Княгиня

Свобода Кончаковна никогда бы не смогла влиться в их общество. Дерзкая, непокорная, она вела себя не так, как другие девушки и молодухи. Частенько облачаясь в рубаху и кожаные штаны, уезжала в поле — охотиться, как она говорила. Наверное, искала своих родных половецких степей. Никто за неё не беспокоился — жена молодого князя, кто посмеет её тронуть? И Свобода бы себя в обиду не дала. Поэтому её старались не задевать. — Пусть ездит, — пожимал плечами Владимир в ответ на замечания мачехи своей, княгини Ефросиньи Ярославны. — Она же не невольница. — Не невольница, — соглашалась Ярославна и снова смотрела вслед невестке, не зная, как к ней подступиться. Они часто стали всем теремом ездить на охоту. Свобода — крестильным именем Анастасия её так никто и не стал называть — внимательно слушала княгиню, сидя у костра, и поигрывала тонким кинжалом; огненные всполохи на лезвии пускались в пляс, и Ярославна, засмотревшись, замолкала. Из груди рвалось невольное «А научи!», да страстно желалось уметь так же, как и эта дикарка, ездить на лошади почти не держась, без промаха стрелять из лука, убегать в лес, никого не спросив. Ярославна иногда жалела, что всего этого не умеет. Свобода слушала внимательно, когда Ярославна рассказывала ей про обычаи и культуру своего народа. Молча внимала ей, принимая покорный вид. Владимир радовался, глядя, как она обряжается в привычные для него одежды и учится рукодельничать, но только Ярославна, похоже, замечала бунтарство в ее взгляде. Она знала, что из Свободы не получится образцовая жена. — Я вообще не собиралась выходить замуж, — как-то сказала она, вороша в очаге угли. Они остались одни, все теремные девушки разошлись кто куда. — Я хотела стать степной воительницей. Водить за собой воев. Я этому с детства училась. — Почему же тогда согласилась за молодого князя пойти? — спросила Ярославна. Ей показалось, что её голос прозвучал сипло и тихо. — Отец так решил. Сказал, что это очень хорошо, — пожала плечами Свобода и больше ничего не стала про свою долю говорить. Ярославна проводила с невесткой больше всего времени. Она должна была обучить её всему, чему русских княгинь учат с рождения — ведь вряд ли своенравная половчанка стала бы слушать служанку. Но иногда Ярославне казалось, что Свобода задерживается у неё совсем не ради науки домашней челядью управлять да рукоделием заниматься. Хотя и Ярославна — в этом ей было бы стыдно признаться даже самой себе — иногда наблюдала за ней украдкой, любуясь. Но чтобы та поступала так же... Нет, вряд ли. Иногда они вдвоём сбегали на речку на рассвете, когда только-только всходило солнце. Вбегали с разбегу в студёную воду, поднимая кучу брызг, плавали, не давая себе озябнуть. Радовались, что вокруг нет вечно охающих служанок, которые тут же подняли бы панику, точно квочки. И тогда Ярославна снова наблюдала, как Свобода перебрасывает чёрные волосы на плечи, как ладонями омывает грудь, как опускается, позволяя воде ласкать себя. И внутри становилось тогда так жарко-жарко, что никакая вода больше не могла показаться холодной. Иногда она случайно дотрагивалась до нее и тут же, улыбаясь, делала вид, что на самом деле убирает прилипший к плечу листик. И потом старалась не смотреть во все глаза, когда Свобода надевала рубашку прямо на мокрое тело. Они, смеясь, бежали обратно, пока не проснулся терем, и потом шёпотом обсуждали, какой сегодня красивый был рассвет. И только внутри у Ярославны всё тоскливо сжималось. А когда Свобода, тормоша, спрашивала её, что случилось, княгиня отвечала, что просто, наверное, вода была слишком студёная. В этот вечер Свобода задержалась у Ярославны дольше обычного. Они не заметили, как засиделись допоздна, — служанки были загодя отпущены — и спохватились, лишь когда прогорела одна из свечей. — Погасла... Неужто так поздно? — Ярославна поправила огонь на второй. Свобода осторожно взяла её за руку. — Какие красивые яхонты. Я их раньше не замечала, — она прогладила пальцем по кольцу, а потом и по руке — и Ярославна замерла. Свобода несколько мгновений любовалась кольцом, а потом приблизилась к руке, и... нет, не поцеловала — прижалась щекой. — Какая мягкая у тебя кожа. Не то что у меня, — выпрямилась Свобода и, смеясь, показала мозоли от тетивы. Мозоли, наработанные с детства. Ярославна коснулась их осторожно. И тут Свобода сгребла её в охапку и, притянув к себе, поцеловала. Сердце забилось пойманной птицей, Ярославна вцепилась в неё, ей казалось, что дубовый пол терема уходит у неё из-под ног. Это, наверное, привиделось, приснилось! И вот уже Свобода шепчет ей тихо, но Ярославна отчётливо слышит — и не может поверить своим ушам. — Люба я тебе, люба? Я же знаю что люба. Глаз с меня не сводишь. Наблюдаешь постоянно. Касаешься, помогая, и краснеешь как невинная девица, когда я случайно замечаю. Али не так, княгиня? Щёки пылали. Ярославна кивнула, понимая, что скрывать уже нет смысла. Свобода погладила её по волосам и прижалась губами к шее, целуя, прижимая к себе. — У меня дома невольница была. Ну, не невольница… подруга. Она… мы были вместе ночами, а потом меня выдали замуж. Я… Ярославна не хотела это слушать. Она погладила Свободу по волосам в ответ и тут почувствовала, как её толкнули на постель. Рубаха снималась просто. И вот она — дерзкая, горячая, обнажённая — уже сидит рядом с княгиней и касается её там. Ярославна чувствует влагу на бедрах, Ярославна закрывает лицо ладонями, отворачивается и вскрикивает, когда пальцы Свободы ласкают её. Княгиня стыдится, но желает её, желает её так сильно, как не желала никогда раньше. Свобода склоняется над ней и, усаживаясь сверху, продолжает ласкать. Коса соскальзывает с плеча, щекоча кончиком нежную кожу, и Ярославна ловит ее между пальцев. Свобода недовольно дёргает головой и, опускаясь, целует ее в щёку. Ярославна осторожно прикасается к ней, гладит нежную грудь, ведёт по животу и, трепеща, касается её лона. Свобода позволяет себя касаться, она подставляется сама и прикусывает ее плечо. Свобода влажная, горячая, пальцы утопают во влаге, и Ярославна задыхается от этих ощущений, погружаясь в них, как в студеную воду. Свобода проникает внутрь настойчиво, умело, Свобода ласкает её дерзко, быстро, Свобода целует, почти кусая — и Ярославне кажется, что она уж больше не может выдержать этих ощущений — слишком сильно, слишком непохоже, она не замечает своих слёз и, когда всё это вспышкой полыхнуло по телу, кричит и обмякает. Свобода порывисто закрывает ей рот ладонью и тут же целует в губы, чтобы не обиделась. Ярославна кивает и закрывает глаза – она права, будить никого нельзя. Свобода сама трётся об её руку и спустя несколько минут тихо вздыхает, сжимая бедрами её ладонь. А после ложится рядом, обнимая и прижимаясь теснее. — А потом? — вдруг тихо спрашивает Ярославна. Эта мысль не даёт ей успокоиться. Свобода пожимает плечами и беззаботно отвечает: — А что потом? Я же никуда не денусь, княгиня. Я же жена молодого князя Владимира, — усмехнувшись, она добавляет. — Но если я соберусь сбежать в степь и возглавить воев, то возьму тебя с собой. Ярославна откуда-то знает, что она не шутит.