Ритуал

      В проклятых пещерах сыро и влажно, пахнет пылью и плесенью, оттого кашель Рейстлина бьет сухой, абсолютно невыносимый.       — Почему так долго?! — не шипит, хрипит он, вырывая чашку из рук вошедшего, и тут же едва ее не роняет, — та жжёт пальцы. У Стурма хорошая реакция, рука рыцаря сжимает и тонкие кости и глиняную посудину с кипятком — маг морщится, но молчит, пересыпая повисшую тишину коротким, нервным покашливанием.       — Сегодня моя очередь. Карамону тоже нужно отдохнуть.       Маг вырывает руку и наконец готовит настой, не желая отвечать, в который раз задаваясь вопросом, когда Стурм поймет, что их детская игра затянулась, и он лжёт, говоря зачем приходит, лжёт совершенно бесстыже, словно и не является главным, порой даже излишне ретивым поборником морали в их разношерстной компании.       Стурм ждёт очередной едкой реплики, которая заставила бы его преисполниться обычного отвращения, гнева, ждёт колкой и меткой шуточки, после которой уйди отсюда куда глаза глядят — лишь бы остыть! — будет так просто... Не в этот раз.       Наскоро набитый травяной матрас пропитывается запахом пота рыцаря и оставляет ссадины и синяки на спине мага. Почему-то прикосновения к чувствительной коже грубых рук, куда более привыкших дарить удары мечом, чем ласки, не вызывают обычной гадливости. А желание вызывают, несмотря ни на слабость тела, ни на волю его обладателя, еще до ухудшения здоровья поставившего плотское в самый низ собственных потребностей.       Почему-то их не застали и не заподозрили ни разу — лениво толкая Стурма ногой, чтобы тот выметался, Рейстлин в сотый раз ловит себя на мысли, что пора бы загадочному везению закончиться, но тут же себя одергивает — этого стыда ни один из них не вынесет.       Стурма душит тошная, стылая злоба на мага, на откровенно слепых порой друзей, на глупость, совершенную уже в том возрасте, когда он понимал, что ненормально радоваться, заставая дома не друга, а его хмурого болезненного брата, на мага, чьё лицо он с трудом узнает сейчас без привычной презрительной гримасы. Он возвращает толчок, даже не собираясь уходить. Торопиться нельзя.       Торопиться нельзя: почти вся последовательность действий сейчас — как ритуал, который нельзя прерывать и нельзя менять, чтобы не изменилось всё, чтобы не рухнуло хрупкое равновесие не только между ними, в их общей странной компании, которая и так неизвестно на ком или на чём держится. Поторопишься — и вернется раньше беспокоящийся за близнеца Карамон, заговоришь — и Танис вдруг захочет посоветоваться с магом, позволишь себе назвать все своими именами — и из-под земли выберутся драконы и нападут, заставив их сражаться без исподнего.       Стурм почти сбивает с ног Карамона, возвращающегося к брату с широкой улыбкой на лице после удачного свидания, но ни слова ему не говорит — ритуал завершён, ложь вне его уже будет настоящей ложью.       — Рейст... Что-то случилось? — маг молча отворачивается. Все случилось много лет назад, происходящее сейчас — лишь затянувшийся отголосок.       — Не в этот раз, — наконец бормочет Рейстлин в каменную стену распухшими губами, и Карамон, тупица, сразу же успокаивается.