О неминуемом

Своего Автора Он помнил разным. То задумчиво глядящим в багряное от заката небо, то по-детски счастливым, то по-кошачьи довольным. Сидя в своей маленькой полутемной комнатке среди обрывков мыслей и незаконченных фраз, Автор поверял Ему то, чего не мог доверить даже бумаге. Голос его бывал в такие моменты тих и грустен. На Его глазах, высунув от усердия язык, Автор создавал все новых кукол и заставлял их двигаться с помощью тонкой лески. Он помнил выражение мрачной решимости на юном лице и мир, сгинувший в небытие от уверенного движения руки. Он помнил холодное, безразличное выражение темных глаз, смотрящих в огонь, подкармливаемый черновиками. Он любил своего Автора во все минуты его творческой жизни. Во все, кроме одной. Комната погружена в темноту, но за плотно занавешенными окнами беспечно светит летнее солнце, такая редкость в этом году. Автор сидит на полу, по-турецки скрестив ноги и безучастно наблюдает за танцем куклы, повинующейся движению его пальцев. Он кажется спокойным, но брови сошлись к переносице, а губы кривятся в странной не то улыбке, не то усмешке. Он представляет, какие мысли ворочаются в голове Автора в эти минуты. Он не уверен, что хочет говорить на эту мрачную тему, но тишина болезненно давит на уши, поэтому все же тихо произносит: — И о чем ты теперь думаешь? — О куклах, — говорит Автор, и по быстроте ответа и интонации Он безошибочно распознает… нет, не ложь. Полуправду. — А если честно? Вопрос замирает где-то под потолком комнаты и, оставшись без ответа, незаметно опускается в пыльный угол. Автор несколько нервным движением отбрасывает надоевшую куклу в сторону и запускает пальцы в волосы с тихим не то вздохом, не то стоном. Он чувствует, что в этот момент неясная мысль оформилась, позволив осознать ужас во всей красе. Знает, что Автору трудно. Но знает также, что до последнего не получит ответа. Причина?.. Непонятно, в чем она кроется. Вероятно, для Автора эта мысль настолько страшна, что он не может заставить себя озвучить ее и молчит, как упрямый осел, все так же хмурясь и обшаривая комнату пристальным взглядом. Он не торопит. Делать это незачем. Рано или поздно упрямец заговорит сам. Заговорит, когда больше не сможет сдерживать подступающего к горлу и глазам страха. Сегодня это происходит на удивление быстро. Автор решительно вскидывает голову и направляет взгляд куда-то в строну серванта, в котором в беспорядке разбросаны потревоженные куклы. — Рано или поздно от меня останутся одни только кости, — произносит юноша спокойно, уже со смирением. В прошлый раз они долго говорили о смерти. И теперь, похоже, Автор ее не боится. — Я этого не хочу, но так будет. — Верно, — отвечает Он, чтобы поддержать хрупкую беседу, способную развалиться в любой момент. — Все мы когда-нибудь умрем. Но разве тебя это тревожит? — Нет, — юноша раздраженно машет рукой, снова хмурится, направляя взгляд в сторону пресловутого серванта, и Он смутно понимает причину страха. — Меня тревожит другое. — И что же? — как можно мягче интересуется, присаживаясь рядом. Берет в руки куклу. Любуется пока еще неумелой, наивной работой. — Что будет со всем этим, — Автор широким жестом обводит пространство комнаты, — когда я умру? Ты знаешь? — Да. Придет в упадок, покроется пылью. Кукол весьма погрызет Время… Мне продолжать?— Он хочет увидеть страдание на юном лице, но Автор только сильнее хмурится, а темные глаза наполняются странным, невероятно притягательным блеском. — Не нужно, — даже голос не подводит юношу, звучит ровно и твердо. Очень хорошо. Можно даже сказать превосходно. Маска прекрасно срослась с твоим лицом, юный недомастер. Разговор все же рушится, его кусочки падают на грязный половичок. Наступает прежняя тишина. Теперь даже птичьи голоса не нарушают ее. Автор замолкает надолго. Мысли его весьма просты и понятны. Конечно, он беспокоится о том, что станет с творениями после его смерти. Разумеется, он не хочет, чтобы поблекли краски. Он жаждет, чтобы во всем небоскребе нашелся хотя бы один человек, который будет помнить игру его кукол и, возможно, какое-то время не даст им покрыться толстым слоем пыли. Автор может говорить что угодно, но себя обмануть невозможно. Ведь когда-то давно он крючьями выволок из сердца глыбу тоски и боли, разрубил ее на части тесаком, а после каждую часть заботливо добавил в более-менее объемные творения. Позже подобрал оставшиеся на полу крохи и вырастил из них счастливые, радостные, но смутные образы, которые заботливо припрятал до лучших времен. Долгое ношение маски сказывается на словах и поведении, но факт остается фактом — куклы все так же важны для него. Автор не может пересилить себя и прекратить думать о них. — Они неминуемо покроются пылью. Но этого не произойдет до тех пор, пока хоть кто-то будет приходить сюда. Я прав? — Да. И таких людей как минимум трое. — Трое? Двоих я знаю наверняка, а кто третий? — А ты подумай хорошенько, — Он улыбается несколько хищно, поворачивая к юноше лицо. — Что-то мне подсказывает, что иначе и быть не могло. — Автор выглядит слегка расстроенным. Ничего. Носить немного горечи в душе даже полезно. Главное — не перестараться. Он негромко смеется, позволяя себе обнять Автора за плечи. — Верно. Ты принадлежишь мне. Я всегда буду хранить память об этой крохотной комнатке. Юноша морщится. Слово ему не нравится, но возразить вслух не решается. Все такой же робкий. Даже маска не особенно изменила эту черту характера. — Как будто я просил вытаскивать меня из-под завалов шлака, — все же бурчит недовольно, скрещивая руки на груди. — Правильно, не просил. Но я не смог пройти мимо. Автор пришел к какому-то пока одному ему ведомому решению и, с трудом поднявшись на затекшие от долгого сидения ноги, подошел к окну и впустил в комнату солнечный свет. Минуты тяжелых, вязких раздумий подошли к концу. Теперь осталось только действовать.