он взял меня за подбородок двумя пальцами и поднял мою голову так, чтобы мои глаза посмотрели в его. Я прочитал в его взгляде целый набор эмоций, были и неприязнь, и братская любовь, и даже странная нежность. — Врёшь ты, родной, — он погладил меня по голове, — Глаза говорят очень много всего, я же говорил. — Ты слишком много всего мне говорил, — я отвернулся от него и начал смотреть в окно. За стеклом были другие дома, массивные и многоэтажные, новые, красиво отстроенные, только пустые, совершенно пустые. Кому нужны эти двадцать этажей, если жить на них некому? Кому нужны все эти квартиры, вся эта мебель, если никто в них не находится? — Дурак, — вывел меня из раздумий голос Вадика, я посмотрел на него, он рассматривал мои костяшки, легонько поглаживая их, — Какой дурак. — Знаю, — я сбито улыбнулся, — Прости, я знаю, ты ожидал от меня большего, Вадь. И я действительно чувствовал себя виноватым за то, что всё так получается, что я плохой брат, что я подавал в суд на него. — Я уже смирился, — он улыбнулся, волшебной была его улыбка всегда, в любой момент она поднимала мне настроение, даже когда всё было совсем плохо, — Я люблю тебя, Глеб, ты мой брат, любимый младший брат, я должен о тебе заботиться. — Спасибо, — я улыбнулся, теперь уже не через силу, — Брат. — Ну спроси ещё, в чём сила, — засмеялся Вадик и взял что-то с подноса, ватные диски и перекись, — Терпи теперь, несдержанный дурак. Он аккуратно смочил ватку перекисью и взял мою руку, я ожидал, что больно будет так же, как и в аптеке, когда я залечивал себя сам. Однако, брат слишком медленно и аккуратно прикладывал вату, смоченную в перекиси, раны только пощипывало, но боли не было. Он взял другую мою руку, сменил ватку и продолжил обрабатывать мои костяшки. То, с какой осторожностью он это делал, стараясь не сделать больно, заставило окончательно растаять ту стену, которая стояла между нами все эти шесть лет. — Вадь, — тихо протянул я, когда он поставил перекись и взял какую-то мазь, — Когда ты меня простил? — Я не обижался, — он пожал плечами, снова улыбнувшись, — Когда ты захотел творить отдельно, я лишь согласился и отпустил тебя, потом ты начал суматоху с судами, а я лишь ждал, когда ты опомнишься. — А перед примирением? — Удивившись, проговорил я, — Ты же с большой злостью спросил про печень, разве нет? Я тогда очень расстроился. — Помню, — он встал и пошёл к выходу из комнаты, — А потом мы тебя с Димой из передряги вытаскивали. — Спасибо, — прикрикнул я ему вслед, — Брат. — В чём сила? — Послышался смех Вадика из кухни, я тоже посмеялся немного. — Ни в чём, — откликнулся я, — Нет силы. Я поговорить с тобой хотел. — Ну иди сюда, — услышал я ответ. Идти никуда не хотелось, мне было хорошо и здесь, но вопрос меня достаточно сильно интересовал, учитывая разницу в возрасте Димы и Вадика. При виде их объятий у меня возникала непонятная ревность, я ревновал Диму, меня напрягало, что он живёт с Вадиком, что целуется с ним, что сидит у него на коленях и даже, что подаёт ему что-то. Сначала я думал, что меня просто это напрягает, так как у нас на студии работа, а они романтику веяли направо-налево. Стася ещё всегда умилялась и не упускала момента сказать, когда их не было, насколько же классно они смотрятся. Вот только её мнение не разделяли ни я, ни Снейк, а Валере было всё равно — он никогда не хотел лезть в чужие дела, не интересовала его чужая личная жизнь, меня тоже, но когда эта парочка уходила я обычно говорил «Не смотрятся они, всё таки», а Хакимов лишь добавлял то, что Вадик Диме в деды годится. Вот только потом я понял, что дело не в студии, не в посторонних и тем более не в моей противности, хотя я был очень противным. Дело было в Диме, только в нём, я влюбился ещё по фотографии и осознал это совсем недавно,  вот только я отлично понимал, что Авиатор относится ко мне с некоторым отторжением, явно не хочет со мной близко общаться, а вот в Вадима он влюблён чуть ли не до потери сознания. Мне было интересно, насколько всё далеко зашло в их отношениях. — Слушай, поведай брату, что у вас с Димой тут происходит? — Я делал интонацию, будто спрашиваю чисто из интереса, и меня не сильно волнует всё это. На деле было наоборот, — У вас секс был? — Был, — спустя некоторое время ответил Вадик, — Месяц назад ещё, а что? — Да ничего, — я подёрнул плечами и улыбнулся, , но внутри меня что-то будто бы порвалось. Вадик же наверняка был у него первым, как же весело, когда у шестнадцатилетнего первый секс происходит с человеком за пятьдесят, это же так… не по человечески. — У вас разница в тридцать шесть лет, — проговорил я, — Оставил бы ты его кому другому лучше… Помоложе, что ли… — Тебе какое дело? — Настроение Вадима заметно ухудшилось, — Он сделал свой выбор, не тебе его осуждать. — Он сделал, но он ещё молодой и глупый, — снова начал свой нудёж я, — Ты же должен был понимать, что это неправильно, ты должен был его остановить. — Слушай, — громко произнёс он, ударив кулаком по столу, — Ты не просыпался с мыслями о нём, он тебе не снился, а потом не предлагал начать встречаться. В отличии от меня. — Уже месяц, как просыпался и как видел его во снах, — резко вскочил я, ударяя ладонями по столу, — Вот только я в постель его не веду, ты мне не помеха, но мне жалко его из-за возраста. — Я тебе не помеха? — Злясь всё больше, произнёс Вадим, — Да ты жалкое ничтожество, которое может только пить и наркоманить. И тут я понял, что перед нами снова опустилась эта стена. После такого красивого и доброго примирения мы снова разругались. Любовь… Вот уж необузданный зверь, который запросто может разорвать твоё сердце. Вадик был прав, Дима сделал свой выбор, я лишь быстро пошёл к выходу, где надел ботинки, после чего покинул квартиру. Не будет мира между Самойловыми.