Нил, Мэтт и карандаш для глаз

— Черт, мы уже опаздываем, — Нил слонялся по гримерке, как раненый зверь, которого загнали в угол. — Что ты там возишься, твою налево!? — Если ты будешь продолжать жужжать у меня над ухом, то я ткну этот карандаш тебе в глаз! — Мэтт стоял почти вплотную к зеркалу, стараясь аккуратно подвести глаза. Хотя смысл в этом был минимальным, ведь все равно во время концерта у него все потечет, образовывая искусственные синяки под глазами, которые многие девушки, да что там скрывать, и парни, считали очень сексуальными. — Вот ты заноза, Мэтт, раньше не мог этого сделать? — Брэд тоже был уже на взводе, ведь они уже и так отложили концерт на пятнадцать минут. — Я пошел готовиться, а вы тут не задерживайтесь, — он почти вышел из комнаты, но какая-то мысль не дала ему сделать шаг наружу. — Нил, пожалуйста, поторопи этого говнюка, а если он будет брыкаться, то я разрешаю дать ему хорошего пенделя, — он подмигнул и вышел. Барри и Дани уже давно ушли, Брэд же решил остаться с братом, чтобы в случае чего поторопить его, но потом на помощь ему пришел Сандерсон и он, со покойной душой, оставил это дело на него. С каждым шагом отдаляясь от гримерки, где на двери был приклеен лист с надписью «Three Days Grace», на его лицо наползала улыбка. Он надеялся, что долго они не провозятся. — Ауч, — со стороны, где наводил марафет Уолст-младший, послышались отборные ругательства, а сам он держался за глаз, потирая его. — Боже, — Нил подошел ближе к Мэтту, взял его за подбородок и убрал его руку от лица, стараясь рассмотреть глаз. — О нет, глаз вытекает, как же ты теперь без него!? — Иди ты, — Мэтт откинул его руку и повернулся обратно к зеркалу. — Больно, между прочим. — Даже представлять не хочу, — Нил облокотился о стол и сложил руки на груди. На пару секунд наступила тишина, Мэтт рассматривал свой глаз, а Нил думал о чем-то своем. Сандерсон не знал, чем он руководствовался в тот момент, ведь в макияже он был, как рыба на льду, но он нашел карандаш, который Мэтт откинул из-за резкой боли, подошел к Уолсту, и развернул его к себе. — Какого... — Мэтт не успел закончить, потому что наткнулся на сосредоточенное лицо Нила. Он видел его таким только тогда, когда тот играл на музыкальных инструментах, пытаясь наиграть мелодию. В эти моменты он был так красив, что Мэтт мог часами любоваться, не отвлекая, и не задавая вопросов. — Если ты кому-то растрындишь об этом, то на следующий концерт ты будешь рисовать второй глаз на повязке, — он сказал это совершенно спокойно. Настолько спокойно, что не оставалось сомнений — это на полном серьезе. Нил приподнял голову Мэтта за подбородок, пытаясь найти удобную позу, чтобы подвести глаз. Когда Сандерсон поднес руку с карандашем к его глазу, Мэтт задержал дыхание. — Не бойся, — Нил, сам того не замечая, тоже перестал дышать. — Я и не боюсь, — Уолст облизал пересохшие губы, его ноздри расширились, пытаясь вобрать больше воздуха, — я доверяю тебе, Нил. Нил повторил. Повторил за Мэттом. Он облизал свои губы. Карандаш плавно скользил по нижнему веку, очерчивая контур глаза. Нилу нравилось, когда Мэтт подводил глаза. Ему нравилось, как плавная линия обводит контур, как черный цвет подчеркивает глубокий голубой цвет глаз. Но Сандерсон и представить не мог, что когда-нибудь будет участвовать в самом процессе. И, черт возьми, ему нравилось. Нравилось держать голову Мэтта одной рукой, заставляя его запрокинуть ее, будто для поцелуя. Нравилось, как Мэтт широко открыл глаза, стараясь, чтобы самому Нилу было удобно орудовать карандашом. Нравилось смотреть в его невероятного цвета глаза так близко. Нравилось, что дыхание Мэтта сбилось с ритма, и Нил готов был поклясться, что слышит, как сердце Мэтта пытается проломить грудную клетку. Нравилось ощущать вкус недавно выпитого кофе. Нравилось, как язык Мэтта по-хозяйски исследует его рот, а руки пытаются придвинуть ближе, на сколько это возможно. Нил растворялся в этих ощущениях. Он положил руки на грудь Уолста, туда, где бьется сердце. Ему все это очень нравилось. Они не прекратили бы ни на секунду, если бы не организм, который требовал свою порцию кислорода. Мэтт буквально впечатал Нила в стол, откуда повалились косметические принадлежности, оповещая своим звуком, словно будильником, что их время на исходе. Их губы разъединились. Несмотря на это, они не поменяли позу: Нил стоял, облокотившись на косметический стол, с которого недавно повалились все вещи, а руки Мэтта все так же покоились на его талии. Они оба прерывисто дышали, пытаясь восстановить дыхание. Нил опустил голову, смотря в пол. Он попытался нащупать то, что недавно промелькнуло на столе. Он надеялся, что эта вещь не повалилась на пол. И она не упала. Баночка с косметической черной краской. Сандерсон густо обмакнул пальцы в этой штуке. На ощупь она была очень маслянистая. Свободной рукой он плавно оттолкнул Мэтта, а той рукой, что была в краске, он принялся разрисовывать левую руку Уолста. Тот, в свою очередь, ничего не сказал, просто наслаждаясь тем, как плавно рука Нила скользит по его руке. Через минуту рука Мэтта была украшена эмблемой группы. И от себя Нил добавил еще пару мазков. Уолст поднял лицо на Нила и улыбнулся. Сандерсону нравилась эта улыбка. Очень нравилась. Дыхание вновь участилось. Нил поднял руку, которая была в краске, провел ей по скуле, оставляя черный след. — Нас, наверно, уже заждались, — Мэтт отошел на пару шагов, остановился и принялся ждать Сандерсона, который искал влажные салфетки. Через минуту они уже выходили из гримерки. Они надеялись, что никто из группы, а особенно из фанатов, не увидит их припухшие губы и «сияющие» глаза. Когда они подошли к парням, разошлись в разные стороны. — Вы чего так долго?— хриплый голос Барри разнесся по этажу, несмотря на то, что он сказал это не громко. Эхо. — Я не знаю почему он, - Нил выделил это слово, - так долго, но я наблюдал за тем, чтобы наш вокалист не остался одноглазым. Все засмеялись, а эхо сделало их смех в два раза громче. Все засмеялись и предпочли сделать вид, что никто не заметил их всклокоченного вида и припухших губ.