Прослойка

Между Метом и миром всегда была прослойка, музыка ловко разделяла реальность и выдумку, хотя тому множество раз хотелось уйти существовать в выдумку. Без музыки в ушах Уильямс не видел себе спокойной жизни, лишаясь фона, он становился раздражительным, нервным и агрессивным, совсем не похожим на обычного себя. Все и каждый, и даже на работе, из окружения Метью знали об этой особенности и закрывали глаза на порой громкую музыку из наушников. Закрывали… раньше. После появления нового непосредственного начальника, Альфреда Джонса, Уильямс спокойную жизнь видел только во снах, в реальности же она закончилась. Теперь каждый рабочий день начитался с приказного тона и слов «вынул беруши, тут не концерт, тут работают», и начальнику было как-то плевать, что качество его обожаемой работы медленно, но неумолимо падает… После конца рабочего дня Мет чувствовал себя настолько выжатым, что каждый раз он думал, что завтра не сможет встать. Даже включённая на полную громкость любимая музыка мало помогала, ведь даже сквозь неё он слышал невыносимый голос начальника. Уильямс не знал, за что его настолько невзлюбил начальник, и он даже и не думал, что все дело в наушниках. Определено в чём-то была причина в ином, и узнать её было весьма и весьма важно, работать без прослойки было трудно и неэффективно. Подбираться к мистеру Джонсу было трудно, ведь каждое его слово хотелось по-детски передразнить, или, что хуже, накричать, доказывая свою правоту. Но Метью не был бы самим собой, если бы не умел себя сдерживать даже без помощи громкой музыкальной прослойки, правда это невероятно изматывало. Только вот узнать причин не удалось ни черед день, ни через неделю, ни через месяц, правда за это время он уже неплохо сдружился с Альфредом и тот порой закрывал глаза на витающего в мире музыки Мета. Корпоратив в честь юбилея компании, точнее, его неумолимое приближение Уильямс не заметил от слова совсем, так же, как и тот факт, что явка обязательна. Отговариваться было бесполезно, как и сопротивляться Джонсу, хотя это и было возможно, Мету сделать этого не дали. И потому, стоя у края крыши с бокалом вина, он лишь наблюдал за чужим весельем и даже как-то по-своему праздновал со всеми. Вечер проходил удивительно спокойно, даже Альфред вел себя прилично, что для него и его окружения весьма и весьма удивительно. — Метью… Уильямс по-доброму усмехнулся, вспомни солнце — и сразу нагрянет: — Что случилось? — Тшшш, — улыбка обычно широкая превращается в хитую и недобрую… — Я давно хотел это сказать. — И что же это, — Уильямс был весьма и весьма любопытен. — Я люблю тебя, Метью, — жарко шепчет, взяв за руки. — Я полюбил тебя, как только увидел, я понял, что ты — самое прекрасное, что я только видел в мире… Уильямса молчал, не было ни слов, ни эмоций, правда в голове пульсировал вопрос: «А он в курсе, что я вообще-то женат и у меня маленький сын?».