Стеклянные слезы

      Сколько это уже длится? Месяц? Два? Три? Намного больше?..       Она уже сбилась со счету.       Уинри уже не могла сказать, когда настали такие дни, но точно помнила, с чего все началось. Её жизнь уже давно не сахар и не пахнет медом. И если раньше она радовалась хоть каким-то счастливым моментам, то сейчас она жила лишь в надежде снова почувствовать душевное спокойствие.       Перед ней все та же бледная дверь, и когда она её откроет, то увидит все те же белые стены. Боже, она уже с легкостью могла сказать, в каких местах потерты эти скучные однотонные стены. Все как обычно: больница, зеленые коридоры, палата, знакомая дверь и…       Ей каждый раз страшно открывать её.       Она знала, что и где находится в палате. Уже каждая вещь, каждая деталь, каждая мелочь маленького помещения ею изучена.       И особенно запомнилось его лицо.       Уинри хотела постучать, но остановила руку в сантиметре от двери. Стучать бесполезно. Собственно, как и приходить сюда, к нему, каждый божий день. Стоять у этой чертовой двери, слышать в тишине стук своего сердца, чувствовать в горле удушающий ком… и брать себя в руки, улыбаясь, входить в палату.       Уинри по привычке осматривала помещение, понимая, что ничего не изменилось. И лишь потом остановила свой взгляд на нем.       Эдвард, одетый в больничную бледно-зеленую пижаму, сидел в кресле, расположив руки на ручках сиденья. Глаза, потерявшие свой когда-то яркий золотистый цвет, стали темными и мутными и были устремлены на стену, в одну невидимую для Уинри точку. Эдвард сидел неподвижно, никак не реагируя на присутствие подруги, кажется, будто он и вовсе не дышал.       Уинри поджала губы.       Даже Эдвард не изменился. Все как всегда. И все та же угнетающая атмосфера, давящая свинцовой плитой на плечи.       — Эд, гляди, какая хорошая погодка за окном! — стараясь как можно радостнее и непринужденнее, проговорила Рокбелл, подойдя к окну, где на подоконнике стояла ваза. Она сменила увядшие цветы на новые, с тоской глядя на них.       Это чувство с того самого дня поселилось в ней, поедая её изнутри и разрывая душу в клочья, как кошка — птенчика. Уинри давно уже не плакала, кажется, все слезы, до единой капли, были выплаканы в тот роковой час. Застывший ужас в глазах никогда так не пугал её, как тогда. Эдвард пришел словно неживой, глядя на свои руки, а после, хватаясь ими за голову, он кричал, захлебываясь слезами.       Эдвард каждый день сходил с ума.       А его голос, полный боли и отчаяния, до сих пор слышался, отдаваясь эхом. От этого Уинри хотелось сжаться в комочек, как испуганный котенок.       Ей хотелось сбежать от воспоминаний, от этой полной страданий жизни. Ей хотелось умереть в тот же день, когда душевно умер Эдвард. Он, как и те цветы, завял единожды и, кажется, навечно.       Уинри повернулась, глядя на безжизненного юношу. Бледная кожа, пустые темно-золотые глаза, видневшиеся из-под длинной челки. И улыбка. На неестественном лице она выделялась своею нежностью и счастьем, которые когда-то дарили тепло людям.       Но сейчас эта улыбка больше всего приносила мучительную боль.       Сердце невыносимо сжалось, как только Уинри взглянула на Эда. Она, поджав губы, хотела плакать, вот только слезы не хотели катиться по её щекам. Удушающий ком в горле мешал дышать, и Уинри оставалось только сжимать куртку у груди, пытаясь успокоиться.       И так каждый день. Каждый час. Каждую секунду.       Уинри приходила к Эдварду, чтобы проведать его. Она все ещё надеялась, что он вернется из мира иллюзий, снова встанет на обе целые ноги и будет двигаться вперед. Она надеялась, что снова увидит живого Эдварда Элрика, и ей больше не придется с болью смотреть на бездушную улыбающуюся куклу. Весь этот каждодневный кошмар закончится.       Надежда не угасала и жила тусклой маленькой искрой в девушке, которая переставала верить своим сказкам.       Давно ли она поняла, что никто не вернется?       Ни Альфонс, исчезнувший так неожиданно и навечно. Ни Эдвард, покинувший жестокую реальность уже давно. Она, Уинри, осталась совершенно одна со своими воспоминаниями.       Уинри так скучала по тем беззаботным детским дням. По тем дням, когда она хоть и редко видела братьев, но знала, что они живы.       «Они обязательно вернутся целыми и невредимыми», — тогда она наивно верила, что это была её истина, дававшая надежду на счастье.       Жизнь сыграла злую шутку над её мечтами, которым теперь никогда не стать явью. Уинри сбила с ног реальность, а на каждую попытку встать давила тяжелой плитой на плечи.       Все оказалось совсем иначе.       И Уинри просто надеялась навсегда забыться сном и, быть может, где-то в другом мире встретиться со счастливыми братьями. И наконец-то ощутить долгожданную свободу.       — Ты снова улыбаешься… — Уинри, не отводя взгляда от смирно сидевшего друга, говорила то ли себе, то ли Эдварду, то ли просто в пустоту. — Наверное, ты видишь прекрасный сон, да, Эд? — стоя у приоткрытой двери, Рокбелл улыбнулась искренне и по-настоящему нежно, но в глазах, как в зеркале, отображалось отчаяние.       Уинри вышла из палаты, бесшумно закрыв дверь.       А Эдвард продолжал неподвижно сидеть, будто никто и не приходил. Вот только на долю секунды пальцы правой руки незаметно дернулись, а после медленно сжались в кулак.