Лес, который я

Зашкаливает. Нет, не так: опять зашкаливает. Опять эта штука хрюкает, пищит и показывает сами с собой несогласные значения, не успеваешь до десяти посчитать. Если с приборного на человеческий перевести, то получится: дурак ты, Лекс Кейнвуд, и дороги выбираешь дурацкие. Ну кто тебе, идиоту, сказал, что здесь ты нужен? Ты и там-то не нужен никому оказался. И ты, и Эле, и Арна, и все те тридцать семь человек, которых из деревни бульдозерами выгнали и из которых ты восьмерых досюда довел. Довел всё-таки... Ну да это, как старый Кристер говорил, как ее... лирика, а здесь, верно, лирику не любят. Ее нигде не любят... Двое эти, здешние, стоят переглядываются. Неделю назад так же переглядывались, перед тем, как в карантин отправить. А эта дрянь так же трещала и верещала. Спросил, чего это она. Сказали, что ничего хорошего. Что Лес-то меня, конечно, впустил, а вот эта штука, она всё проверит и покажет — и кто в пустыне лучей нахватался, и кто хабар какой-то не такой притащил, и кто заразу подцепил. И черт знает что еще покажет. Вот ты, мол, Лекс, и есть черт знает что — ничего вроде на себе не волочешь, а поди ж ты... Ну да может, после карантина сканеры чудить перестанут. Не перестали. Значит, дурацкую ты, парень, дорогу выбрал. И выставят тебя сейчас отсюда вон, и получится, что зря всё было. Что напрасно ты народ уговаривал — мол, всё лучше, чем в шахты идти... Э нет, шахты по-любому хуже, в пустыне хоть помирать быстрее. Вот три десятка человек там и остались, а кто не остался — те здесь останутся, и не сказать еще, что лучше: Кристер, тот вообще уверен был, что все они на одной ферме рощенные, лонгеры эти, что лесные, что лабиринтовские, что корпораты с их бульдозерами. А ты, болван, не верил, сказок материных наслушался — есть, мол, такие места, где всем убогим приют будет. Может, и есть. Но не здесь точно. Так что выставят тебя, Лекс, в далекие свояси, а Эле с остальными, поди, и не выставят, но в жизнь ты не узнаешь, радоваться за них или жалеть, что в пути не сгинули... или что ты не сгинул, пугало крысиное. Так бы кто другой их довел. Докуда надо. Впрочем, чего уж теперь рыпаться, выгонят так выгонят. Пойду опять в пустыню. Буду там у травки кремниевой спрашивать, чего меня сюда понесло. Понесло ведь, так, что мысли даже не было куда в другое место пойти — Лес, и всё тут. Будто родной он, Лес этот. А уж когда границу переходили, так и вовсе казалось, что каждая веточка тут своя, каждый камушек говорит — здравствуй, парень, добро пожаловать домой. Да чего после такой дорожки не покажется!.. — Ну так что делать будем? — это тот рыжий, что меня первый раз встречал, напарнику своему говорит. И я уже почти знаю, что он ответит. — Спрашиваешь еще, — огрызается второй. — Впустить его, что ли, пускай у нас тут бомба живет, а когда и чем рванет — неважно? Сам же видишь... — Вижу. Зови давай старшую, пускай подтвердит — и отправляем. А говорит точно как в деревне у нас — «старшУю». Не-ли-те-ра-тур-но выражается, как Кристер бы сказал. Любопытно, кто этого рыжего так приучил. Ну да не спрашивать же. — Сколько ее ждать-то, старшую вашу? — говорю. — Через полчаса, — второй отвечает, — будет. Тебе-то какая разница, тебе торопиться некуда... И верно, некуда. Плевать мне, сколько ее ждать. Мне уже не страшно даже. Отбоялся. А когда через полчаса распахивается дверь, понимаю: ни черта я не отбоялся. Потому что ни походку эту, ни осанку, ни выправку ни с чем даже сослепу не перепутаешь. Ровно как у тех, что деревню сносить месяц назад приехали. Одежда, правда, другая, и волосы в армии так не носят, но одеть-причесать как угодно можно... Прав был старик, кругом прав. Всех их одной радиацией удобряли, а что Лес с МТК грызутся, дескать, так это байки всё. Иначе откуда бы ей — такой — в Лесу взяться? Вот стоит она посреди кабинета, смотрит недобро, исподлобья, точно забодать кого грозится. Слушает, что рыжий с товарищем ей рассказывают. Всё — с самого того дня, как мы сюда добрались, и до сегодняшнего. И про машинку эту с помехами, и про то, что меня отсюда гнать в шею-де надо... А потом разворачивается так, что из моего угла только спину ее видно да патлы темные по плечам, и говорит четко-четко, один в один тот офицер, что выселять нас тогда приехал: — Теренс, — это рыжему, значит, — я правильно поняла, что вы меня сюда пригласили только на готовом решении расписаться? — Ну... — Не «ну», а отвечайте что спрашивают. — А что вы, командор, делать-то предлагаете? — Для начала посмотреть. И если меня еще раз по внештатному случаю сразу не вызовут... Молчат оба. Она опять ко мне разворачивается. — Лекс Кейнвуд, верно? — Верно, — говорю, — а вас как прикажете? — Пока можете командором Хейни, а там разберемся, — подводит меня опять к этой штуковине и начинает датчики сама прицеплять. Медленно, прямо скажем, цепляет, да и неудивительно, если одной рукой — вторая у нее, видать, калеченная, вроде есть, а делать ею ничего не может. У этих-то на двоих четыре... Управилась она с проводами, нажимает кнопочки. Машина, ясное дело, опять квакать и греться, как в прошлые разы. А она смотрит. Минут пять смотрит, потом отстегивает от меня все прищепки — и рыжему: — Знаете что, Теренс, всякое я тут видела, но... Вам за эту неделю, что он в карантине сидел, в голову не приходило, что я могу с вашим бесценным решением и не согласиться? — Командор, вы... эээ?.. — напарник этого Теренса вперед шагнул, смотрит как баран на новые ворота, и понимает, сразу видно, не больше моего. — Давайте без церемоний. Хотите спросить, не спятила ли я, так спрашивайте. И можете сразу считать, что спятила. Но я всё равно настаиваю, что тут еще есть с чем разбираться... — ЧТО?! — а это они уже хором. Обалдели сего числа, называется. — Ничего. Вы где были четыреста семьдесят лет назад? Плюс-минус несколько? — Нигде. Мне четырехсот еще нет... — А тогда позвольте вам разъяснить, что если б четыреста семьдесят с чем-то лет назад такой умник, как вы, не пустил сюда Мару Стейнбек, то на четвертой биостанции эксперимент мог и до сих пор не разморозиться. А если бы этот умник завернул с порога Алекса Хаула, в пустыне без его карт нашим бы куда трудней приходилось. А если брать еще шире... — Если брать еще шире, — рыжий под потолок взвиться готов, — то, простите, я знаю, что и вы здесь пришлая. Так вот, Ингрид, — по имени начальника назвать, поди, хамство несусветное, но ему всё равно уже, оно видно, — позвольте вам разъяснить, что мы с Мидом, в отличие от вас, здесь родились и Лес с малых лет бережем. Вам, небось, и не понять, но у нас это в крови, и мы, если что, костьми здесь ляжем, но такую опасность... — Костьми, говорите? — а голоса не повышает, и от этого мне еще страшнее, чем когда она вошла. — Ну так как, сразу стрелять будете? Или мне вам сперва напомнить, что там в уставе курсивом написано? Когда вы последний раз стреляли, я лучше даже и вспоминать не стану... Мда, не загнись Кристер в пустыне, он бы точно сказал, что это... как ее... немая сцена. Эти стоят, пырятся друг на друга, переваривают, что услышали. Я тоже стою столбом, вообще уже не допираю, к чему это всё. А она опять ко мне поворачивается: — Кейнвуд, а вы погодите, я кое с кем свяжусь — сами мы тут точно не обойдемся...