***
У Уоррена всё в порядке вещей. Он делает то, ради чего и приехал в этот городишко, а сделал он это явно не ради вечеринок и красивых старшеклассниц, — учится. Грэм знает, что у великих учёных не бывает времени на крутых друзей и грудастых подружек. Вся их, гениев жизнь — формула, и одним из компонентов является одиночество. Но ещё и желание рушить стереотипы. Грэму нравится Макс. Она порой даже умеет понимать, о чём он говорит, хотя при смешивании содержимого колбочек даже не знает (и не хочет знать), в чём разница между калием и натрием в горящих яркими огоньками глазах Уоррена. Думается, что эта девочка — обязательный элемент. Но заменить его на более доступный (нет, на самом деле) оказывается слишком легко. Уоррен приходит посмотреть на закат, реально лишь желая увидеть выбросившихся на берег китов, о которых все говорят. Возможно, если вселенной так вздумается, взорваться вместе с ними. А что? Весьма красиво. Пока ярко-красная куртка не портит картину. Учёный дважды протирает глаза, Нейтан мать его Прескотт садится рядом. Он трясётся, у него разбита переносица, а кровь, стекающая по лицу слишком, идеально сочетается с цветом куртки. Но парня жалко. Совсем он потерял контроль, если такой вообще существует. — У тебя всё в порядке? Уоррену интересно, почему тот не обращая внимания на его вопросы копошиться в сумке. Что он пытается достать? Пистолет — мельком проносится мысль. Фотоаппарат — настойчиво твердит действительность. Грэм почти теряет надежду умереть сегодня, разве что Прескотт решит заехать ему объективом по голове. Ну или киты. Либо и то и то. — Уверен, для тебя это просто обычный закат, — начинает Нейтан, а Уоррен чуть не подскакивает от удивления. — Один из тысячи точно таких же. Он направляет уже не предполагаемое орудие убийства в сторону моря и делает снимок. Грэм ждёт, пока из фотоаппарата вылезет привычный белый квадратик, но через минуту понимает, что этот парень — не Макс, а наверняка стоящий состояние фотоаппарат — не её полароид. — Но они все разные. Настоящие. Прескотт направляет камеру на Уоррена. Щёлк. — А вот ты, Гейрэм, такой же как и все, — презрительно говорит парень. — Фальшивка, — проговаривает по слогам, как когда-то в кресле у логопеда. Слово отдаётся эхом в голове. Уоррен чувствует, что его тянут ко дну. Это стало началом самого безумного конца для них обоих. Безумного, но более вменяемого и осознанного, чем могло показаться.***
У Максин (просто Макс) Колфилд блестящие под вечерним солнцем русые волосы, светящиеся счастьем голубые глаза, веснушки и пожалуй самая прекрасная улыбка на свете. Волосы Нейтана Прескотта на пару тонов светлее, они не блестят естественно, как у Макс, у парня они убиты гелем. У него глаза в сто раз голубее, чем у милашки Колфилд, но постоянно либо с расширенными зрачками, либо наполненные слезами, с красными капиллярами. На лице Нейтана нет веснушек, а ещё он никогда не улыбался при Уоррене. Но он всё равно видит в них какое-то сходство, и именно так первое время оправдывает свою нездоровую влюблённость в его, Прескотта философские мысли, порезы, поцелуи вкуса железа и даже истерики. Уоррен всё ещё учёный, его сердце усиленно бьётся, в попытке смешивая колбочки изобрести что-то новое. Ровно до тех пор пока Нейтан не разбивает к чёрту все его пробирки в порыве злости, а потом скатывается по стене на пол весь в слезах. Грэм почти не злится, он лишь старается успокоить и вынуть кусочки стекла из ладоней, не навредив. Нейтан уговаривает его взять перерыв. У Уоррена слетевшим с катушек пламенем всё жжёт внутри, но он соглашается. Если сблизить их могло море и мёртвые киты, то разделить уже ничего, только граничащий с безумием катарсис. И этим катарсисом должен стать сам Нейтан, но пока они держатся, и Уоррен безусловно рад. — Я не дам тебе утонуть, — шепчет Грэм, проводя пальцами по шрамам на запястьях. Уоррен думает, что ошибался. Ведь самая прекрасная на свете улыбка у Нейтана.