***
Юри семнадцать, когда случается переворот. Родись Юри в чуть более горячей, живой, жаждущей перемен семье, он был бы в ту ночь во дворце. Некоторые парни из его деревни были. Его сестра - была. Он – нет. Где-то в глубине души Юри жалко Никифоровых. «Их всех перебили», - так говорят зачинщики переворота, и трясут белоснежными волосами, зажатыми в кулаке. В волосах красные пряди. «Теперь все изменится», - говорят зачинщики. Юри хочется в это верить. Теперь к власти придут они: черноволосые и светлоглазые, и теперь все изменится – они будут жить лучше. Значительно лучше. Сестра говорит об этом за семейным столом. Отец хмыкает. Мама качает головой. Юри верит. Не зря они, как животные, убили четырехлетнюю девочку. Просто за то, что она родилась в королевской семье. Но пока нужно работать. Сестра заверяет, что перемены произойдут, но не быстро, - и берется за плуг. Скоро все изменится, говорит сестра, но пока нужно собрать четыре тонны зерна – чтобы отдать в продажу и переждать зиму. Потому что новая власть не успевает. Но доберется и до нас. Обязательно. Четыре тонны зерна – это много. Это очень много, думает Юри, и дует на стертые в кровь ладони. Ладони темные, загрубевшие, в мозолях – следы постоянной работы. «И несправедливости», - добавляет сестра. Ага, и несправедливости. У королевской семьи руки были белые и тонкие, без мозолей. Светлые. «У них, наверное, и кал был светлый от перенапрягу,» - ворчит Нишигори, и толкает плуг – его лошадь застрелили в столице. А сейчас у королевской семьи вообще нет рук. И их самих нет. Больше нет. А вот у Юри – есть. Дрожащие и темные, - но есть. И зерно есть. И лошадь. И голод. При Никифоровых в год нужно было собрать очень много зерна - четыре тонны, чтобы прокормиться самим, отдать на продажу и на налоги. Сейчас в год нужно собрать четыре тонны – чтобы прокормиться самим, отдать на продажу и на налоги. Кажется, Юри чего-то не понимает. Ну и ладно. Он глупый. Мари говорит верить, - и Юри будет верить. И Нишигори верит. И Юко. И даже Минако, - а вот тройняшки не верят. Они только плачут. Они голодные. Но скоро новая власть поможет. А Юри все равно жалко Никифоровых. Всех-всех. Даже короля. Немножечко. Но их перебили, - а жалеть мертвецов глупо. Так Минако говорит. Ее нужно слушать. Да и времени у Юри нет, - если не хочешь отправиться вслед за Никифоровыми, работай. Мы все работаем. И ты работай. Они все равно мертвы. «Да нет, говорят, старший спасся», - говорит пьяница в пабе. «Где-то слышал, что девчонку из дворца накануне вывезли», - говорит мельник, отдавая Юри зерно. «Зуб даю: младший в конюшне затаился, сам видел», - говорит сапожник, весь переворот проспавший на скотном дворе. «Пятен-то на карте, где их расстреляли, шесть, а их семеро было», - говорит солдат, вернувшийся из столицы. - «Жив один, сученок». И в это Юри почему-то тоже хочется верить.***
Глаза у принца аквамариновые. Большие. Красивые. И напуганные до смерти. Только на самом донышке – злость. И усталость. Чуть-чуть. Принц сжимается в комочек. Юри ждет, что зашипит. Как кот. Лицо у принца грязное. Одежда – тоже. Одну руку – синюшную - он бережно прижимает к телу. Сутулится. Ноги все изранены. Ступни – стерты в кровь. Принц чуть слышно рычит, когда Юри делает шаг вперед. Кацуки поспешно убирает вилы за спину, - но острые прутья все равно торчат на его макушкой. Нелепо. Его тень словно носит остроконечную корону. Забавно. Настоящую коронованную особу трясет, как в лихорадке. Хотя, может, и не «как». Пол-недели прошло с переворота. Отсюда до столицы – больше пятисот миль. Босиком шел. По лесу. И два дня – под дождем. У Юри сжимается сердце. - Бесполезно, Ваше Высочество, - говорит он совсем тихо, и принц перестает дышать. – Вас ни с кем не перепутать. Глаза Вас выдают. Вам бы их выколоть, что ли… Принц опускает голову. Его белоснежные волосы тоже местами красные. Может – своя кровь. А может, - что еще хуже, - и не своя. Точнее, почти не своя. Все равно в какой-то степени общая. Семья, все-таки. - Пожалуйста, - хрипит принц, и его голос срывается, - сделай это быстро. Мне больно. «Что сделать?» - чуть не спрашивает Юри. А потом понимает. Беловласый думает, что Юри его так. По-крестьянски. Вилами. В шею. Или в глаза, все равно про них говорил. Юри смеется. Принц вжимает голову в плечи все сильнее. - А я знаю, кто Вы, - весело говорит Юри, но принц не поднимает лица. – Вас Виктор зовут. Вы с отцом к нам приезжали, когда мне всего семь было. Точнее, не к нам, а в город поблизости: мы там рыбой торговали, а вы на парапете стояли. Красивые… Принц молчит. У него острые колени, покрытые синяками, и он пытается подтянуть их поближе. Вжимается в стену. В тупике около бара, где выпивает Минако, много мусора и минимум одна дохлая кошка, - но у принца красный нос и глаза, и ему плевать на мусор и грязь. Ему на себя-то плевать. Он сам сейчас мусор. Юри смотрит на тусклые белые пряди. На макушку, беззащитно подставленную парню с вилами. Принц готов умереть. Прямо здесь. От его руки. Сердце Юри радостно заходится. - Вы есть-то не хотите? Принц поднимает мутные глаза. Все еще боится. Судя по лицу – о еде не думал уже очень давно. Ягоды, наверное, жрал. И воду из болота пил. Губы синие, не как рука, но тоже неприятный цвет, - а нос красный. И глаза одновременно голубые и красные. Нездоровые. А принц-то ненамного старше его. Начинается дождь. Юри мокнуть не любит. А принцу все равно. - Подождите меня здесь, я скоро вернусь, - Юри перехватывает вилы поудобнее и пулей летит к себе домой, радуясь, что Мари с отцом уехала в город, а мать где-то с Минако. Он хватает кусок хлеба, накидку с капюшоном и, немного подумав, туповатый кинжал, - и вновь бежит в подворотню. Принц все еще борется с худыми ногами, и дышит на руки – замерз. Судя по взгляду, он ждал Юри как минимум с пятью головорезами. Или с ружьем. - Нате, поешьте, - Юри бросает ему хлеб, и принц тупо смотрит на него с минуту. Потом – на Юри. Потом аккуратно поднимает кусок хлеба и жадно впивается в него зубами, уничтожая за секунды, - давится, кашляет, тяжело дышит. Голодный, бедолага. Жалко его. Юри набрасывает ему на плечи накидку. Когда ткань касается принца, тот перепугано замирает. А потом вцепляется в плащ как утопающий, - и странно смотрит на Юри. Со страхом. Непониманием. Усталостью. Благодарностью. - Холодно, - невнятно произносит он одними губами, и плотнее кутается в накидку. Острые коленки выглядывают наружу. Глаза принца окончательно тускнеют. Юри стоит рядом почти десять минут. Принца нет в реальности - он где-то далеко, даже дышит редко. И слабо. И глаза его совсем тусклые. Слепые. Страшные. Юри надоедает ждать. Он достает кинжал. Слабый отблеск металла возвращает принца в реальность. На нож он смотрит устало и обреченно. Почти спокойно. Стягивает накидку, дрожащими руками аккуратно складывает ее у своих ног. Сглатывает. - Чтобы не запачкать, - объясняет он удивленному Юри, прикрывает глаза, и вытягивает белоснежную шею. Жмурится. Ждет. Только коленки чуть-чуть трясутся. Юри начинает хохотать. Принц конфузится и ничего не понимает. От его лица Юри еще смешнее. Но вскоре успокаивается. И, тихонько хихикая, медленно подходит к Виктору. - Ты убьешь меня или нет?! – Возмущается тот, красный и опозоренный. Юри качает головой. И делает быстрый взмах ножом. Белоснежные пряди, закрывающие лицо, осыпаются на землю и смешиваются с грязью. Виктор не дышит. Ему больно. Юри быстро обрубает волосы с висков и затылка, и собирает их в карман: чтобы не оставлять улик. - Идем, - почти приказывает он, и Виктор, вновь спрятавшийся в ткани, плетется за ним, с трудом переставляя ноги; сознание он теряет на пороге дома Юри. «Вот Мари обрадуется», - думает Юри, затаскивая исхудалого принца в тепло. Тот стонет. Вблизи его волосы оказываются серебряными. Как странно.***
Принц приходит в себя где-то через неделю. Он мало ест и мало пьет; иногда часами разглядывает себя в зеркале, проводя бледной рукой по криво состриженным волосам. Юри понимает его, - принц теперь один. Нет больше таких тонких, прозрачных, красивых людей, - есть только Виктор, когда-то бывший Никифоровым. У принца сломана рука, разбита губа, а глаза похожи на рыбьи: глупые и пустые. А еще он дергается от каждого шороха. И звука. И до ужаса боится стражников и Мари. Мама, папа и Юри принца жалеют. А вот Мари – нет. Мари хочет, чтобы принца вздернули на вилы прямо на заднем дворе, - но у нее не поднимается рука на исхудалого мальчишку, так похожего на короля. В глубине души Мари не верит, что забитый тихий парень перед ней – из королевской семьи. Источник проблем. Плод зла на земле. Наследник короны. Но принц уже не принц. Юри не знает, кто он теперь. И спрашивает прямо у Виктора. Тот, как выясняется, тоже не знает. Через две недели принц начинает есть, тихонько разговаривать и познавать мир вокруг себя. Волосы ему остригают по-крестьянски и мажут сажей, - но вот аквамариновые глаза прятать бесполезно. Рука принца заживает плохо, но он пытается как-то возместить заботу о себе: криво и неумело чистит картошку, помогает таскать воду, кормит скотину. А еще таскается за Юри, как привязанный. И не смотрит в глаза людей. Про ту ночь он ничего не рассказывает. Юри принц нравится. Виктор умный и начитанный, и учит читать самого Юри; принц знает много сказок и легенд, всегда готов выслушать и попробовать поддержать. У Виктора красивая, но очень редкая улыбка; он сильно тоскует по своей семье, и ненавидит собственную внешность, что изо дня в день напоминает, кто он такой, - и что он за это получил. Через некоторое время семья Кацуки совершает открытие: Виктор прекрасно шьет. Как выясняется, королевской семье нередко приходилось штопать собственные наряды, чтобы не позорится в обществе, - война оказалась очень дорогим мероприятием, и о роскоши Виктору пришлось забыть в четырехлетнем возрасте. Сломанная рука плохо слушалась, но это не мешало бывшему принцу лихо накладывать стежок за стежком, украшая платье Мари кокетливыми оборочками и узорами. Кацуки это нравилось; теперь Виктора ей хотелось вздернуть только по праздникам и выходным, что, несомненно, было прогрессом. А сам Виктор тихонько улыбался, зашивая очередную дырку, и думал о своем. А Юри любовался этой улыбкой. К принцу его тянуло. Каким бы глупым он себя не считал, он твердо знал одно: Виктор не злой. Не жадный. Не мстительный. Не кровопийца и не узурпатор. Виктор человек. И трое его братье тоже были людьми. И отец с матерью. И сестренка. По ней Виктор скорбел сильнее всего. - Она сказку просила почитать, - однажды сказал он, и его голос сорвался. – Я пошел в библиотеку, за книжкой. А они в это время ворота снесли. И конюшню…подожгли. Я между стеллажей прятался; а они их всех туда и привели. К стене. Руки, говорят, за голову сложите… Я убежал. Не стал дальше ждать. Она за мной кинулась… Виктор замолчал. - Я выстрелы…слышал, - он сглотнул, и поднял на Юри несчастные глаза. – Я предатель и трус, да? Юри Виктора предателем не считал. И трусом не считал. Юри Виктора считал самым прекрасным человеком на свете. Самым красивым. Умным. Добрым. Юри Виктора любил. И Виктор его, кажется, тоже. Иногда они в шутку представляли, как будут жить дальше. - Мы могли бы сбежать, - горько шутил Виктор, - куда-нибудь заграницу. Там еще живы мои бабки и тетки, и, может быть, мы бы… - По реке, - подхватывал Юри, перебирая отросшие, перепачканные сажей прядки. Корни волос все равно серебрились, как бы Виктор не пытался это скрыть. – Ночью, соберем припасов, и пойдем вниз по реке. А днем будем по ней плыть – так нас никто не достанет. Уйдем на юг, там переждем зиму в горах, а весной тронемся дальше…. - По морю. А там уже можем и остаться, или дальше пойдем, к моим теткам…. Нам бы выбраться отсюда… Они шутили так вечерами, лежа рядом на соломенных матрасах и согревая друг друга. Виктор смотрел на небо и рассказывал про звезды; Юри смотрел на Виктора и забывал все, что мучило его при свете дня. Они были счастливы, они любили друг друга и прощали друг другу все. Ночь принадлежала им. При свете звезд Виктор был особенно красив; и лишь одна, кроваво-красная пятиконечная звезда, ночью сиявшая на небе, а днем – на груди людей, нависала над бывшим Никифоровым дамокловым мечом. И они оба это знали. Они жили бы счастливо, если бы не читали газет. Кацуки и не хотели их читать; но Виктор просил. Газеты кричали, стонали и вопили; газеты нагло врали. За три месяца, что Виктор жил у Кацуки, королевскую семью успели воскресить и убить заново семь раз; маленькая принцесса сбежала за границу, вернулась и снова сбежала; самого же Виктора несколько раз находили в самых разных концах страны. Но раз в неделю газеты заходились в единогласном вопле. «Королевская семья жива!!!». Виктор презрительно кривит рот, зашивая драную штанину. Даже если бы королевская семья и была бы жива, ничто не помешало бы ей умереть еще раз. И еще раз. А газеты бы все ее воскрешали и воскрешали. Потому что людям такое нравится. А Виктору уже почти все равно. Про одно лишь газеты не врут. А лучше бы врали. Если бы они врали, у Виктора бы не загорались глаза, - а когда они, аквамариновые, загораются, никакая сажа не спрячет королевскую кровь. Юри застывает, когда видит Виктора таким. Застывает от страха. И от восхищения. Газеты не врут о выживших. Выживших светловолосых, блондинах и русых, о тех, кто готов мстить, - мстить за белые волосы, что однажды стали алыми. Для этих людей, волной катящихся с севера, любая новость о королевской семье – как панацея; и Виктор знает, что будет, если однажды они действительно встретят аквамаринового. - Мы могли бы убежать… - неуверенно тянет Юри, перебирая пряди на голове бывшего принца. Серебряные. Без капли сажи. - А может, нам не придется, - негромко отвечает Виктор, и не отрывает глаз от алой пятиконечной звезды. У Юри щемит сердце. Однажды Виктор уходит. Юри знает, что это произойдет. Юри не останавливает. Юри глупый; может, будь он умным, он бы нашел слова, чтобы остановить последнего из королевской семьи. Может быть, если бы он любил сильнее, Виктор бы остался. Может быть, если бы семья жила сытнее и дружнее, Виктор бы остался. Может быть, если бы Мари любовалась бы своими нарядами, не таясь, Виктор бы остался. Может быть, если Юри бы попросил, Виктор бы остался. Но Юри не попросил. И последний Никифоров ушел. Газеты опять кричат, что Король жив. Что Король вернулся. Что Король вместе с теми, кто идет с севера, - и Юри им верит. Теперь Юри знает, кто такой Виктор, - Виктор Король. Последний Император. С короткими, серебряными волосами, с мозолистыми тонкими руками и аквамариновыми, темными от горя глазами. А Юри до сих пор темноволосый и светлоглазый. И до сих пор глупый. А еще – любящий. Мари вскоре тоже уходит. На ее груди – красная звезда. Мари не смотрит в глаза Юри, - Мари нежно оглаживает оборочки, что пришил Виктор на ее платье, и убирает наряд глубоко в гардероб. А потом уходит. Юри ее не винит. Потому что Мари – умная, Мари заботится об их будущем. А Юри просто влюблен, и не видит всей страшной правды, - да и, если честно, не хочет видеть. Поэтому, когда в газете пишут, что войны с севера разбиты на голову, Юри не может понять, отчего же Мари не возвращается домой. И Виктор – тоже. Газеты пишут, что Король сбежал. Газеты пишут, что Король погиб. Газеты пишут, что Короля видели где-то на Юге. Газеты пишут, что Король жив. Газеты пишут, что Короля видят заграницей. Газеты ищут Короля. Но больше не найдут. Если бы Король был жив, он бы не убежал за границу. Король бы пошел вниз по реке, днем держась на плаву; Король бы переждал зиму в горах, а потом только решал, что делал бы дальше. Если бы Виктор был жив, он бы ждал Юри у реки. Но Виктор не ждал.***
Говорят, те, кто пришли с севера, готовят последнюю атаку. У Юри темные волосы, но с помощью перекиси, как выяснилось, их легко осветлить. Он не один такой; в легионах светловолосых он находит глупых и влюбленных, тех, кто не думает о будущем; вероятно, их будущее погибло из-за красной звезды. Юри держит в руках туповатый кинжал, которым когда-то обрезал волосы Виктору, и винтовку. Патроны остались только у Отабека; у Отабека тоже были темные волосы, но, говорят, он осветлил их ради одного зеленоглазого блондина. Отабек иногда рассказывает про него; почему-то Юри легко представить, как светловолосый подросток идет бок о бок со своим Королем. Подростка в их легионе нет. И Юри знает, что в других – тоже. Сегодня алая звезда сияет ярко. Земля красная из-за ее света, и чужой, - хотя, какой чужой, они же все когда-то были темноволосыми, - крови. Юри знает, что больше он не увидит яркого белого дня; Юри знает, что, возможно, ему осталось жить не больше минуты, - Отабек лишь грустно пожимает плечами, демонстрируя пустой патронташ. А еще Юри знает, что в чужом, светлом и хрупком раю, для него обязательно найдется место. Нужно будет только спуститься вниз по реке.