Три года счастья. Так мало.

*** Лас — Вегас. Восемнадцать часов назад*** Давина Клер не скрывает свое злобы на любимого мужа, который сейчас набрасывает ей плечи теплую кофту и целует в щеку. У них вроде бы все есть и одновременно они потеряли все. После того, как они согласились на отъезд их сына в Лос — Анджелес и открытие клубов Клер во многом винила Кола, ведь не такого она желала для их единственного и любимого сына. В глазах ведь отражается правда. Он рядом, но обида ведь еще не покинула Давину и садиться рядом с ней на кожаный бежевый диван, Майклсон вздыхает смотря куда-то вдаль. — За столько лет так и не усвоил урок, не злить тебя. Это из-за смерти той горстки туристов? Я и Никлаус, кажется извинились. — Списав пару трупов на празднование Дня Рождения. Элайджа вообще-то извинился за вас всех. Так же не может продолжаться вечность? — Минус вечности в повторении событий и заурядности, но ты привыкнешь, спустя пару столетий. — Ты столько лет не убивал, а особенно после нашего переезда в город грехов, ради университета Хенрика и твоего нового бизнеса. — Если тебе не нравится Вегас просто скажи, дорогуша. Убийства я сменил на развлечения, сеть казино и клубы. Дела нужно вести, Давина.Мы уедим куда пожелаем, если я мало уделяю тебе внимание. — Нет, Кол. На недостаток внимания со стороны Элайджи мне жаловалась Кетрин, с которой я разговаривала около часа. Она, в отличие от меня никогда не станет примерной матерью и домохозяйкой, идеальной женой, которой ее всегда желал видеть Элайджа. Ей нужна свобода. Но после стольких лет они все равно любят друг друга и буквально прошли через Ад. Они многим пожертвовали ради их чувств и их семьи. Кетрин даже человеком стала и отказать от бессмертия ради Элайджи и их ребенка. Элайджа поверил в искупление Клауса и то, что тот справляется с властью и кровавой короной Нового Орлеана без его. — Да, мой старший и нудный брат говорил о их маленьком семейном кризисе со стервой и том, как та напилась в клубе и танцевала, что ему пришлось нести ее домой, силой. Эван видел это, но в итоге умный дьяволенок и попытался помирить их подстроив пикник в парке, а потом они должны были приехать вместе, но Элайджа прилетел один. У Элайджи и Кетрин все, как всегда, так что уверен, пьяная и злая Кетрин сейчас танцует в каком-нибудь клубе Вегаса на каблуках и шлюховатой одежде, чтобы привлечь внимание моего обожаемого братца. Она ломает все, а он чинит и спасает ее. Они идеально подходят друг другу, уж поверь мне и столько лет вместе, что это сказалась на страсти, которая со временем угасла. — Я посоветовала Кетрин попробовать семейную терапию, потому что она считает, что секс не действует больше и боится, что Элайджа остыл к ней, но на самом деле он просто навёрстывает упущенное время с сыном, поддерживает его во всех начинаниях. Я и Надя пытались доказать ей это.Столько лет с одним человеком — это сложно, особенно с таким характером, как у Кетрин. Жаль, что она с Эваном приедут только на открытие клуба в Лос — Анджелесе, если приедут и если Хенрик одумается.Возможно ты прав и она уже отрывается на какой-нибудь вечеринке здесь. Элайджа все еще считает, что не зря приехал один и Кетрин нужно извиниться за свое поведение перед сыном и подумать обо всем. Эван посвящает себя искусству и науке, в отличие от Хенрика. Лучше бы он был здесь не развлекаясь, а живя обычной жизнью, работая. Не нужно было ему дарить клуб Кол. Это не правильно. Ты его отец и молю, отбери то, что ты дал ему. Верни его, пока он не ввязался во что-то ужасное. — Стоп? Ты волнуешься о нашем сыне после нашей драки? Он обратился год назад и все еще считает, что впереди у него целая вечность. Я дал ему, то, чего он так желал только потому, что вскоре он поймет, что бесконечные вечеринки и девушки ничто, что он одинок среди людей. Только тогда он поймет и примет вечное существование. Думаешь я не знаю о девушках в его постели, о наркотиках и всем тот, что творится в Лос — Анжеселе? Я знаю и все контролирую, потому что ты права и я его отец, который в глубине души переживает, а него, но скрывает все за показной ухмылкой. — Кто переживает? Интересуется вошедший в комнату родителей Хенрик и садясь в кресло напротив дивана протягивает руки матери. — Ты и так все подслушивал, — начинает Кол смотря сыну в глаза. — Спрашивай уже и меня одурачить у тебя не выйдет. — Ладно, вы меня раскусили и у вас не выйдет отнять у меня дом. Я все слышал. Мам, мы столько времени разъезжали по миру и видели многое, но у нас не было места, которое можно было назвать домом, только когда я приехал в Лос — Анджелес и вы подарили мне клуб и пентхаус я почувствовал кое-что особенное. Раньше, у меня никогда не было подобного. Люди. Стены. Все это сделало Лос — Анджелес моим домом. Я буду сражаться до конца и вы можете не волноваться, потому что я всего в четырех часах от сюда. — Ты прав, Хенрик, но я волнуюсь, потому что ты уехал несколько месяцев назад и эти вечеринки, твоя выходка, — медленно говорит Давина встав с дивана и подойдя к сыну, коснувшись рукой его лица. — Так что ты говорил об отъезде? — Да, я и Роман уезжаем сейчас, потому что нужно встретить Эвана и Кетрин, он позвонил Хоуп, а еще нужно закатить вечеринку, — объясняет парень. — Что? Нет! — пытается возразить Давина. — А Хоуп и Клаус в курсе вашего плана? — Хоуп сказала, что приедет утром, а Клаус пьян в стельку после празднования Дня Рождения моего отца и разгрома отеля, — на выходе. — Хоуп не оставит отца в таком состоянии, как и мой дядя Элайджа, который сейчас пытается все уладить. Планы поменялись и Кетрин с Эваном приедут сразу в Лос — Анджелес и пока только вы, Хоуп с Романом знают об этом. Роман поможет мне все организовать и присмотрит за мной. Я не лгу. — Хорошо, можешь ехать, только помни о том, что я слежу за тобой и приеду неожиданно, раньше открытия, вместе с твоей матерью, — говорит Майклсон хлопая сына по плечу. — И не давай полицейским за превышение скорости. Они обнаглели. Никакой наркоты. Никаких шлюх, ну кроме танцовщиц, там есть Нилос, такая симпатичная с весьма выдающимися формами. Никаких убийств. Никакой связи с приступным миром. Никаких проблем с полицией в клубе и налоговой. Иначе ты и вправду вернешься к нам. Понял? — Боже, пошли мне терпения с этими двумя идиотами, которых я безумно люблю, — проговаривает Давина закрыв лицо руками. — Это никогда не закончится. — Ты сказала это вслух, дорогуша, — хмыкает Кол обнимая ее за талию. — Будет весело, — улыбается Хенрик и даже оступается о ковер, когда покидает комнаьу. — Еще раз с Днем рождения, пап. Вы самые лучшие родители в этом мире, пусть и строгие, иногда. Люблю вас и простите за ту пьяную выходку. — Осторожнее за рулем, — выкрикивает вслед сыну Давина. — Мы тоже любим тебя сынок. Ветер в лицо и сидя за рулем серебристого кабриолета с красным кожаным салонам изготовленным специально по желанию владельца, Porsche 911 Carrera Cabriolet, Хенрин наслаждается ночной прохладой, звездным небом, напевает песню играющую по радио и отстукивает ладонью ритм по железному корпусу. Только вот сидящий рядом с ним Роман, кажется недоволен и не слушает его истории об очередном здании, которую рассказывает Хенрик. — Чувак, тебе вообще не интересно или я хреновый экскурсовод? — Просто, я зависал здесь в двухтысячных, как вернулся в мир живых, ну после пятидесяти лет в стене нужно было развлечься, как уехал из Сиэтла. Город ангелов с шикарными закатами и крутыми вечеринками не изменился, не считая пары сотен новых зданий. Знаешь в Лос — Анджелес едут только, если ищут что-то или потеряли. Если твой клуб расположен здесь, то советую тебе сходить в библиотеку и почитать историю Много интересного узнаешь. — Меня, в отличие от кузена Эвана, пугает слова "библиотека". Предпочитаю не париться и веселиться, потому я бессмертный и это круто. — Помни, что даже бессмертный может умереть. — Не будь занудой. Все только начинается. Чувствуй себя, как дома. Машина паркуется на стоянке рядом с входом в клуб и Хенрик ухмыльнувшись, передав ключи охраннику, который поспешил поприветствовать и открыть дверь перед владельцем клуба и его другом. Только вот в клубе темно и медленно тлеют свечи и Роман даже вздрагивает слыша спокойную мелодию, в какой-то момент готов поклясться, что это это место напоминает собор, нежели модный ночной клуб. Только Хенрик хлопает в ладоши и помещение озаряют прожектора и мелодия сменяться на танцевальную, а полуобнаженные девушки сбросив с себя халаты медленно спускаются с лестницы, ведущей в пентхаус. Юный Майклсон улыбается хлопая друга по плечу, ведь точно знает, что через каких-то пол часа помещение будет заполнено гостями. Официантки суетятся предлагая выпивку и наркотики. — Если, что - это не витаминки, — Майклсон останавливает Романа, когда тот тянется к подносу. — Спасибо, я в курсе, но мне нужно выпить, — хмыкает тот, садясь за барную стойку. — Только вот что вы задумали. — Я принес нам выпить, — говорит подсевший рядом Эван. — Мы? — смеется Хенрик. — Зная Клауса мы были уверенны в том, что мальчишника у тебя не было и решили устроить такой дружеский подарочек. Ну “ Всегда и навечно» все дела. Просто услуга другу, который иногда слишком серьезный и подозрительный. Можешь идти к девочкам. Они будут рады. Эван просто не умеет веселиться, поэтому я решил преподать и ему экспресс курс. — Что вы задумали, — шипит вампир буквально подрываясь с места и хватая Хенрика за шею, поднимая его над землей. — Ладно, я все скажу, только отпусти его, — вскрикивает Эван, когда видит, как Хенрин задыхается, ведь Роман любым способом узнает правду. — Окей… Мы просто хотели помирить моих родителей. После их последней ссоры они не разговаривают и даже разъехались, правда по разным комнатам, мама не завтракала с нами, а это важно для нашей семьй и я знаю, что семейные завтраки или ужины значут для моего отца, который ставит семью превыше всего. Он посвятил себя мне, после возвращения в мир живых и забил на мою мать, а зная ее характер та разозлилась, пусть в глубине души и любит нас, ее семью, больше всего. Я волновался, когда отец сказал, что едит один в Вегас. Я же знаю, что такая любовь не умирает, просто мои родители гордые идиоты. Тогда мы и придумали этот план вместе с Хоуп и Хенриком, но все сорвалось. Мы поклялись быть вместе и помогать друг другу» Всегда и навсегда». — Так вот почему здесь были свечи. Это должно было быть романтическим свиданием. Но план сорвался, — догадывается вампир, медленно опуская Хенрина на землю. — А ты должен был быть прикрытием, я хотел уговорить и дядю Элайджу поехать вместе с нами, а Хоуп остаться в Вегасе еще на сутки, вместе с отцом и вот почему было слишком много выпивки и веселья, а потом бы все приехали бы на открытие и ба-бах как подарочек примирение семьи и родителей моего кузнна, открытие моего клуба, но мы проичитались в том, что Элайджа никогда не оставит Клауса, и все сорвалась, кроме очередной вечеринки, — откашлявшись объясняет вампир. — Так, стоп, если все это прада, то где Кетрин? — нахмурив брови и скрестив руки на груди спрашивает Роман. — Я ее вырубил и она мирно спит в пентхаусе Хенрика на кушетки, ведь я не стал бы класть ее на постель Хенрика, которую скорее можно назвать логовом разврата, — спокойно отвечает Эван. — А ты все еще девственник, — язвит Хенрик вплотную подойдя к кузену. — Да заткнитесь вы, — вздыхает Роман, садясь на высокий стул и опуская свою голову на барную стойку. — Мы точно покойники, когда все узнают. Вы это понимаете? — Осторожнее, она мраморная и это, наверное больно, — пытается сказать Хенрик опуская свою руку на плечо Романа. — Мы выкрутимся и по твоей реакции лучше чтобы здесь никого не было, когда Дьявольца Кетрин проснется и все поймет. — Лучше бы, — не поднимая голову бубнит Роман. — А Эвану лучше всего будет рассказать правду матери. Она, как и Элайджа ценит правду. На барной стойке стоят бокалы с виски, только вот Эван Майклсон смотря на янтарную жидкость переживает глубоко внутри и понимает, что все нужно — это правда? может его родителям и вправду было бы лучше разойтись, если нет любви. Только не так просто принимать разлад в семье. От отца у него –вера в семейные узы и оттого он был рад возвращению в Лондон и воцарившейся гармонии в семье: отец рядом и во всем поддерживает его, а мать обнимает, готовит по утрам завтрак и хихикает, когда Элайджа пытается пошутить о ее кулинарных талантах, встает рядом с ней у газовой плиты, поворачивает омлет и та тянется к его губам, чтобы наградить утренним поцелуям. Ему же так спокойно в кругу семьи и он может погрузиться в учебу, общение с друзьями и прогулкам на выходных в парке и хобби при этом не забывая о важности магии, которая течет в его жилах. Только нет никаких правил. А как изменилось лицо Эвана, когда однажды все рухнуло — быстро и в один момент. Лучше бы ему не видеть то, как его отец притащил его мать, пьяную, еле стоящую на ногах, смеющуюся, не скрывая недовольства уцепившись в рукава плотной ткани пиджака, встав на носочки пыталась поцеловать его. Элайджи Майклсону и так не легко, да и не мог он оставить жену в компании пьяных мужчин в баре, которых Пирс развлекала историями, когда Майклсон переступил порог и к ее ногам упал сперва первый, затем второй, третий труп окружавший ее мужчина на что брюнетка только самодовольно усмехнулась, видя сердце в окровавленных руках, забросив нога за ногу, прекрасно зная, что мешкать Элайджа не станет. Кетрин Пирс играет в игры без правил. Кетрин Пирс знает свои грехи. Кетрин думала, что ее особый дар видеть грехи других и за столько столетий научилась выживать любой ценой. Потерю возможно лишь прочувствовать. Всякий может споткнуться, и сейчас его брови нахмурены, ноздри расширились, а лицо отражало только гнев. Майклсон желал верить, что шторм утих и теперь их ждет тихая и спокойная семейная жизнь, а рядом любимый сын, чьего рождения они так ждали. Но Кетрин Пирс скорее тигр, которого выпустили из клетки, когда та поняла, что все это было ложью и Ад по прежде в ее руках. Она просто ушла не проронив ни слова. И шторм возродился с новой силой, потому ей необходимы темные и грешные души, чтобы остаться здесь, рядом с семьей. Уже проходила через Ад и без него то место будет напоминать нечто прекрасное и близкое к покою и вечной тишине. Не чувствовала ног, перед глазами белая пелена. И почему она принесла ему только страдания и боль? У него и так давно накипело, а сегодня он сорвался и даже пролил кровь увидев ее в таком состоянии: с потекшим макияжем, пьяную и беззаботную, на серой майки размытые пятна от светлого пиво. И она бы сказала ему отчего повела себя так, только не скажет. Глядя в ее пьяные, бегающие карие глаза он понимает, что не удержал ее и та пошла на дно и ей просто все надоело и с этой ролью примерной супруги и матери пора заканчивать. Нет ему показалось. Взлетала и падала. Без него не сможет. Эван зевает, потягивается в постели, когда услышав шум, тот проснулся и решил выйти из комнаты, стал невольным свидетелем того, как его мать покрывает поцелуями шею его отца, а ее тонкие пальчики тянутся к темно-коричневому кожаному ремню брюк. Она всегда знает, чего желает и получает желаемое. Большинство проблем Элайджи Майклсона связаны с ней. Она ведь всегда рушит, все что он строил долгие годы Элайджа Майклсон. И сегодня он в силах сказать « Стоп» отталкивая ее к комоду стоящему у стены прихожей. С комода падают рамки с семейными фотографиями, которые Пирс лично расставляла вместе с сыном, здесь была даже черна-белая фотография с засохшим пятном крови в левом углу, да та самая фотография, которую хранил Эван столько лет. Когда-то давно Пирс мечтала об этом и счастливых семейных фото, покои. — Ауч, — шипит Кетрин пытаясь встать на ноги и подойти к нему. — Я думала, что ты знаешь, чего я хочу, дорогой, а Эван взрослый и все понимает. Да? — Что здесь происходит? Мам? Отец? Я получил смс и думал вы уехали в Лондон на ужин и не стал ждать вас, а разогрел в микроволновке, — говорит Эван скрестив руки на груди. — Сын, уходи в свою комнату, а обсудим мы все завтра, — голос Майклсон тверд и решителен, поэтому Эвану ничего не остается, как уйти в свою комнату демонстративно хлопнув дверью. Не поубивают же друг друга его родителями, только вот уснуть ему не помогут даже снотворные и все что ему остается: лежать смотря в потолок и думая, а вправду ли все у его родителей все хорошо и по взаимной любви? Неужели любовь и вправду губит? Элайджа Майклсон уверен в этом, когда хватает ее за руку таща за собой Он давит так сильно, что на ее коже останутся покраснения, но она не переживает и даже успевает схватить стоящую в коридоре бутылку виски. Элайджу Майклсона многие ошибочно могли принять за святого, самого благородного вампира и человека слова. Кетрин Пирс не святая и не скрывает этого, прекрасно уведомлена в своих грехах. И он понимает, что единственный выход — запереть ее в комнате до утра, пока та не придет в себя. — Не смей отнимать виски, — кричит Кетрин тянясь за бутылкой, которую у нее отнял Майклсон, только она не успевает ведь бутылка летит в стену и разбивается на мелкие осколки. — Я не понимаю, что происходит, Катерина, — на выдохе в ожидании ответа и объяснения, но ее глаза скажут вместо ее. — Как ты повела себя перед нашим сыном! Твоя выходка на турнире поло и сегодняшний вечер. Если желаешь уйти, то знай, что я не допущу этого. — Я знаю все свои грехи, дорогой, а ты, похоже, больше не желаешь делить их на двоих, — тихо шепчет на ухо и тот замирает в тот момент, когда ее влажные губы, касаются мочки его уха. Он понимает о чем она молчала, и ему становится даже не по себе, когда их взгляды встречаются и он замечает, как радужка ее глаз сверкает алым. Только Элайджа никогда не привык отступать и после короткой борьбы ему все же удается затолкать ее в спальню и закрыть входную дверь на ключ. Он останется сидеть здесь на полу у закрытой двери до самого утра, выслушивая ее возмущения и слыша ее крики и звон бьющегося стекла, она даже разгромила свой туалетный столик бросая всякие баночки косметики и испачкала руки тенями и пудрой. — Довольно, Катерина, — слышит уже сквозь закрытую дверь. Она могла взять себя в руки только если он был рядом с ней, но сейчас его нет, словно заковал в оковы и боль в ее душе должна была найти выход и нашла, когда среди разбросанных вещей и украшений Пирс замечает китайскую заколку-палочку для волос украшенную рубинами, которую берет в руки, опустившись на колени. Она так и уснула на полу среди всего этого хаоса прижав к себе старинную заколку, поджав правую ногу под себя и прикусив губу, желая заглушить собственный крик вырывающейся из глубин души, если конечно у Дьявола есть душа. Элайджа же уснул только к утру, впрочем, как и Эван, который решил послушать отца и не показываться до утра, у запертой двери, прижавшись к стене вздрагивая, каждый раз слыша ее крик или звук. Только выбросить из головы ее не в силах. Она ворвалась в его мир и уничтожила все. Любовь и вправду отравляет и губит быстрее любой болезни. Элайджа Майклсон вправду болен ею, от этого ему нет покоя, не сомкнуть глаз, да и как объяснить сыну, что его мать — Дьявол. Не в его силах разбить сердце единственному ребенку, которому все же придется объяснить, что же произошло прошлой ночью. И о каком сне может идти речь? Кетрин Пирс понимает, что проснулась на полу только когда лучи солнца настойчиво пытаются пробиться плотную ткать штор. Падает, голова кругом и дотянуться до длинного, черного шелкового халата-кимоно рукава которого украшены кружевом ей удается только с восьмой попытки. Недосып не страшен вампирам, как и выпитый алкоголь, который скорее для вкуса, поэтому спустя полчаса Кетрин на кухне готовит завтрак, как будто ничего и не было и выйти из комнаты сломав дверную ручку ей не составило труда. Эван долго не решает выйти из комнаты, ведь недосып сказался на нем и он просто отключил мобильный проигнорировав будильник и звонки, даже слыша запахи любимого омлета из кухни и слыша голоса матери и отца, которые о чем-то спорили и замолчали только когда парень все же появился на пороге кухни молча сел за обеденный стол. — Доброе утро, родители, — говорит он, когда Кетрин ставит перед ним тарелку с омлетом и тот впервые видит мать такой: верхняя часть прямых волос заколота заколкой китайской заколкой с рубинами, а остальные спадают на плечи, кашачья грация и ненависть к пустоте в сердце, черный халат-кимоно и ему вправду мать напоминает кого-то — гейшу, только без белой маски и красных губ. — Мы едем на пикник в городской парк или нет? Скорее всего нет… — Доброе утро, сын, нам нужно поговорить прямо сейчас, — начинает разговор Майклсон садясь на стул рядом сыном, выжидает паузу, в момент пока Кетрин подвигает к нему блюдце и чашку, незаметно касаясь его руки своей, только вот похоже он не реагируют на этот жест и та недовольно хмыкает отойдя в сторону и взяв в руки нож, чтобы намазать приготовленные тосты маслом. — Как твой отец, я должен оберегать семью любыми способами и я сделаю это. — О вчерашнем, — понимает Эван беря в руки столовые приборы. — Мам, вправду я никогда тебя такой не видел. Я многое слышал о тебе и думал, что ты скорее убьешь, но не напьешься, а значит причина должна быть веская. Ты ничего не хочешь сказать? — Я вынужден уехать, в Лас-Вегас раньше, — перебивает Элайджа. — Что? Элайджа? — вмешивается Пирс оборачиваясь к ним. — Я уезжаю прямо сейчас, а ты сын, приедешь после с моими доверенными людьми, твоя мать останется здесь под присмотром моих людей и подумает обо всем произошедшем, мне тоже нужно подумать обо всем, — твердо говорит первородный. — Ты бросаешь нас из-за глупой выходки моей матери? — всхлипывает Эван роняя вилку из рук. — Нет, я никогда не оставлю вас, послушай меня, — объясняется Майклсон. — Ты мой единственный и любимый сын, Эван. Я никогда не брошу тебя. — Я не хочу слушать всю вашу ложь! — Эван и вправду не желает слушать всего этого и убегает во двор, садиться на холодную бетонную ступеньку крыльца, закрывает лицо руками. — Ты никуда не едешь, дорогой, — ухмыляется Пирс пронзая деревянную столешницу острым лезвием ножа. — Я останусь здесь под присмотром жалких охранников, которых убью словно мух? Ты обещал мне! Все, что я делала я делала только ради тебя и нашей любви, а ты в очередной раз бежишь спасать задницу своего брата, который убил вожака оборотней. Я права? — Я все еще пытаюсь спасти тебя, Катерина! Ты… Ты должна была сказать мне всю правду… Ты же всегда все рушишь… Почему? — выкрикивает, сжав руки в кулаки. — Может поэтому и не нужно меня спасать, — не уступает в споре Кетрин бросая со стола стеклянную чашку с кофе. — Я отдала тебе свою жизнь. Я любила… Я верила и желала быть счастливой. — Вместе со своей вздорностью, непокорством и бесстыдством, — перечисляет Элайджа смотря ей в глаза — Так ведут себя… — Обычные шлюхи, — завершает фразу брюнетка. — Я этого не говорил! Я никогда так не думал о тебе, потому что люблю, — возмущается Майлксон. — Можешь не возвращаться, Элайджа, считай, что я в очередной раз умерла для тебя, а ты умер для меня! Все это было игрой! Я тебе не принадлежу, Элайджа! Я принадлежу только себе! Так было всегда! И все мы в кокой-то степени шлюхи, только продаем разное… Считай, что твой тариф на меня окончен, — слышат Эван, после хлопка входной дверью и того, как его родители оказываются на крыльце. Хорошо, что он не видел, как Кетрин схватив Майклсона на плотную ткань пиджака буквально спускает его с лестницы, кричит, что все это было ошибкой, хлопает дверцей автомобиля, давит на газ и не видит ничего перед собой. Эван только и слышал звук мотора автомобиля и убрать руки с лица он решает только когда, ощущает обжигающее дыхание рядом, а Пирс опускает голову на его плечо. Сегодня он и вправду увидел иную сторону своей семьи — темную и ужасную, пропитанную алой кровью. Она ведь сама решает грустить или радоваться. Она не заметила, кровь на губах, растрёпанные волосы или сделала вид, что не заметила. — Мама… — Некоторые птицы не предназначены для того, чтобы жить в клетке… Вот и все… Принеси мне виски… Хотя, если бы это услышал твой отец, то я бы уже была симпатичным трупом без сердца. — С кровью на губах ты похожа гейшу. Если отец ударил тебя, я никогда не прощу ему этого. Я останусь с тобой. Ты и так настрадалась от моей семьи, но почему не ушла, если ты не любила моего отца. Почему не ушла? Из-за меня? Боялась, что тебя убьют враги? Я и вправду был способом манипуляции и защиты? Вы так спорили с ним. Это было ужасно… Теперь я осознал, какая у нас « счастливая» семья. Не зря я слышал, как тебя называли вампирской шлюхой, которая любит только себя. Я не верил в это и глупые слухи. Это все было ради меня? Это притворство и семейная идиллия… Зачем я спрашиваю, если ты солжешь и сбежишь… Но я не против виски. — Данна — покровитель для гейши, особый человек в ее жизни. Обрести данну и популярность, а с этим и беззаботное существование — главное для гейши. Считай, что я добилась этих целей встретив твоего отца. Моей ошибкой было полюбить, да и он прекрасно знает, какая я расчетливая, циничная и холодная стерва, а он… Элайджа просто глупец, не сумевший побороть в себе чувства ко мне. Вечный спаситель… Даже думать не хочу, о том, как бы закончились романы твоего папочки, если бы я во время не вмешалась. Депрессия и разбитое сердце. От себя не сбежать… Искусство манипуляции мужчинами я прекрасно освоила и были времена, когда я могла любого остановить только взглядом и заставить ползать у моих ног.Мы зависимы друг от друга. Вот такая темная любовь… Гейшам нельзя желать и любить… Гейша — жена лишь наполовину скрытая тьмой ночи. Гейша — не проститутка. Она ублажает, исполняет любые желания. Она не продает тело, а продает искусство. Быть живым произведений искусства — означает быть гейшей. — Теперь я понимаю, что нашел в тебе мой отец. Ты умна, хитра, словно ураган или черная пантера, а сдержать тебя может только он своих спокойствием и холодом. — Нет, просто я жила среди гейш, в Японии, во время второй мировой войны, в Киото. В маленьком и тесном женском мире. Искусству беседы, обольщения, танцам, я училась у гейш. Кажется, после того времени я возненавидела Японию. — Вы поссорились из-за твоей вчерашней выходки? — Из-за тебя… — Что? — Твой отец никогда не оставит тебя и это правда, а вот я всегда была ужасной и подхожу на роль злодея в этой истории.Он любит тебя больше жизни, как и я. Твой отец вернется, а если нет, то и у меня для него подготовлена шоковая, медленная терапия в виде измен, скандалов и все по кругу. Я сломаю его и заставлю истекать кровью, тело будет ломить от боли. Мы все равно будем вместе. Элайджа тысячу лет спасал семью и Клауса, жертвовал всем ради семьи и после появилась я — та, которая смогла вывести его из равновесия и заставить жить своей жизнью. Я отняла у Клауса старшего брата, лучшего друга, советника, врага, семью. Я отняла у него брата и за это он ненавидит меня еще больше. Твой отец сдержанный и благородный, наверное за это я и полюбила его, но в нем не хватило бы сил сказать тебе правду. Мои чувства настоящие. Но посмотри на меня и задай себе один единственный вопрос: « Способна ли такая, как я любить?» Эван, послушай ты Майклсон и у этой семьи слишком много врагов и все может обратиться кошмаром, одно неосторожное слова может погубить тебя, а этого ни я, ни твой отец никогда не допустим. — Какую правду? — Правда в том, что твоя семья неидеальна, как и я. Но тогда я и Фрея спасли всех от Пустой, потому что семья важнее. Я лгала и предавала твоего отца, а он всегда бросал меня ради семьи и прощал. Я дважды проходила через Ад, была заперта в разуме твоего отца, а после вернулась в мир живых и встретила его в Маноске со стертыми воспоминаниями о семье, но он помнил меня и то время было счастливым. Он изменил меня и пусть я все такая же невыносимая стерва, но благодаря ему я поверила, а силу семьи.Наши судьбы сплетены. Правда в том, что это я придумала этот план, в миллионный раз обманула Элайджу, даже была человеком, чтобы все сработало и ты появился на свет. Я боялась умереть будя одной из Майклсон, не выходила из квартиры, вновь и довела себя до крайности глотая успокоительные, которые выбрасывал Элайджа. Я забыла выключить газ, а защитил меня и себя своей магией. Тогда твой отец и узнал о нашей сделке с Клаусом на кровь двойника. Тогда они подрались с Клаусом и мы уехали с из Нового Орлеана, но перед этим Клаус убил меня и так я обратилась в вампира, а твой отец несколько месяцев не разговаривал со мной. Мы вернулись в Новый Орлеан и жили спокойно, пока не появилась Триада и твой отец бросился защищать брата и умер. Я просто смотрела, как горит его тело и все, что мне дорого обращается в пепел. Мне не зачем было жить и я выбрала смерть не сомневаясь, что придет время, когда ты вернешь нас. Правда в том, что я Дьявол. Все еще Дьявол и именно так заклинание Хоуп вернуло меня в этот мир. Она привязала меня так к этому миру, что оставаться здесь я смогу только если буду наказывать темные души и видеть грехи других, тайные и темные желания. Вчера я узнала это и напилась, а после твой отец нашел меня, убил тех, кто был рядом со мной, поэтому я все еще здесь… Он уехал искать способ спасти меня. — Хоуп обманула меня тогда… Я.Я все исправлю. Я же ведьмак Майклсон. Я избавлю тебя от этого. Ты не окажешься в Аду. Я…Мы с отцом не потеряем тебя. Я позвоню сестре, дядя Кол хорошо разбирается в магии. Я попрошу помощи у нашей семьи. Если отец нас оставил, тогда и мы уедем в Лос — Анджелес, а после в Лас-Вегас.Там есть доверенные ведьмы нашей семьи. — Нельзя сказать солнцу не свети так ярко и пламенно, а надежда подобна листьям — каждый раз ускользает, пока от нее ничего не останется. Только голое дерево. Мы поедем, но с остановкой в Париже и пусть твой отец будет благодарен, что я не разбила скрипку Страдивари о его голову, потому что будет только хуже... На лице Кетрин проскальзывает ухмылка, когда она своей ладонью появившеюся на лице сына одинокую слезу. Утрату невозможно выразить или описать. Утрату возможно только почувствовать. И Эван, прижимаясь к груди матери пытается почувствовать тепло, понимая, что родителей не выбирают и все раны обязательно заживут, а отец вернется, как только решит проблемы и до того времени ему нужно помнить уроки отца и быть холодным, спокойным, рассудительным и жестоким, оберегать мать, чтить святость семейных уз и не забывать, что он Майклсон. Вечное ожидание. И Кетрин гладя сына по волосам, пытаясь успокоиться, дышать и увидеть солнечный свет осознает, который пытается пробиться сквозь серые, густые тучи, понимает что внутри ее лишь пустота, а падающие с неба холодные капли предвещают о начале дождя и холода. А есть ли у такой, как она душа? Способна ли она любить? И что в ждет дальнейшем? Но… В загородном особняке на окраине города в этот раз не зажгутся огни в окнах, ведь брюнетка, своим ключом, закроет входную дверь и шагнет в темноту пока все спокойно спят в своих домах. Недавно и она так же мирно спала в своей постели, прижималась к груди того, кому отдала свое сердце и их руки были сплетены воедино, как и судьбы. Элайджа Майклсон редко улыбался и она пусть и не видела его улыбки, но знала, что именно она причина его улыбки, когда он наблюдал за нею: спящей в лучах восходящего солнца, закутанную в тонкое одеяло цвета горького шоколада, которое они должны были делить на двоих. Яркие лучи надоедливо проникали в комнату и будили ее, потягиваясь та, по привычке обнимала его за шею, тянулась к губам, чтобы наградить его утренним поцелуем, а тот оставляет робкий и невесомый поцелуй на ее плече, который пьянит похуже лучшего красного вина и в такие моменты им оставалось молча наблюдать, как восходит солнце в этот предрассветный час. Элайджа Майклсон верил этой любви и тому, что спустя тысячу лет остановился и нашел свое счастье и покой. Кетрин Пирс не верит в любовь, но вздрагивает, когда тот касается ее кудрявых волос и вдыхает запах лаванды, держит в своих объятьях и знает, что любит его так отчаянное или играет назло всем, в особенности его младшему брату Никлаусу, который отнял у нее семью, но не любовь, потому что отдаться чувствам до безумие может только тот, у кого однажды все. Над любовью нет власти. А кем он стал для нее и что оставил от себя? Фамилию Майклсон рядом с ее именем. Она ведь так много значила для него, а в один момент стала пустым местом, никем. А стерва Кетрин Пирс изощрена в своей жажде мести и отомстит, оставит после себя яркое, неуправляемое пламя. И пусть все горит пламенем. И пусть горит все то, что осталось от них. А не Дьяволу ли бояться огня? С давних времен у народа Франции из уст в уста передавалась прекрасное поверье о том, что когда сгорит Нотр-Дам, настанет конец времен. И сейчас пора напомнить, что и в прекрасных давних легендах есть доля правды. Вместо лучей солнца Париж окутан серыми густыми облаками, едким запахом дыма и пеплам, который кружит в воздухе. И разве худшую стерву всех времен волнует полыхающая душа Парижа? Она обратит в серый пепел всю Францию, если пожелает. Она ведь Майклсон, а эта семья оставляет после себя только пепелище. Суматоха, напуганные и бежавшие люди кашляют, задыхаются гарью, глотают пылью, пытающийся спастись из этой ловушки. Они ведь стали случайными свидетелями ужасной и трагичной сцены разрушения великой части истории. И как Париж сможет существовать без души? Можно ли существовать, вообще, без души? Только вот все объятый огнем собор не волнует сидящую в одном из летних кафе брюнетку. Сегодня Кетрин предпочла короткое черное платье на тонких бретелях, открытые босоножки на тонкой шпильке, заколола волосы вверх и только несколько непослушных прядей спускаются на лицо, длинные серьги и несколько браслетов на левой руке, а в правой она сжимает бокал красного вина. Неприступная, в черном не отводящая взгляда от полыхающей крыши и мансарды Нотр-Дама. Не задохнется угарным газом, в отличие от жалких людишек, но задохнулась таким чувствам, как любовь. Ее тело ломит, бледная и отстраненная, грустная славно одна из одиноких статуй на старом кладбище Парижа. Хотя сейчас она и вправду Кетрин Пирс похожа на ожившую статую хочется кричать только от одной мысли, что он в очередной раз ушел ради семьи и этот пожар будет для нее вечным напоминанием того, что в конце остается только пепел. Но внешне она спокойна, не позволит себе пролить слез или кричать, как ненавидит его, как стала никем. Кетрин даже не удосуживается отреагировать и смахнуть пепел с плеча, в глазах отражается пламя и она медленно забрасывает нога за ногу поднося бокал к губам, делая несколько маленьких глотков. Она будет молча наблюдать как пламя сжирает душу Парижа, поднимет голову вверх, чтобы взглянуть на серые клубья дыма опаленных яркими языками пламени. Но… Элайджа Майклсон узнает о трагедии по возвращению в Новый Орлеан, случайно, из телерепортажа, который напоминает о трагичном событии последних дней и отказывается верить в то, что от души не осталось ничего. Он ведь вложил душу в эту реликвию и лично помогал строить величавший собор и она ведь знала, что это значило для него. Знала и отняла. Майклсон не слушает объяснений вбежавший в гостиную племянницы, которая объясняет, что только так могла вернуть Эвану мать и сдержать свое обещание, но поверит ли тот слезам любимой племянницы? Элайджа оборачивается внезапно, вздрагивает, когда рука младшего брата опускается на его плечо и тот смотрит без тени улыбки, протягивает бокал наполненный виски. — Что в этот раз, дорогой братец? Поссорились из-за шлюховатой подводки или ты не оценил ужин, отказался купить новую пару туфель, встретил бывшую, хотя все твои бывшие мертвы благодаря мне или твоей драгоценной Катерине, может дело в постели, ведь при взрослом сыне не удобно придаваться любви, а в этом она, наверное, ненасытна, словно пламя. Подождем пока в огне будет полыхать вся Европа или сам остановишь ее? — Мои отношения с женщиной, матерью моего сына, той которую я поклялся любить несмотря ни на что перед священником и Богом, с которой иду рядом столько столетий, тебя не волнуют. Я сам разберусь с ней, Никлаус. Я здесь ради тебя, чтобы помочь решить твою проблему и сражаться с тобой, как старший брат. — Касается, когда Париж полыхает в огне. Это было предупреждение и ты понимаешь это. — Видимо легенда оказалась правдой и насупил конец времен, если Нотр-Дам горит в огне. Элайджу Майклсона волнует она, ее душа и то, кем она стала для него, пламя, которым объят Париж, а вот оставившую на столике пустой бокал недопитого красного вина на тонкой ножки, растворившеюся в толпе Кетрин не волнует ни горящая душа Парижа, ни то, сколько им пришлось пережить, сколько пролить крови, сколько пережить боли и смертей, чтобы доказать — эти чувства настоящий любовь. У них было здесь и сейчас, для двоих, а сейчас не осталось ничего и это уже как целая вечность, пустота. Элайджа Майклсон был готов ждать ее вечно и беречь их любовь, каждой клеткой организма и жаль, что он не в силах вернуть время назад, чтобы сердца бились в унисон, увидеть блеск ее глаз и улыбку, касанием передать ритм их любви. Девает шаг вперед : дальше от брата и ближе к дивану, мрачные мысли одолевают его, на сердце тяжесть и первородный может только вздохнуть о потерянном, и утраченным счастье, которое не вернуть. Ему кажется, что с каждым шагом он падает куда-то вниз и без нее только кошмары, страдания и боль. Элайджа Майклсон вытерпит любую боль ради нее, чтобы вновь собраться и мыслить трезво ради семьи, которой он нужен сейчас и которой уж точно не до того, что твориться в душе и на сердце. Им плевать, что тот мечтает упасть перед ней на колени и молить о прощении, сказать, что доверяет ей и поведать о том, что в его сердце всегда была она.

***Смерть Лендона***

Время ведь невозможно догнать. Этим утром Лендон Керби был готов отдать часть своих сбережений во блага, чтобы купить спокойствие своей семьи. Только тогда он поверит, что город ангелов действительно принес в его жизнь спокойствие и исполнил все мечты, а счастливым можно быть и без денег, но не без преданной жены и малышки Пейтон. Этим утром не суббота, но солнце встает каждое утро и не погаснет еще миллиарды лет. Лендон Керби кружил на руках подросшую дочь Пейтон и смеется, а в душе, словно птица расправила крылья, чтобы лететь к свободе и его жизнь не пуста. Мужчина улыбается вошедшей на кухню жене, которая целует его в щеку, говоря, что он ведет себя, как ребенок, когда тот опускает на кухонный диван дочь и садиться рядом требуя завтрак стуча столовыми приборами на что Армита реагирует звонким смехом. Малютка радовалась каждый раз, когда отец проводил с ней время и играл или просто дурачился, ведь Лендон очень занятой и уважаемый окружной прокурор, который только начал свою карьеру, но уже сумел засадить за решетку не одного преступника и может виной тому прошлый опыт или внутреннее чутье. Он бы отдал все, чтобы купить спокойствие своей семьи и за возможность сжечь одну единственную фотографию. Неделю назад он получил письмо, в заклеенном конверте с вопросами на которые не мог дать четкий и ясный отчет. А могла бы его простить Амрита, увидев, как тот целует другую? И пусть фото сделано в Новом Орлеане, несколько лет назад и, возможно, сделано случайно, но отрицать то, что это монтаж было невозможно. И вместе с успехом к Лендону Керби в дверь постучались зависть и злоба врагов. А может тот поцелуй был по любви? Только Лендон уверен, что лишние глаза увидели, как он отдыхал в обществе красивой любовницы. Ведь он не помнит девушку с глазами воды. Его лицо изменилась при виде фотографии, руки предательски дрожали, и конечно же тот готов отдать все шантажистам, только бы его семью ославили в покое. Только бы не разочаровать любимую и верную жену, ведь обществом принято порицать женскую измену куда яростнее мужской. Мужчинам многое прощается и у них потребности, а женщины посмевшие изменить — ничего не стоящие шлюхи. Сообщить полиции и тем самым опозорить себя перед коллегами? С ранних лет твердили, что не стоит платить шантажистам и поддаваться на провокации и от того голос в голове мужчины твердил « Не плати». Но что делать Лендону Керби, при таком раскладе? Раньше Амрита всегда улыбалась, когда они проводили вечера в кругу семьи играли вместе с дочерью или смотрели фильм, пили вино после того, как укладывали дочь спать. Пейтон выглядела счастливой, когда отец приходил домой раньше и приносил ей любимые сладости. Сейчас она ерзает, когда муж пытается обнять ее и передает столовые приборы. Даже не смотрит на него, только потому что ей противно быть рядом с ним в одной комнате и слышать его дыхание. Она видела, то, что ее муж скрывал в ящике своего стола и поняла к чему все его « Прости, любимая сегодня я задержусь». Только Амрита не из тех, кто устраивает сцены с выяснением отношений, криками, битьем посуды и разбрасыванием вещей. Правду ведь не скроешь и рано или поздно она выплывет наружу. Может она не достаточно уделяла времени мужу или у нее изменилась внешность с возрастом, или тот просто решил выпустить пар заведя молодую любовницу? — на эти вопросы, увы, Амрита так и не найдет ответы. — Мамочка, можно папа отвезёт меня в школу, — тихим тембром спрашивает Пейтон дергая отца за рукав рубашки. — Нет, солнышко, — отвечает Керби. — Папочка очень занят, — встревает Амрита откладывая столовые приборы в сторону и отворачивает голову в сторону окна. — Я отвезу тебя. — А в выходные мы пойдем в парк, — мужчина допивает кофе и встает из-за стола, замирает в тот самый момент, когда холодная рука женщины касается его. — Лендон, ты точно ничего не хочешь сказать мне? — спрашивает она, смотря в его карие глаза и веря, что в его в глазах все еще можно прочитать добро и ей он откроет душу прислушавшись к голосу совести. — Я люблю тебя, — улыбается тот высвобождая свою руку, — Но мне вправду нужно бежать на очень важную встречу и тогда я буду уверен, что у нас все будет хорошо. Позвони мне как посетишь доктора. Ты тогда напугала своим обмороком. — Мне тридцать четыре, а не восемьдесят, — пытается засмеяться та. — Переутомление — вот и весь диагноз. Свет плавит комнату, а ее глаза наполняются слезами. Внутри что-то разрывает в тот момент, когда она смотрит на мужа; в стильном костюме, дорогих туфлях, с кожаным портфелем, в лучах утренней зари. Чувствует, но не может сказать, что гложет ее изнутри, что все это время он был с ней не по любви. — Будь осторожен и возвращайся к ужину. — Я обязательно вернусь пораньше. Амрита готова отдать все, даже жизнь, чтобы вернуть на места их жизнь и все у них было по любви и муж обнимал ее по утрам не по долгу или привычке, а из-за чувств, которые питает к ней, но хуже ведь сказать все мужу и выгнуть его за измену, выбросив из окна все его вещи на потеху зивак соседей. Только вот она не достаточна смела, чтобы сделать это и все, что ей остается сглотнуть подступающий ком, улыбнуться дочери, которая своей маленькой ручкой стерет слезу со щеки матери. Такова жизнь, ведь Лендон Керби не вернется сегодня к ужину, его не встретит дочь и он не проведет вечер в кругу любимой семьи. Такова жизнь, ведь он приехав на один из пляжей Лос- Анджелеса хлопает входной дверью, сжимает в руках черный кожаный портфель. Только вместо шантажистов он пошатнется увидев девушку с фотографии. Девушку сидящую на песке, с глазами воды в белоснежном комбинезон, рядом пара дорогих туфель. Хоуп прибыла в город ангелов и ей нужно было отдохнуть, отвести душу, а пустынный пляж скроет от лишних глаз и сполна позволит насладиться величием солнца на рассвете. — Ты… — Лендон… Как ты здесь оказался? Я скучала… — В Калифорнии нельзя парковать автомобили на пляже. — В Калифорнии пляжи не частная собвственность. — А ты наглая. — Семейная черта и мое имя Андреа. Как жизнь? Свой бизнес? Семья, деньги, хорошая машина, дорогой костюм и часы. Вижу у тебя все хорошо. Я рада… Только вот Хоуп ухмыляется медленно вставая с теплого песка, встряхивает копной волнистых волос. Только Лендон Керби хмурит брови, сжимает свою крепкую ладонь на ее тонкой шеи, что у Майкосон не остается выбора, как шагнуть к океану, заглянуть в его пылающие яростью глаза и лицо выражающее лишь злобу и отвращение к той, которую он назвал своей первой любовью. — Ты не помнишь меня… Но это я Хоуп… Лендон, какого черта! Отпусти меня! Хотя я же обещала запомнить тебя придурком… — Не смей говорить о моей школьной подруге.Я потерял ее, когда мне было семнадцать. — Молю вспомни меня… Я не умерла в Новом Орлеана, а возвращать воспоминания болезненно. Вправду, будет больно. Подобрав момент и набрав в легкие воздуха ведьма освобождает свои руки, чтобы коснуться ими его висков. Только шок для Майклсон то, что ее магия оказалась пустым местом и рядом с ним она слабая. А что Клаус Майклсон всегда считает величайшей слабостью? — Ты жалкая шлюха, которая шантажирует меня! Это была ты… Какой я идиот! Умно… Но я не позволю разрушить мою семью! Забирай эти грязные деньги и проваливай! — Лендон, видимо внушение здорово промыло тебе мозги, но ты остался человеком совести во всем, кроме этого… Вспомни сколько раз ты рисковал жизнью ради меня. Сколько раз я спасала тебя. Растирает вспотевшими ладонями тушь понимая, что тот непременно убьет ее не за ее же грехи. Лендон Керби готов был отдать все, чтобы откупиться от шантажистов. Но от совести деньгами не откупишься и каждый день ему просыпаться рядом и смотреть в усталые глаза жены, которая верила ему. Каждый день за ним бесшумно будет следовать тень в черном капюшоне, которая прикончит его, если тот посмеет обернуться и заглянуть ей в глаза. Посмотреть в глаза самому себе. В таких играх нет правил. Только Лендон не вспомнит ту, которую любил и потерял в семнадцать лет. Он не вспомнит, что тот прощальный поцелуй был по любви. — Нет! Она только и успевает словить ладонью первую пулю оттолкнув мужчину к берегу океана, кашляет, плюется противным и липким песком, сжимает руки в кулаки. Сейчас у нее нет ничего, кроме слабости и дрожи в руках, когда она смотрит, на застрявшую в ладони пулю и эти темно-алые капли на желтом песке завораживают, а не пугают юную девушку. Мерзко? Нет, ведь Хоуп Майклсон сталкивалась со смертью и видела мертвецов. Нет, ведь дальше не слышаться дикий истошный женский крик, которая захлебывается собственной кровью, падает на лицом в песок и погружается в тьму. Ее накормили свинцом и желали отнять жизнь. Все что хотели мерзавцы — грязных денег и жизнь окружного прокурора Лендона Керби. С этим рассветом они и получили желаемое. Все что хотела Хоуп Майклсон — не терять сознание и не видит, как мужчина лицо которого скрывала черная бандана нажимает на спусковой курок. Не новость то, что и бессмертного можно убить. Хоуп Майкслон не отдаст свою жизнь госпоже смерти. Еще не пришло время принцессы Нового Орлеана. Распахивает глаза и ей кажется, что облака расплываются, голова кругом, белена тумана перед глазами, солнце обжигает глазную сетчатку до невыносимого жжения и слез, боль в области живота не иллюзия, а реальность, только жар солнца припек кровь и достать пули будет куда сложнее и болезненнее, но отец растил из нее война терпящего любую боль. Война дух которого не сломит и избавляясь от пули в животе и коленях. Она лишь стиснет зубы до противного скрежета и прикусит язык вытаскивая девять грамм свинца. — Ххххоооууппп… Это ты… Ты очнулась… Какого черта ты делаешь здесь? Керби уже не пытается говорить, а тихо прохрипит сплевывая кровь на горячий песок. Вспомнил свою первую любовь, пусть и на смертной одре. — Кровавый Ад! Любовь ведь не умирает. У нее нет сил, чтобы проститься и подползти к нему и проститься. А его покидают силы и жизнь. Лендон не может посмотреть ей в глаза, ведь совесть не позволяет ему посмотреть на первую любовь перед которой он не сдержал одно единственное обещание — жить и быть счастливым. Тишины Хоуп всегда боялась куда больше, чем смерти или потерь. Он бы хотел, чтобы Хоуп ушла и не видела его таким, то, как тот из последних сил прижимает кровоточащаюю и смертельную рану в области сердце. Если он шевельнётся и пуля сместиться на сантиметр — труп, а в сердце останутся девять грамм свинца. Знает же, что его смерть прикончит все то хорошее, что осталось в ней. — Больше не хочешь убить меня… Хоуп шепчет тихо, склонившись над ним, проведя ладонью по лицу, заглатывает подступивший к горлу ком, предательские прозрачные соленые слезы медленно падают на сухие и губы мужчины. — Прости… Я думал, что ты… Как ты здесь вообще оказалась? — Долгая история… Не трать силы… Я шантажист… Тогда я поцеловала тебя на прощание, но это оказалось ошибкой. Я думала, что внушив я дам шанс тебе и твоей семье на нормальную жизнь, свободу от моей семьи и меня… Лендон, я любила тебя, как друга потому что будущего у нас не могло быть… Прости меня… Я все порчу… — Я не изменял Амрите… Я из-за этого не спал ночами, готов был отдать все… Скажи ей это… — Твоя совесть всегда была чиста, Лендон … — Не нужно мстить за меня… Обещай мне это… — Я не могу… Но я обещаю, что мы встретимся на той стороне, где покой, друзья, свет костров и песни под гитару …Жди меня там… Она бессильна и зря пыталась прочесть исцеляющее заклинания, которые знает с пятого класса обучения в школе Сальваторе. Не поможет ведь это ему, как и обессиленная ведьма, но на нем кольцо с черным камнем. Камень сверкает ярким светом и Хоуп ждала этого момента опустив голову ему на грудь. Это значит — его душа отныне заключена в этом кольце навечно. Сама же заколдовала кольцо не желая отпускать его даже после смерти, да, и видимо эгоизм и вправду семейная черта Майклсонов, как и поверье в то, что любовь делает слабыми. Это кольцо Хоуп снимает с холодного указательном пальце правой руки мужчины слыша крики и звон полицейских сирен. Ее любовь покинула ее, глаза мужчины затянет тьма и ее лицо испачканное кровью и с растекшей от слез тушью- последнее, что он будет помнить перед тем, как столкнуться с теплым и манящем к себе светом. Сколько раз Хоуп Майклсон слышала о том, как больно терять любимых, но не знала, каково это чувства в реальности. Не знала как больно до этой самой минуты на пустынном пляже. Отец учил ее контролировать эмоции и терпеть любую боль. Мать говорила, что проявлять доброту — это нормально. Этот выстрел был смертельным и последним не только для Лендона Керби. Осторожно, двумя пальцами правой руки касается холодных губ и дыхание Хоуп словно оборвалось, по телу пробежала волна дрожи, а в глазах можно прочесть лишь ужас, пустоту и боль. Этому жесту-расставанию ее научила мать, чтобы та не скучала, когда та уезжая оставляла ее с Мери, а ранее же этот жест для Хейли стал жестом прощания с возлюбленным Элайджей. Сглатывает солёные слезы и желает взвыть волком от разрывающей изнутри боли, но находит в себе силы на некое подобие жалобно писка. А стоит ли сочувствовать такой, как Хоуп Майклсон? Любая гроза начинается с столкновения облаков. Любой дождь начинается с маленькой капли. Любой шторм порождает ветер. Небо затягивают серые и густые тучи, словно отражение той мрачности, в которой погряз этот город и душа Хоуп Майклсон, но отступать была не намерена, босая девушка, делает решительный шаг вперёд, а после падает на землю, зарывая лицо дрожащими ладонями рук и кажется, она только сейчас осознала весь ужас произошедшего. Если бы не Хоуп Майклсон, где бы сейчас был бы Лендон Керби? Был бы он жив? Здесь было тихо, и слышался только звуки океана. Если бы не сила Хоуп Майклсон и дикий крик, вырвавшейся откуда-то из глубины души девушки все было бы иначе? Ветер унесет печаль. Волны смоют багровую кровь. Любовь ведь должна быть светлым чувством? В голове туман, грудь сжата в тисках. На лицо капают холодные капли дождя словно олицетворяют ее слезы, ветер воет, разнося всю боль ведьмы по миру, а падающие с небес птицы, вспышки молнии и раскаты грома предвестники отмщения и смертей, того, что от гнева Хоуп Майклсон никто не укроется. Хоуп должна подняться и найти в себе силы добраться до машины, скрыться и оставить его на сырой, холодной земле, в этот раз навсегда. Небеса могут обрушится, волны океана могут подняться, но любовь никогда не умер. Он впервые потерял ее, когда ему было семнадцать. Она потеряла его навсегда. Сердце Хоуп Майклсон утонуло в этом океане, на берегу которого, омываемого волнами, полиция обнаружит тело Лендона Керби. Любая любовь не умирает, вот и любовь отца к единственной дочери не умрет. Клаус, простояв час в тени, решает выйти на балкон. Ночью властвует ужас и холод, только стоящей на балконе Хоуп наплевать. Она сжимала в руках бокал виски и смотрела на отблески черного кольца в свете бледной луны, вздрогнула, когда отец надел на нее черную кофту с капюшоном, а сам остался стоять на этом холоде в серой легкой майке. Говорят, что со временем боль утихнет и время лечит все, что со временем каждый обретет свое счастье и будет все правильно. Видимо лгут. — Уходи… — У тебя был сложный и хреновый день… Я никуда не уйду и ты моя дочь… В этой жизни мы все теряем кого-то….Я встречал разных людей на своем пути, проливал кровь и вершил судьбы. Я могу разделить твою боль. — И сказать, что будет легче? Когда, папа? Через год? Столетие? Десять столетий? У любого зла есть цена. Они заплатят цену за смерть Лендона и всю боль… — Полиция Лос — Анджелеса справится с этим. — Доверить местным придуркам расследование убийства Лендона? Никогда… — Мы живем в тени и этом животном мире, не попадаемся на глаза полиции. Твоя магия не работала рядом с Лендоном, если они знают кто ты. Если их целью была ты, а не он. Я не позволю тебе так рисковать. Я не позволю тебе залить город кровью и убивать каждого из-за мести… Ты не полезешь в эту игру и пойдешь только через мой труп. Кем ты себя возомнила, Хоуп? Верховным судьёй — совестью? Мы не может так поступать… — Возможно совестью… Как пожелаешь, папочка…C'est La Vie… Желание умирающего всегда было законом и Клаус Майклсон не вспомнит, как упал к ногам дочери чувствуя только резкую боль и слыша хруст сломанных шейных костей. Мир и вправду царство животных, в котором выживает сильнейшей, тот кто на вершине пищевой цепи. Такова жестокая жизнь, в которая дочь переступает через тело отца набрасывая капюшон, который скроет ее лицо от лишних глаз. Клаус Майклсон непременно очнется на полу, спустя несколько часов и будет думать, как найти дочь и что делать, а его нюх учует запах гари от тлеющей и дымящейся на столе фотографии, которую Хоуп взяла подожгла одним взглядом. Она полезет в эту игру без правил во имя верховной справедливости. Такова жизнь в которой можно отдать все угодно, но не откупиться от совести, которая будет преследовать тебя всю жизнь. Тенью в черном капюшоне, таясь от чужих глаз и съедая каждую минуту изнутри. Такова жизнь в которой Хоуп Майклсон обратиться в тень, лицо которой скрывает черный капюшон. Такова жизнь в которой желая наживиться и радуясь легкой наживы не поймешь, в какой момент потерял все и оказался на крючке у совести, в какой именно момент распечатали твой портрет, для розыска, бредешь вздрагивая от каждого шороха и тени. К ногам Хоуп Майксон падает бумажный стаканчик с кофе, в глазах беловолосого мужчины читается только одно — смятение, ведь он думал, что спятил или внушил себе, что его преследует силуэт в капюшоне. — Ты… Я же убил тебя… Ты любовница Керби, та с фото. Я видел вас на фото и пляже. — Я долго вас искала… Зачем ты убил Лендона Керби?! — Мне его заказали, а так как он ценит семью найти его слабое место и потрепать нервы шантажируя было идеальным вариантом двойной наживы и приманки. — Мне нужно имя… — Ты не сможешь добраться него даже убив меня, потому что это сам комиссар полиции, который завидовал этому Керби и предложил сократить мой срок и бабки, если я грохну его. Керби мог копать под него и узнать о всех его похождениях и взятках и Мексиканской мафии.Если хочешь забирай деньги. — Поспорим? Ты ничего не знаешь обо мне… Сейчас Хоуп Майклсон может выйти из тени дешевого номера в мотели на границе штата. В номере душно, на постели разбросаны деньги и прижавшаяся к постели молодая девушка уже не рада. Совесть разыщет хоть на краю Земли, как и Хоуп Майклсон — темная и неприкаянная душа, которой успокоится после того, как свершит свой суд и полиция обнаружит растерзанные, обгорелые трупы. В суматохи полицейские, лейтенант в белой рубашке не обратят внимание на облокотившуюся о бетонную стену девушку, которая старательно прячет свое красивое лицо под капюшоном. Было бы проще остаться дома, чтобы любимая семья не переживала и не искала ее по всему городу, не лезть в эту игру. Такова жизнь в которой обязательно воздастся за дела: хорошие или плохие. На пороге особняка покоится желтый конверт, а хозяин это шикарного особняка — Уилсон Кролет со своей супругой Эрикой Еролет. Мужчина — комиссар полиции случайно ступает на него, слышит характерный хруст.Женщина — владелица Art галереи и салонов красоты. — С каких пор почту приносят на порог? — бурчит мужчина поднимая конверт, вскрывая его. — Тебе обязательно быть там? Вчера был тяженый день еще и шторм. — Керби был окружным прокурором и я подготовил прекрасную речь.Туда ему и дорога с его правиностью.Дорожка прямиком в Ад. Времена рыцерей и благородных дам уже давно в прошлом. Вот это новость. По спине пробежал холодный пот, когда тот открыв конверт, увидел фотографии. — Что-то случилось, дорогой? — интересуется женщина касаясь руки супруга. — Да, но это неважно, работа и меня уже ждут на кладбище, — сухо отвечает тот спеша спрятать конверт в портфель. Не плати. Миссис Кролет нехорошо от полученной, на мобильный телефон, фотографии, где она запечатлена в обществе молодого фитнес тренера. Женщина ведь знает, чем может обернуться для нее правда. Но на банковских картах достаточно денег, чтобы купить спокойствие. Сообщить коллегам — выдать себя. Откупиться деньгами? На этой прощальной церемонии он не выполнит условий приложенных с фото и не покоится в содеянном, а столкнувшись с девушкой одетой в черное продет мимо, не увидя, что скрывая лицо под капюшоном, она отрицательно покачает головой и довольно ухмыльнётся. Уилсон только скажет, каким честным был Лендон Керби и обнимет безутешную вдову. Подруги отводят ее в сторону и женщина вздрагивает в тот момент, когда ее хватает за руку девушка. Армита узнала о смерти мужа и причине своего обморока беременности с разницей в несколько минут, в госпитале и к счастью для ее будущего ребенка рядом были медсестры, которым пришлось сдерживать ее и утешать, говорить о угрозе выкидыша на столь раннем сроке, что она потеряет двоих, а мужа уже не вернуть. Пейтон не сразу поймёт почему со школы ее заберет одна из подруг матери, почему лицо Лилиан мокрое от слез и они едут не домой, а в квартиру женщины несмотря на крики девочки, которая желает увидеть отца. Пейтой узнает всю правду и что от нее скрывают, подслушав случайный телефонный разговор, в слезах бросится на постель и всхлипывая уснет, погрузиться в сон, после того, как увидеть в окне тень отца. Может ей померещилось, а может отец не желал видеть ее слез, как и мать не желала, чтобы дочь была на похоронах. Амрита не поднимает голову, смотря только на букет белых лилий в руках незнакомки. Счастливой и любимой Амрита только в своих воспоминаниях. — Здравствуйте. Вы знали моего мужа? Спасибо, что пришли, — еле шевеля губами говорит женщина. — Да, — кратко отвечает Хоуп делая шаг вперед и сокращая расстояние между ними. — Он любил тебя и не изменял. Лендон хотел, чтобы ты знала это. — Кто? Кто это тебе сказал?Кто ты такая? Я видела фото, — пытается возмутиться та и даже схватиться за кофту стоящей напротив девушки. — То было ложью, а это правда, — коснувшись плеча женщины отвечает Майклсон. — Верь мне. В памяти надолго останется силуэт девушки с букетом лилий и скрытом капюшоне лицом. Этот финал писала не Амрита Керби, а теперь ей остается только помнить и засыпать одной, верить, что ее муж обрел покой на другой стороне. А может ей суждено начать все сначала? На столе тлеют фотографии и проще же сбежать от совести, чтобы огонь уничтожил все грехи. Мы, люди, готовы отдать все, только бы заткнуть голос совести. Но как долго мы сможем бежать от совести и внутреннего голоса? Это ведь очевидно, что любые попытки сбежать от совести вытянут все жизненные соки. Продержался неделю. Этим солнечным утром ничего не омрачит, наличие личного кабинета подчеркивает статус комиссара полиции Лос-Анджелеса. Мужчина улыбается коллегам и закрывает за собой дверь. И вроде бы все хорошо, ведь не за чем бояться общественного порицания, а страх уходит прочь, как и совесть в черном одеянии тоже куда-то исчезает, но в душе остался осадок, словно разбросанный мусор, лицо больше не излучает радости и веселья. На столе аккуратно разложены фото, те самые, которые он сжёг неделю назад, но фотографии все еще здесь, а стоящая у окна молодая девушка зашторивает жалюзи, прекрасно зная, что случились с его обожаемой женой, которая выбрав легкий способ откупиться вместо правды поплатилась падением с лестницы и том, что свету в этой комнате нет места. — У тебя есть выбор: сознаться, потерять семью или жить с этим до конца дней. — Кто ты такая? В участке полно полиции, которые задержат тебя и знаешь сколько лет грозит за шантаж комиссара полиции? — Важно что я с тобой сделаю.Сегодня я вместо совести. Так, какого приговора заслуживает ценичный ублюдок, который даже не представляет, что он отнял и у кого. Ты заказал Лендона Керби. C'est La Vie… Все ведь может рухнуть в бездну в один момент, а за ошибки приходиться платить по счетам. Такова жизнь в которой не сбежишь, ели совесть взяла на карандаш и распечатала ариентировки. Отдашь, что пожелает тень в черном капюшоне. В ступоре: хрупкая девушка лицо которой скрывает черный капюшон, рык, янтарный блеск глаз, лик монстра с набухшими черными венками под глазами — последнее, что он запомнит. Она, по любому, испытает наслаждение смотря в напуганные глаза, наблюдая за тем, как тот бледнеет и слыша его предсмертный хрип. Без лишних глаз, только перегрызенное горло и испачканные кровью уголки губ. Хоуп Майклсон делает все без лишних глаз и тихо, вонзая острые клыки в шею жертвы, наслаждаясь тихими хрипами и тем, как жертва отдает ей жизнь. Скорбь меняет людей. Скорбь изменила и Хоуп Майклсон, но отвела ли она душу пролив кровь и свершив свою месть? Обрела ли покой душа влюбленного паренька в бессмертную принцессу Нового Орлеана? Нет… Лендон Керби не хотел, чтобы выпал такой расклад: пролилась кровь из-за его смерти, жажды мести и все виновные заплатили такую цену. Ведь Хоуп Майклсон еще не знает, что от совести не скроешься. Хоуп стирает, тонким пальчиком, кровь с уголка губ, хлопает дверцей автомобиля, прокованного рядом с дымящемся полицейским участком, сняв капюшон, отбрасывает голову назад и теперь ей не нужно скрываться и переживать. Майклсоны же привыкли все сжигать и ничто не вечно, никто не спасется с этого ужасного и поедающего плоть огня, но в конце прольются слезы. — C'est La Vie, — шепчет мужской голос с водительского кресла. Кажется, Хоуп Майклсон одержала победу, добилась чего желала, отвела душу и совесть может победно танцевать, плотной толпой, на костях подлецов, но что-то не так, ведь она отворачивается к окну и юную Майклсон что-то тревожит, рвет изнутри, на глазах выступают слезы, а Клаус Майклсон попытается утешить любимую дочь прижав к себе, говоря, что он отвезет домой и она сама желала этого: тлеющей горсти фотографий и пролитой крови. Совесть и ее взяла на свой счет, ведь во имя мести пострадали невинные. Совесть будет тихо преследовать пока не доберется до нее. Совести отдашь, что она захочет и отдашь по любви. C'est La Vie…