***
После того, как прошёл месяц, сопряжённый уничтожением боевиков в Доминикане, подразделения специального назначения армии и ВМС США вернулись домой с победой. Прибыв в штаты, отряд, где служил Эвери, получил разрешение и направился в Вашингтон на Арлингтонское кладбище, дабы почтить память своих погибших товарищей, навестив их могилы. В ходе нескольких боевых операций Джордж заработал уважение к себе от каждого бойца подразделения. Даже Пирс подшучивал над ним неохотно и без огонька, а потом совсем перестал донимать Эвери. Наверное, интерес пропал. Или потому, что скоро к ним должно было присоединиться новое пополнение. Так или иначе, но светловолосый пулемётчик окончательно вошёл в коллектив. Солнечным апрельским днём они, надев парадную форму, пришли на кладбище и отдали дань уважения павшим в боях братьям по оружию. Посреди зелёных газонов и белых надгробий витал дух героев Американской революции, Гражданской, Мировых, Корейской и Вьетнамской войн. — В первый раз в Вашингтоне? — спросил у Джорджа приковылявший к нему на костылях Уильямс. Они стояли особняком от остальных. — Так точно, сэр, — сухо ответил Эвери, который глядел на могильную плиту. — Я уже, наверное, раз в пятый сюда приезжаю. До службы тоже здесь ни разу не бывал. Не помню, откуда ты? — Из Питтсбурга, сэр. — Не так уж и далеко отсюда. Я из Луизианы. — Ясно, сэр. «Говард Эвери. 09.09. 1929 — 03.04. 1952», — прочитал Джордж, стоя перед плитой. А затем добавил от себя: — «Кавалер Медали Почёта Конгресса. Посмертно». — Знаете, сэр, я никогда не видел отца. Мама говорила, что он был хорошим человеком, которым мы с ней могли гордиться. Вот теперь я наконец-то встретился с ним, — с болью в голосе сказал Эвери, решив поделиться своими переживаниями с Уильямсом, человеком, которому он мог доверять. — Его наградили Медалью Почёта за то, что он вытащил под огнём китайцев танкистов из подбитого «Першинга». И погиб, когда вытаскивал последнего. — Он был героем. — Знаю, сэр. Но от этого не легче. Отец был санитаром и в тот день вытаскивал раненых с поля боя. Узкоглазые сволочи наплевали на то, что у него на шлеме был красный крест. — Подло даже для них. Но ты должен им гордиться. — Вы правы, сэр. Но лучше бы ему в тот день было оказаться в другом месте. — Ничего не поделаешь. — Я до сих пор не сообщил маме о том, что теперь служу в спецподразделении. Она продолжает думать, будто я всё так же, как и раньше, ношусь по Атлантике на авианосце. Вряд ли бы ей хотелось знать правду, сэр. — Рано или поздно тебе придётся сказать правду. Обманывать мать — себя не уважать, пусть даже и во имя благой цели. — Знаю, сэр. Мне нужно собраться с силами. — У меня родители тоже были против моего ухода. У нашей семьи есть ферма, где всегда нужны рабочие руки. Мы с братьями с детства на ней работали, но я хотел другого. Отец до сих пор кроет меня последними словами при первом удобном случае. Человек никак не может понять, что у меня натура другая. — А ваши братья, сэр, они воевали? — Нет, я один за нас троих отдувался. Джой попал в национальную гвардию в нашем штате и спокойно просидел свой срок службы в глуши. Эрни вообще оказался непригоден к военной службе. — Повезло. — Да, наверное. Ладно, парень, нам пора уходить. «Командир прав, мне рано или поздно придётся сказать маме правду. Она осудит мой выбор, но потом сможет смириться и даже начнёт мной гордиться. Возможно, когда подойдёт к концу мой первый контракт, я покину ряды ВМС и пойду учиться в колледж, как хотел раньше. А, может, продолжу служить в SEAL, занимаясь по-настоящему мужской работой. Впрочем, до конца первого контракта ещё нужно дожить», — задумался о своём будущем Джордж, идя в строю.***
Августина и Умберто получили то, чего они хотели: новые имена и американское гражданство, а также милый домик, расположенный в небольшой городке в штате Мичиган. Беглецам пришлось привыкать к своим новым фамилиям, что оказалось не так уж просто, как могло показаться на первый взгляд. Не меньше проблем возникло и при адаптации к иной языковой среде — они стали чаще говорить по-английски, чем по-испански. Немного проще паре было найти общий язык с местной природой и акклиматизироваться. Августина в первые дни пребывания в Северной Америке невольно вспомнила учебный центр, расположенный в Пиренейских горах, где царил холод. Ветеран доминиканских спецслужб профессионально устроил инсценировку их смерти, стремясь убедить противника в том, что перебежчики погибли при нападении на виллу. Монтего даже стало не по себе после того, как ей показали фотографию, на которой она, изображая безжизненное тело, лежала на полу вся в крови. Больно натуралистично всё выглядело. Однако в США испанцы продолжали чувствовать себя неспокойно, опасаясь появления разгневанных соотечественников с оружием под плащом. «Мы живём в бегах. Вот если бы попали к коммунистам, то за Берлинской стеной нам было бы нечего бояться. Против КГБ и той суровой немецкой службы безопасности* у твоих коллег шансов бы точно не оказалось. Немцы когда-то учили нас разведывательной деятельности, кажется, тридцать лет назад, но горячим испанцам точных во всех союзников превзойти не удалось. Разные мы», — Умберто иногда сожалел о том, что им с Августиной не удалось попасть в страны социалистического блока, где до них не смогли бы добраться бывшие коллеги. Правда, Монтего не сильно рвалась к «красным». Американцы выставили охрану и повысили бдительность местной полиции. Недалеко от городка дислоцировалось армейское подразделение, мобильная рота которого могла прибыть на место происшествия для того, чтобы увезти испанцев в безопасный гарнизон. Мартинес порой перед сном воображал себе картину того, как за ними приезжал бронетранспортёр M113, из чьего десантного отсека выбегали солдаты, занимавшие боевые позиции для прикрытия отхода. Пока парочка перебежчиков представляла интерес, «янки» не щадили средств для обеспечения их безопасности. Но рано или поздно правительственные агенты могли оставить Умберто и Августину и забыть о них. Хотя у них ещё оставался шанс поступить на службу в ЦРУ, РУМО* или АНБ* в качестве аналитиков или консультантов по «испанской проблеме». Со шпионской сетью внутри «конторы» на тот момент уже удалось справиться. Для самообороны испанцы хранили дома маленький арсенал с негласного разрешения американцев. «Не этого я хотела. Оружие никуда не исчезло, значит, последний бой ещё впереди. А, может, оно нам не понадобится? В конце концов, за месяц на нас никто не покушался. Думай сама», — Августине хотелось верить в то, что штурмовые винтовки ей с Умберто никогда не пригодятся. К тем доминиканцам, которые погибли, защищая их, девушка отнеслась с глубоким почтением и каждое воскресенье ставила три свечи в церкви за их упокой. Она хотела потом объездить семьи павших героев, чтобы выразить родственникам бойцов невидимого фронта слова искренней благодарности. Пока же испанская пара не имела права выезжать за пределы США. Ежедневно к ним приходил сотрудник ЦРУ, сначала Перкинс, потом Райт, сменивший его. Оба занимались тем, что на сленге называлось «выкачиванием информации», а второй агент умудрялся ещё и острить почти по любому поводу. Говорливый американец сказал, что ему был знаком Митчелл Хэллоуэй, с которым молодой разведчик работал в Гондурасе и Гватемале, где боевики «инквизиции» подстрелили его при эвакуации объекта под кодовым именем «Источник». — Куда пропал Митчелл? — спросила у Райта Августина перед уходом. — Мы бы хотели встретиться с ним. — А с чего ты решила, что я знаю, где он? Шучу. Митч долго за вами гонялся, из-за чего у него накрылся отпуск. Недавно наш друг всё-таки его получил и сейчас отдыхает, — ответил рослый американец, остановившись в светлой прихожей. — Ты говорила, что в Доминикане у него появилась подружка? — Да. — Вот чертяга! Он большой ценитель латиноамериканочек или просто горячих смуглых дамочек. Это я давно заметил за пару лет работы с ним. Странно, что на тебя глаз не положили. Ладно, мне пора. Подумай вместе со своим брутальным мачо над нашим предложением. «Контора» вас деньгами не обидит. Будете с бумажками возиться или советы давать. Можно и всё сразу. — Нам нужно хорошо подумать. К тому же, Умберто ещё не излечился окончательно. — Ничего, дай ему пару недель, и он забегает шустрее кенийцев. Пока. — До свидания, мистер Райт. Агент ЦРУ вышел во дворик и пропал из виду. «Тишина, спокойствие, умиротворение. Хорошо здесь», — подумала Монтего, глядя на ряд частных домиков, стоявших напротив и раскинувшихся под молочного цвета небом. — Он опять предложил нам работать на ЦРУ? — спросил у девушки в белой блузке и лёгкой синей юбке в складку Мартинес, лежавший на кровати. Их спальня была небольшой, но очень уютной, словно старательно сделанное гнёздышко. — Си, — ответила девушка, подсев к нему, после чего Умберто взял её за коленку. — Не нравится он мне. Митчелл хоть и был злым, как собака, дъябло, но зато надёжным, как швейцарские часы. — Я думаю, с Фернандой он станет добрее. — Может быть. Но американо был опасным противником. Интересно, куда подевался его русский амиго? — Понятия не имею. Знаешь, нам тут хоть предоставляют право выбора. Мы можем и не работать на здешние спецслужбы. Твои коммунистос могли бы нам дать приказ, и всё. — Могли бы. Но нам не пришлось судорожно хвататься за оружие при первом шорохе за окном. Я начинаю думать о том, что можно и согласиться с предложением американос. Сама понимаешь, «пантера», наши таланты в мирной жизни бесполезны. — Если хочешь на них работать, то соглашайся. Но только аналитиком или консультантом. Я не для того за тобой пошла, чтобы ты потом сгинул в сельве, выполняя задание американос. — Хорошо. Может, я и не пойду к ним. Найдём, чем здесь заняться. Пока «янки» платят нам, у нас есть время хорошо всё обдумать и накопить немного денег. Ты ведь юрист по образованию? — Си, — ответила испанка. «Церковно-приходская школа, иезуитский колледж, три года обучения в разведывательном центре — вот оно, моё образование», — пронеслось в голове у девушки. — Не пропадём. Но ты не думай, что я всё на тебя переложу. — Не думаю. Главное, будь со мной. — Это даже не обсуждается. После всего того, что с нами было, я от тебя ни к кому не уйду. Вряд ли нас вообще кто-то сможет понять. Мы стали членами закрытой организации, в которой чужакам места нет. В неё смогут войти лишь наши дети. — Дети? — Ну, конечно же, пантера. Я готов. — Я тоже. Но пока надо встать на ноги. Причём, тебе в прямом смысле. — Терпение потом вознаграждается, моя дорогая. — Буду ждать, — мечтательно ответила умилённая Августина.***
Артемьев целый месяц проработал в Гаване, где он занимался допросом пленного командира 66-го батальона, пытаясь разузнать о местонахождении советского перебежчика, что так и осталось в секрете, поскольку похищенный испанец никогда в глаза его не видел. В остальном, деятельность Василия оказалась очень плодотворной: теперь коммунистическая сторона получила почти полное представление о «франкистской угрозе». Когда вся необходимая информация была получена, а изменник изъявил желание стать гражданином СССР, старшего лейтенанта отозвали в Москву. Также сотрудник КГБ узнал о том, что Хуан Ламора прибыл в кубинскую столицу, однако им не удалось встретиться, так как советский разведчик уже опаздывал на самолёт. Об инциденте со всплывшей подлодкой вскоре все забыли, доминиканцы так и не смогли доказать то, что она, в самом деле, показалась у берегов острова Саона. — Поздравляю с успешным выполнением задания, Вася! — сказал полковник Аветисов, руководивший латиноамериканским отделом Первого главного управления КГБ. — Кому-то явно жмут погоны старлея. Разговор проходил на Лубянке в просторном кабинете Аветисова, где пасмурным утром преобладали серые тона. — Никак нет, товарищ полковник, не жмут. Я сюда не за звёздами на погонах гоняться пришёл, — ответил Артемьев, облачённый в форменный мундир. Защищая Родину на дальних рубежах, он так редко мог позволить себе визит на её территорию. — Тем лучше для твоей карьеры. Скоро капитана получишь, помяни мои слова. У тех, кто за ними не гоняется, всё само собой получается. Тебя представили к награде. Правда, распространяться о ней тебе запрещено. Папочка о твоём участии в доминиканской эпопее поехала туда же, где хранятся баллады о твоих армейских подвигах. — Как всегда. То чувство, когда можешь побыть героем только в своей квартире наедине с собой. Артемьев любил те редкие мгновения жизни, когда он мог надеть мундир, принадлежавший его родной стране, и почувствовать себя офицером, каким он был раньше. В форме Василий ощущал силу и гордость. — Ты не подвёл наших ожиданий и даже превзошёл их. Но не теряй голову, она ещё тебе пригодится, — продолжил худой полковник. — Служу Советскому Союзу. — Пока побудь в Москве. Мы тут планируем одну операцию, и твоё участие в ней вполне возможно. Пока мы думаем над тем, куда тебя направить. Если ты не понадобишься на задании, то вернёшься обратно в Мексику. — В Москве, так в Москве. Не так уж часто мне удаётся побывать в столице страны, которую я защищаю. — Ещё в Испании нам удалось найти крупный военный объект в Пиренеях. «Красная роза» помогла. — «Красная роза»? — Это испанская подпольная организация, которая борется с режимом Франко ещё с 1940 года. Идеологически она близка нам, потому мы помогаем ей по возможности. Поскольку испанцы начали против нас войну, то без внимания с нашей стороны они теперь не останутся точно. Впрочем, ими займутся наши коллеги. А в нашем отделе работы хватает и без того. Ожидай вызова. — Есть. Артемьев осознавал, что по своей натуре он оставался всё тем же строевым офицеров, как и раньше. Служба во внешней разведке смогла изменить только оболочку, но содержимое сохранилось в почти первозданном виде. Василия рвало обратно. «Если при КГБ сформируют подразделение спецназа, то я попрошу перевода. В нём мне никто не откажет, сил у меня хватит. Не зря же я поддерживаю форму? Всё ещё только начинается. Надеюсь, с американцем Митчеллом и доминиканкой Фернандой мы встретимся когда-нибудь как союзники. Или хотя бы не столкнёмся как враги», — старший лейтенант чувствовал, что впереди его ждало что-то грандиозное. А пока же он отправился в пешую прогулку по Москве.***
Последний месяц дался Митчеллу намного легче, чем тот, что шёл перед ним. Накал страстей заметно снизился после кровавой бойни на вилле, после чего он получил такую информацию, которая позволила ЦРУ и доминиканскому департаменту нанести точечные удары по целям без единого промаха, не давая врагу отойти от шока. А потом началась радиоигра, чьим итогом стало разоблачение шпионской сети в Лэнгли. Хэллоуэй вернулся в США спустя три недели с того момента, когда отгремела перестрелка в тёмном доме на побережье. Работа в Доминиканской республике закончилась, американцы и их союзники одержали первую крупную победу. Однако им удалось уничтожить «третью силу» лишь в Доминикане с Гаити, отрубив гидре голову, в то время, как испанцы имели прочное положение в других странах региона. Встреча с русским не состоялась. Вместо него пришёл незнакомец, который сказал, что связи между ЦРУ и КГБ прекратились. Советский друг ушёл по-английски, не попрощавшись, чего, в принципе, Митчелл и ожидал. Франко же всячески отрицал существование подобной спецслужбы и отказался от своих людей. Проблема заключалась в том, что прямых доказательств причастности Испании к тайной войне в Латинской Америке у ЦРУ на руках не было. «Есть люди, оружие, оборудование. Но у сотрудников нет ни документов, ни того, что вообще могло бы указать на их принадлежность к „инквизиции“ Франко. Оружие куплено у местных торговцев, а доказать, что разведоборудование было сделано в Испании практически невозможно. Вот и выходит такая ситуация, когда Франко отказавшись от своих людей, остался чист перед нами. Перебежчики могли наговорить нам всякую чушь. В общем, без бумаг, добытых из их штаба, нам его не изобличить на официальном уровне. Но механизм тайного ответа уже запущен», — Митч осознавал, что Америка всё равно не оставит испанские удары без возмездия и примет «правила игры», в которой мог победить только тот, кто не побоится запачкать руки по локоть. А Хэллоуэй, вернувшись домой, получил заслуженный отпуск, чьи дни уставший сотрудник решил действительно потратить на отдых. — Ты всё время ходишь с кислым видом, будто вся твоя жизнь оказалась непрерывной службой без продыху, а на завтрак тебе дают одни лимоны? — спросила Фернанда, остававшаяся всё такой же жгучей и яркой даже в другой климатической зоне. В краю суровых лесов она сияла, словно южное солнце, согревая Митчелла. Они рука об руку работали раньше, и вышли в отпуск чуть ли не одновременно. Стоило конфликту затухнуть, как Вергара быстро прилетела в США и отправилась вместе с Хэллоуэеем на Северо-Восток, о котором он когда-то давно рассказывал. Пара сначала остановилась в городе Милфорд в Коннектикуте, а потом направилась в штат Мэн к канадской границе. Недалеко от неё у семьи Митча имелся маленький домик рядом с лесом, там они и разместились. — И что я должен делать? Не ходить же с безумной улыбкой и смеяться без причины? — ответил вопросами Митчелл, одевшийся перед выходом теплее. За пребывания в странах Латинской Америки агент уже привык к жаркому тропическому климату настолько, словно всю жизнь там прожил, из-за чего невысокие температуры воспринимались им почти как оледенение, а природа некогда родного штата стала чуждой для него. — С нашим образом жизни совсем не до смеха. — Нет, тут ты заблуждаешься. Они отправились в пешую прогулку к канадской границе, двинувшись через зелёные поляны, окружённые холодными лесами. — В чём же? — спросил у девушки в фиолетовой водолазке Митч, посмотрев на серое небо. «Через два часа начнётся дождь. Вот только не надо нервничать, ведь ты дома, а не на территории разборок разведок. Нужно успокоиться уже», — призраки Гватемалы и Доминиканы не давали Митчу покоя до сих пор, отчего он стал воспринимать дождь не иначе как предвестника смертельно опасной бури. — С нашим образом жизни такие моменты, когда можно улыбнуться или посмеяться, начинаешь ценить намного больше. — Да, да. Из той же оперы, что когда видишь смерть, начинаешь ценить жизнь по-настоящему. — А разве неправильно, а? В любом случае, тебе стоит стать чуть по доброжелательнее, хотя бы для меня. — Я привык всё больше доказывать не словом, а делом. Но ты права. Закрыли тему. — Ладно, закрыли. Но это наше взаимное желание, но никак не ваш приказ, генерал. — Генерал, — задумчиво ответил Митч, вспомнив о Гленне и других людях, павших во имя победы. — Я надеюсь, Модесто повесили за предательство? — Не совсем. Гальего согласился сотрудничать со следствием. Приговор ещё не вынесли, но он колеблется от двадцати лет до пожизненного заключения. — На верёвке бы Гальего отмучался бы быстро. В грязной доминиканской тюрьме ему придётся долго гнить. — Хватит говорить о смерти или гнили. Мне во время отпуска хочется думать о чём-то хорошем. — Как скажешь. Вечно меня заносит. Один раз я рассказал жене о том, как забавляются одни больные сволочи в Гондурасе, после чего она со мной неделю не разговаривала. — Неделю? Неплохой ведь метод, надо взять его на вооружение. — Не стоит тебе превращаться в сварливую тётку. — Твоя жена была старше тебя? — Нет, на три года младше меня. Но по уровню ворчания она могла обогнать любого старика-сапожника. Они вышли к дороге, где мимо проходили служащие королевской канадской полиции, облачённые в старинные кителя красного цвета и широкополые шляпы. Всюду пахло лесом. — Я бы хотела пойти дальше, — с наигранной досадой сказала Фернанда, посмотревшая вдаль. — Без визы тебя туда не пустят. У меня она есть, но один я в Канаду не пойду. — Давно ты там бывал? — Всё тебе надо знать. Дай-ка вспомнить. В шестьдесят третьем, кажется. После окончания университета съездил сначала в Торонто, потом в Квебек, где мне встретились франкоговорящие шизики, готовые растерзать любого англосакса. Но город сам по себе красивый. — Значит, пора получить канадскую визу. Но раз уж пока я в Америке, то мне бы хотелось побывать в Нью-Йорке. Никогда не видела небоскрёбов. В газетах писали, что в начале месяца там построили башни-близнецы. Всемирный торговый центр, кажется, так они называются. — Ах, Нью-Йорк. Твоему отцу там не сильно понравилось. — Я хочу увидеть всё своими глазами. — Увидишь. Я сам ни разу не был в нём. Один мой знакомый говорит, что дела идут там неважно. Пожары, преступность, почти как в одной хорошо знакомой мне дыре в Гонудрасе, Сан-Педро Суле. Пойдём обратно? — Си. У вас тут холодно. Ветер дует настолько холодный, что мне кажется, будто он пронизывает меня прямо до костей. Прошлым вечером во время прогулки я чуть в ледышку не превратилась. — Жалко, что ты приехала весной, а не зимой. — Тогда бы я точно ею стала. Тебе настолько меня не жалко? — пошутила обаятельная метиска, широко улыбнулась. — Жалко. Просто тогда твои впечатления оказались бы ярче. Ты сама говорила, что никогда не видела снега. Мы бы прошлись по заснеженным лесам или городским улицам. Правда, я бы точно шлепнулся пару раз на гололёде, извечная проблема. — Сложно представить. — У всех нас есть свои слабости. — Ничего, увижу я ещё снег. Жизнь только начинается. «Пора уже решить одну проблему. Пока мы остаёмся в рядах разных „контор“, наше будущее не определено. Не можем же мы после конца отпуска просто взять и разойтись чуть ли не навсегда? Надо что-то делать, раз есть возможность. Ладно, завтра утром мы с ней всё обсудим», — размышлял по пути Митчелл, которому не хотелось отпускать Вергару обратно.***
В далёкие дни сентября 1939 года испанский генерал Мигель Парра, получивший приказ лично от самого каудильо Франко, занялся проектом будущей спецслужбы, которая могла бы обеспечить режиму фалангистов абсолютную безопасность от внешних и внутренних угроз при ведении теневой независимой политики. Офицер долго думал над названием, а затем остановился на двух вариантах: «третья сила» и «инквизиция». Победило второе, одобренное лично Франко, но Парра был верен в том, что новой службе безопасности больше подходило первое наименование. Он придумал его на основе группировки разведывательных организаций на две категории, Германия с её союзниками вошли в состав «первой силы», их противниками стали французское «Второе бюро»*, MI6, ГРУ ГШ РККА. А третьей являлась сама фалангистская Испания, которая вела за спиной у них свою тайную игру, благополучно пережив, что нацизм, что сталинизм, что крах двух республик во Франции вместе с закатом величия Британской империи, и вышла на новый этап, где её место осталось прежним. Первое название, по своей сути, подходило новой службе намного больше, она почти всегда была третьей стороной в мировых конфликтах.