***
Номер у Лан Мао прокуренный, душный и пыльный. У Мэйлин не лучше, но в её номере еще и койка узкая даже для одного. Горничную немного подташнивает от волнения и стыда, когда она подходит к черноволосой и легко касается губами её ледяной щеки. Мао только закатывает глаза и толкает Мэйлин на кровать. — Десять минут, — напоминает китаянка, быстро стаскивая с совсем уже окаменевшей любовницы юбки. — Десять минут, — шёпотом вторит Мэйлин, накрывая освобождённые от очков глаза ладонями, и добавляет уже более спокойным голосом.– Отсчёт пошёл.***
Мэйлин ходит сама не своя, за целый день ни одной тарелки не разбила, ни с какого табурета не упала и даже без происшествий протёрла сервант. — Да уж, плохо дело… — бормочет Бард, попыхивая сигаретой и скептически осматривая угольки, в которые превратилась баранина. — Ты о чём? — Финни спрашивает больше из вежливости, ведь занят наблюдением за птичками, резво прыгающими по новенькой кормушке. — Посмотри-ка, похоже, боец совсем вышел из строя! Садовник оборачивается и наблюдает за горничной, постоянно вздыхающей и раскладывающей по столу пасьянс. Карты кладутся идеальными рядами, поправляются пальчиком, переворачиваются и снова собираются в ровную стопку. Обычное, вроде, зрелище, но человеку, знающему Мэйлин, оно кажется очень и очень подозрительным. — Может, она заболела? — Может, — окончательно убедившись в краткосрочности жизни вообще и сковородок в частности, Бард бросает попытки отчистить посудину и, посильнее затянувшись, задумывается. — А что делает прислуга семьи Фантомхайв, когда жильцам дома угрожает опасность? — Искореняет проблему. — Значит, нам надо вылечить воина, до того, как он попал в лазарет. Думаю, это не сложнее, чем надавать пенделей грабителям. Финни глядит на переполошенных громким голосом Бардроя птичек и согласно кивает.***
— Что это? — на стол плюхается чашка, переполненная янтарным чаем, и блюдечко с миндальным печеньем. — Печенье, — почесав затылок, отвечает Бард. — Нет, я про чай. — А, так медовый юл… ул… бал… Мы не знаем, но на коробке написано, что это помогает от простуды и плохого настроения. — Можно на коробку посмотреть? Финни бежит на кухню и приносит жестяную банку, застеленную пергаментом и наполненную чайными листами. Мэйлин слишком резко выхватывает её и нечаянно падает. Горничная не спешит подниматься и закрывает глаза. В памяти восстаёт Лан Мао, холодная, бледная Лан Мао, которая надрывно целует её, когда думает, что Мэйлин крепко спит. Которая успокаивает молча, одним взглядом. Которая двигается медленно и плавно, словно лесная кошка. Которую горничная странно, сильно и неправильно любит. — Улун. — Эй, Мэйлин, с тобой всё нормально? — обеспокоенно спрашивает садовник, щёлкая над горничной пальцами. — Оставь её, Фин, — Бардрой уже шагает на кухню. — Если она снова падает, значит наша старая добрая Мэй пришла в себя. Пойдём, надо спрятать от Себастьяна испорченную сковородку. Финни всё-таки подкладывает девушке под голову её фартук, свёрнутый рулетиком, чтобы ей было не так жёстко лежать на каменном полу. Когда мальчик тоже скрылся на кухне, Мэйлин приподнялась на локтях и спрятала коробочку в карман.***
— Десять минут, — говорит Лан Мао, начиная расстёгивать тонкое коричневое пальто Мэйлин. — Нет. Мао передёргивает, она поднимает глаза на любовницу и, кажется впервые, так отчётливо видит её лицо в свете дня. — Я не хочу так, кошка, я так не могу. Ты убиваешь меня, нечаянно, неосознанно, но убиваешь. Ты поселилась в моих мыслях, в моей голове, я не могу не думать о тебе. Прости, прости меня, пожалуйста, что я лезу к тебе с этими чувствами, на которые у тебя попросту не хватает времени, — все слова тонут в всхлипах, сквозь очки, которые Мэйлин забыла снять, почти ничего не видно, но Мао свысока смотрит на неё, даже не отнимая рук от деревянных пуговиц. — Но я тебя люблю. — Точно? — это было так внезапно, что Мэйлин даже перестала плакать. Губы Лан Мао был теперь неподвижны, и горничная подумала, что ей просто показалось, но вопрос прозвучал ещё раз. — Точно, уверена? — Уверена, — кивает, в последний раз шмыгая, Рин. — Смотри. Красноволосая достаёт из кармана жестянку, наполненную чаем, и открывает её. Коробка почему-то тёплая, она греет горничную, окутывает маленькую грязную комнатку невообразимым запахом, который до этого парил только возле Мао. — Так ты всегда со мной, это глупость, но это успокаивает меня. Я знаю, что не могу поместить в коробку тебя, что мы не можем постоянно быть вместе и… — Двадцать минут? — Кажется, что по лицу китаянки пробежала тень улыбки. Мэйлин промаргивается, но Лан Мао всё также улыбается. — Ты слишком разговорчивая сегодня. Хорошо, будем собирать на вечность понемножку. Двадцать минут.***
Лан Мао знает, что целует не спящую Мэйлин, знает, что без очков её глаза похожи на сушёные чайные листья, знает, что тоже любит её. Лан Мао пахнет дурманом, но настоящий дурман для неё — это Мэйлин.