Рамка без портрета

Что такое семейные узы для воплощений стран, на деле не знали и они сами. Самые близкие враги? Кто-то похожий на них? Тот, кто способен остаться на одной стороне? Это всё и правда и ложь одновременно, истины в этом вопросе не найти и даже до банальной правды не докопаться. Что, в общем-то, проблем и не давало, страны попросту не задумывались о семейных узах… Англия так же, вспоминал о том, что он и братья вообще-то семья, лишь когда это было нужно или в перспективе выгодно. Хотя и у него имелась вещь, связывающая его с братьями весьма и весьма крепко. Парадный портрет, искусно написанный маслом, хоть и висел в подвале, но висел и радовал глаз любого, кто решил потревожить оплот древности в современном доме. Написанный, что удивительно, не в так любимых Артуром мрачных тонах, он знакомил с угрюмым, но улыбающимся Шотландией, с серьезным и важным Англией и с ещё тогда искренне веселым Уэльсом. Полный состав Великобритании, практически. Этот портрет был для Кёркленда этаким сокровищем, хотя этого он старался никак не показывать. О слабых местах никто не должен знать, особенно если подобное место — ценная вещь, которую можно легко испортить. Стоило шторе наконец отъехать и показать на тусклый свет лампы скрываемое, у Артура случился шок. Мало того, что картины не было, так она была как бы в насмешку изъята из рамы, напоминая «а семьи-то у тебя нет, только рамка красивая». От злобы на вора хотелось скрежетать зубами и идти на него войной, желательно тактикой выжженной земли, чтоб сразу понял: чужое брать нельзя. Предположений, кто мог это сделать, было море, но большая часть из них были пусты — не могли знать или не станут так мелко подгаживать. Хотя вот братья… вполне могли даже шутки ради устроить подобное. — Чуть что случается, так я сразу первый в списке виноватых, — Шотландия очень тепло поприветствовал братца. — Что случилось на этот раз? Проглотив все возмущения, он же сюда не пререкаться пришел, а узнавать, в курсе ли Алистер. — Картина пропала, — коротко и сухо. — Которая портрет, ты вокруг него чуть ли не с ритуальными песнями пляшешь, — было нетрудно догадаться, остальные картины в доме Артура были ему совсем не важны. — Да, — возмущённо. — Не строй из себя Шерлока, тебе совершенно не идёт, братец. Ты что-нибудь знаешь? — Только то, что ты мне сейчас рассказал, больше ничего. Ты же знаешь, что я в последнее время из дома ни ногой. — А, да, чёрт с тобой, шотландская рожа, — плевался ядом, разворачиваясь от дверей гостеприимного дома. — Уходи обратно в свой запой… — Даже на чай не зайдёшь? — вместо прощания. — Нет. И даже не виски не зайду. Как и Уэльс, Ирландия смотрел немного презрительным и удивлённым взглядом, увидев Артура ночью у себя под дверью и яростно в неё стучащего. Такое случалось слишком редко, чтобы не удивляться подобному, только вот сулило это по обыкновению неприятности. И в этот раз не обойдется, если судить по красным из-за лопнувших капилляров глазам. — И с чего бы ты, братец, ломишься в мой дом среди ночи, — Ласрен сонно щурит глаза, страны, конечно, не люди, но спать иногда и им нужно. — Неужели так сложно подождать недельку, дав мне выспаться? Вечно ты мне мешаешь наслаждаться сном… — Это не может ждать, — Артур практически вламывается в дом, оттолкнув брата с пути. — Картина пропала. Та самая! Ирландия давится возмущением, подобная наглость от братца не нова, но и у неё предел должен быть. Только лишь правдивый ответ оправдает в глазах Ласа Кёркленда, он ведь знает, насколько ценна была та картина, о которой шла речь. — Успокойся, брат, — Ирландия редко, очень редко звал Англию братом, а потому подобное обращение отрезвляло того даже в самом безумном состоянии. — Почему обязательно тот факт, что картины нет в раме, заставляет тебя думать, что её кто-то похитил? — Ты знаешь почему, — Артур огрызается, но больше по инерции, медленно осознавая то, что сказали ему между строк. — Ладно… Я все понял. — Переночуешь или своим ходом до Лондона? — Ласрен в сонном состоянии был весьма и весьма заботлив, даже к Кёркленду. — Переночую, — Артур смеётся, понимая, что силы стремительно покидают его тело, и от двенадцати часов сна он бы не отказался. — Надеюсь, ты не запрёшь меня в туалете, как было в последний раз, когда я ночевал у тебя. — Ты слишком плохого обо мне мнения, Артур, — короткая усмешка в ответ и протянутые белые тапочки. — Разувайся. — Как и ты, как и ты, Лас. Артур надолго забыл об этом происшествии, успокоенный словами Ласрена, единственная тема, где он ему всецело доверял, раз говорит, значит, не украли. Дни сменяли друг друга, и работы становилось только больше, а Артур раздражительнее. Порой бросаясь с недовольством на братьев и правительство, он всё же припоминал им многие грешки. Всё же полностью быть спокойным за свое сокровище не давала извечная паранойя, и её подогревал Ирландия, давая интересные намеки, но не более, играясь на нервах «любимого» братца. Всё-таки было сложно сдерживать себя Артуру при виде Ласрена, и хотелось достать информацию из него любыми и даже средневековыми методами, только не позволяли ни время, ни зачатки совести. — Ну и где? — когда в очередной раз Ирландия пришел с тубусом, вновь принеся с собой очередную болванку, не выдержал и спросил Кёркленд напрямую. — Здесь, здесь, — посмеиваясь, практически впихивает в руки тубус. — Я же не изверг и не улитка, чтоб мучить тебя годами. — Ты мучил меня месяцами, — раскрыв и заглянув, проверяя, не издевается ли братец вновь. — И я весьма польщён, что ты наконец остановился. — Я смотрю, ты рад этому даже больше, чем своей драгоценной картине, — у Ласрена очень едкая усмешка, раздражающая даже больше, чем его слова. — Да иди ты уже дальше своей дорогой, ты же не ко мне пришёл, — отмашка. — И дверь закрой, когда будешь уходить, ключи, благо, имеются. Возвращать холст в раму — дело тяжелое, и натягивать, закрепляя, боясь повредить, трудно и до дрожи в пальцах страшно, а если слой краски повредится… Артур не знает, на сколько выпадает из мира, неспешно борясь за возвращение сокровища на место, но даже не час и не два, он может позволить себе не спешить. Холст приятно пахнет новым слоем лака и где-то под ним маслом, изображение на нем — невероятный подарок, который от Ласрена ожидать было невозможно. Когда-то он отказался это делать, и теперь невероятно видеть. На портрете теперь не три члена их странной семейки — четыре, теперь их четыре. Ирландия дописал себя, хотя множество раз отвечал отказом на просьбы и приказы Англии, оправдывая себя тем, что он не умеет писать автопортреты. Картина была старинным подарком, полным воспоминаний о многом, о хороших днях, когда они собирались и мирно отдыхали, и о тех, когда от их ссор трясся под ногами клочок земли… Он был дописан, когда было всё плохо, и тогда, когда Ласрен отказался писать себя, заявив, что они не семья. А теперь, теперь под слоем невидимого глазу лака виднеется нагло рыжее и до одури насмешливое лицо братца, признавшего, что всё-таки они семья. Что такое для других стран семейные узы, Артур не знал и предпочитал не думать, этот гордиев узел нельзя было разрубить и распутать, а потому проще вовсе не трогать. Но для себя он давно решил, что семейные узы для него — это даже в разгар ссоры быть способным на доброе слово или красивый жест. И не ради выгоды, но ради напоминания, что, несмотря на всё, он помнит всё то хорошее, даже если его так мало… Хотя обязательно всё это тепло будет приправлено ядом, чтобы, не дай бог, никто не смел подумать, что Англия добросердечен и имеет свою, весьма светлую мораль, особенно если этот кто-то не относится к семье Кёркленда и увидел всё случайно.