Кот из "Грешников"

      Весь день у Мо из рук сыпались посуда, вещи и остальной ненужный хлам, которые тыкали его носом в собственный «отходняк»: «А ручонки-то, малыш Мо, трясутся», — казалось, шептали они. Рыжий матерился и каждый раз оглядывался, точно вот-вот перед ним материализуется чертов брюнет. Где-то на загривке сидело плохое предчувствие, но Шань убеждал себя, что это лишь побочный эффект от прошлой встречи, от поганых рук, каких он больше не желал встречать и чувствовать на себе. После студии Гуань влетел к себе в каморку и, переведя дыхание в комнате, как ошпаренный полетел в душ смывать с себя грязь. Он тёр кожу до красноты, где-то она покрывалась рубиновыми каплями из-за жёсткости мочалки. Но Мо было плевать — главное — выбить из себя, затуманить древесный запах табака, который будто связался с клетками, как связываются вагоны старого чугунного поезда. Душ не помог. «Чудесные» свойства воды не оправдали себя — сон не шёл, да и потом не явился совсем. Шань второй раз за сутки использовал свою способность: скрыл воспоминания, поставил их под замок, но, черт побери, даже с «чистым» мозгом сердце скакало, как вороной конь. Утро тоже мало утешало — было, откровенно говоря, дерьмовым — народу навалом, а Мо никакой. Просто никакой. Бесцветный. Мать Рыжего повздорила с сыном из-за пропущенной поездки, но, заглянув в медовые глаза и увидев там своё отражение, кивнула — она была такая же, как он: упрямая и не терпящая подачки.       Ближе к полудню, когда отпустило (сердце не рвалось на скоростях), а мысли о «запретном» сочились сквозь «клетку», Гуань окончательно выдохся. Он был измучен и физически, обслужив несносный поток клиентов, и морально. Одно радовало: в ближайшие два дня в школу ходить не надо, а там авось повезет (слабо верилось, но верилось). Только ебучее невезение решило иначе. Когда солнце поцеловало горизонт, и Тайбэй окунулся в яркие краски, палочки бамбука, висящие на двери, ударились друг о друга. Мать Рыжего произнесла четыре самых ужасных слова, которые Шань мог только услышать: — Тянь, ты уже вернулся? — Мо прошибла дрожь; мышцы атрофировались, и парень был готов поклясться, что прям здесь подохнет. Ебучее невезение.       Кафе показалось слишком маленьким, крохотным, и похожим на гребанную мышеловку. Только кто был мышью, кто сыром, а кто ловушкой хер пойми. Рыжий бесился — почему в собственном убежище, доме, работе (три в одном) он должен был волноваться? Сходить, блять, с ума, что он припрётся. — Да, как-то скучно там, — донеслось до Шаня. «Уебок… — подумал Рыжий и сильнее сжал рукоять ножа, — может, его прямо здесь прирезать?» — проблем и в правду стало бы меньше.       Тем временем голоса в холле стихли, и Гуань понадеялся, что мать выпроводила «гостя», увидев его «настоящего». Как же он в это верил. До последнего. За 48 часов Рыжий то и делал, что «надеялся», потому что в случае с брюнетом остальное не спасало.       Несмотря на немые просьбы Шаня, Мо услышал запах чертовых древесины и табака, а затем увидел чертового Тяня на кухне. — Ничего мне сказать не хочешь? — сказал брюнет; Рыжий молчал, не поворачивался — стоял спиной и сверлил взглядом старую разделочную доску. — Я что-то не заметил тебя в поездке? Не знаешь почему? «Почему, блять? — взорвался Шань и круто развернулся, удерживая в руках нож. — Потому что, блять, ты ненормальный пидорас». — Какой интересный диалог случился… — издевался Хэ. Он сделал несколько шагов вперёд, приблизившись к Мо. — Сделаешь ещё шаг, и я тебе глотку перережу, — произнёс Рыжий и посмотрел мимо, куда-то через плечо стоящему впереди парню: на белую плитку, в которой отражалось его напряженное лицо. — Давай проверим, — Тянь сделал ещё шаг.       Мо сглотнул. Только ему бежать было некуда — сзади холодный металлический стол и стена.       Ещё шаг.       Рыжий замешкался, ведь ещё два шага и придется выполнять сказанное. А потом кухню отмывать… Брюнет сделал ещё шаг и ухмыльнулся — Шань вцепился свободной рукой в столешницу, позволяя холоду металла отрезвить разгоряченные ладони. — Ну? — Хэ поднял руку, подставив лезвие к шее. — Дерзай.       Мо надавил, и на бледной коже появилась алая капля. Кадык брюнета дёргался, потому что Рыжий хоть и был ошарашен, но рукоять держал уверенно, словно каждый день вскрывал чье-то горло. Тянь ещё больше убедился, что обладатель медовых глаз совсем не прост, как кажется. Чем интереснее игрушка, тем она дороже. — Я вроде бы ещё живой, — тихо сказал брюнет, и Мо захотелось хорошенько ему вмазать, чтобы стереть с лица отвратительную улыбку. — Заткнись, — буркнул Шань. Ледяные пальцы Хэ скользнули по его предплечью и обхватили руку, удерживающую кухонный нож. Мо напрягся — тело помнило гадкие прикосновение, и услышал в ответ тихий, словно шелест листьев, смех. И стало совершенно не по себе, потому что хватка на запястье усилилась, а нож постепенно отдалялся от шеи Тяня. Рыжий пытался сопротивляться, готовый уже по правде вспороть вместе с горлом заодно и брюхо (и плевать на кровищу, на уборку), но стало поздно — единственное оружие было вырвано из ладони и отброшено на столешницу. Сердце забилось в грудине, выбивая вместе с воздухом обломки острого страха. Шань вклинился взглядом в худое лицо с дырами вместо глаз и надеялся, опять он, черт возьми, надеялся, что это очень плохая, несмешная шутка. По мере того, как брюнет напирал, Мо понял, что точно, мать вашу, «не шутка» и больше и больше вжимался в край столешницы.       Ледяные пальцы коснулись щеки Рыжего, и он интуитивно дёрнулся. — Я тебе сейчас, сука, руку сломаю, — цедил он, сжимая кулаки. Тянь взялся за подбородок Мо и ответил: — Знаешь, мы только что проверили, как ты выполняешь свои угрозы, — издевался парень, искусно играя на нервах Рыжего, словно на лире.       Шах и мат. Мо не знал, что сказать, ведь он действительно струхнул и не «перерезал». Хотя в семнадцать оказаться в тюрьме? Не это он обещал своему отцу. — Что тебе от меня надо? — Рыжий поднял глаза и всмотрелся в бездонные зрачки, — Что. Тебе. От. Меня. Надо? — Что-то, — Гуань хотел было утешить зуд в костяшках, но замер — голос брюнета вовсе не насмешливый, а серьезный и холодный словно приковал руки к туловищу. И что, черт возьми, значило это «что-то»? Гуаню хотелось рвать и метать, взять этот гребанный, откинутый на столешницу нож и всунуть Хэ в самый кадык, так сказать «в яблочко». — Я еще не определился. — Тогда свали нахрен отсюда и не маячь перед глазами, — тараторил Шань, выплескивая на брюнета накопленную желчь. Только парню, с черными глазами, было нипочем: он продолжал смотреть на Рыжего, как на жалкую мошку, прилипшую к паутине. — То есть когда определюсь… могу прийти? — парировал Тянь.       Мо злостно на него посмотрел взглядом «сука-рискни-только-прийти» и прислушался, там — за ветхой дверью — аккуратно передвигала стулья самая важная женщина в его жизни. И почему-то Шаню не хотелось вставать характером на дыбы — Хэ совершенно не внушал доверия, Рыжий вообще сомневался: имелись ли у него тормоза. Он окинул брюнета взглядом с ног до головы, точно сканируя, а сильно ли достанется, если все-таки вмазать. Однако разница в росте и прошлый печальный опыт, когда Мо чуть было не… не что?.. Парень еще не определился: какие могли быть последствия прошлой их встречи. Потому что Гуань рьяно пытался подкрепить историю здравым смыслом: «Мы же парни, быть того не может… Наверное, перебрал, да, наверное…» — это оправдание как-то помогало держать психику в узде. Как-то… Но одновременно плохо в это, мать вашу, верилось, потому что Тянь собственной персоной стоял сейчас перед Рыжим на кухне, и сознание неистово скалилось и рычало: «Вовсе он не перебрал». — Свали, а? — резкая боль разлилась в груди, и Шань закашлялся, сложившись пополам. — Набил цену и хватит, — спокойно сказал Тянь, и Мо стало так противно — до жгучих слез противно. — Убирайся, — будто в пустоту, потому что брюнет не умел слышать, прошептал Гуань.       И снова в солнечное, и снова сперло дыхание, и снова от своей беспомощности мерзко… Шань упал на колени, уперся одной рукой о кафель, и всмотрелся в носки дорогих кроссовок. Тянь сел на корты, наслаждаясь бурей эмоций на лице Рыжего: закусанной губой и дергающимися крыльями носа. Брюнет протянул свои ледяные, пропахшие куревом, пальцы и погладил Мо по голове, как собачонку, мелкую, не имеющую право выбора шавку. — Ты подумай-подумай, малыш Мо, прежде, чем такое говорить, — Шань дернул головой, не смотря на мертвецки бледное лицо, избегая вакуума черных дыр. Запах сигарет послышался близко, близко, близко… Сердце Рыжего разогналось до галопа — пусть не доказывает ему, что «не перебрал», пусть отстанет. И когда Мо хотел выдохнуть, потому что запах исчез, а из-за задержанного дыхания легкие жгло похлеще, чем от первой затяжки, его губы коснулись веснушчатой щеки. Глаза Гуаня выкатились, и он подавился осознанием, блядским осознанием, что все-таки Тянь не перебрал… Было больнее, в сотни раз больнее, чем в солнечное. — Я, как придумаю, вернусь, договорились?       Мо ничего не ответил. Он видел, как задники кроссовок ему нагло улыбаются, отдаляясь, точно говоря: «Еще увидимся», слышал, как его матушка заботливо хлопочет, прощаясь с гостем, и чувствовал, что, кажется, сейчас сломается. Потому что к такому, блять, к такому он не готов. На такого не набросишься с кулаками, а больше у Рыжего не было, чем защищаться. И от этого становилось еще страшнее…       Тянь вышел из кофейни и вдохнул полной грудью, улыбаясь, потому что снова живой.

***

      С их последней встречи прошло около семи часов, но Шань подсознательно чувствовал: снова рыщет его. Последние несколько дней, не побоявшись, можно назвать адом Рыжего, где дьяволом, хорошо исполняющим свои обязанности, выступал Тянь. Он утаскивал Мо в различные кабинеты, на разных переменах и позволял себе чересчур многое... Пусть это были «да ладно тебе, подумаешь, поцелуй» или «брось, засос незаметен», а «синяк быстро пройдёт», но для Шаня, невинного парня, это было слишком.       Мо возненавидел себя за идиотскую слабость. Куда же подевалась его уверенность? Натренированные костяшки? Боевой настрой? Канул в лету за четыре дня преследований? Видимо...       Рыжий постоянно вынужден был скрываться в кабинете Шэнли, учителя химии, причём каждый раз придумывая отмазки, да оправдания. — Что на этот раз, Мо? — недовольно спросил старший брат Лайне. — Делать нечего, вот, к тебе пришёл... — Шань почесал затылок и ввалился в класс, оглянувшись. — Так я тебе и поверил. За дурака меня держишь? — Шэнли открыл учебник и списал что-то на доску, пробурчав: — Сиди уж, ладно.       Никогда бы Мо не поверил, если бы недавно ему сказали, что в своих уроках он будет видеть спасение. Как оказалось, жизнь любит подкинуть проблем: такую высокую темноволосую проблему. — Как Хлоя, хоть расскажи мне? — поинтересовался учитель. — Да, слушай, все путём. Это ж Хлоя. Вот у кого - у кого, а у неё всегда все отлично, — Шэнли кивнул и улыбнулся — его сестра не меняется, оставаясь позитивной и жизнерадостной(надоедой). — А сам как? — Лайне помешал раствор в колбе, и он окрасился в синий. — Пойдёт, — учитель вновь улыбнулся, потому что состояние Рыжего тоже было стабильно.       Они ещё немного поговорили, и, когда прозвенел звонок, попрощались. Шань успел выскользнуть из кабинета до того, как толпа учеников столпилась у входа, пробиваясь в класс тараном. Коридоры постепенно пустели и затихали; Рыжий слегка расслабился и выдохнул, поднимаясь по ступеням на нужный этаж. И он почти преодолел последний пролёт, как на площадке перед стеклянными дверьми возник знакомый силуэт. Дьявол. Мо отшатнулся назад и посмотрел вниз, точно прикидывая за сколько успеет смыться. Шаня передернуло от мысли, что брюнет опять захочет выпустить и угомонить свои желания. — Где же ты пропадаешь, Мо Гуань Шань? — его имя оказалось изуродованным в одно мгновение, когда соскочило с губ Хэ.       Рыжий промолчал, рискуя солнечным сплетением, потому что уже выучил: брюнет терпеть не может игнор. Но другого орудия у Шань не осталось, а гордость желала заявить о себе. — Ты специально меня испытываешь? Потом же хуже будет, Рыжий, — нахальная ухмылка исказила бледное выточенное лицо, и Мо скривился. Каждый чертов раз именно с неё и начиналось.       Что было в голове у Хэ Шань не имел и не хотел иметь понятия. Он мог, конечно, пробраться к нему в голову, выдать свою бесполезную способность, но что-то подсказывало, что такое ещё больше привлечёт внимание парня к себе. Поэтому рисковать не стоило. Определённо не стоило. — Только попробуй подойти, — угрожающе сказал Мо, когда заметил, как Тянь направляется к нему. — А то что? — видимо, ситуация была противной только для Шаня, потому что брюнет, судя по чеширской лыбе, был абсолютно доволен. — Ты такой недальновидный, — Тянь приблизился вплотную к Мо, возвышаясь над ним, — вечно забываешь, чем кончаются твои выкидоны, — он обхватил веснушчатый подбородок, заставляя парня смотреть в две чёрные дыры — свои глаза. — Мне похуй, — выплюнул Рыжий.       Он действительно мазохист. Как только фраза слетела с его языка, Хэ переместил ладонь на шею и, сдавив кадык, впечатался грубым поцелуем. Шань стиснул челюсти, что есть мочи, и поджал губы, но это не спасло — брюнет сдавил скулы Рыжего, и те под напором разомкнулись. Мо начал вырываться, почувствовав язык на дёснах и укусил Тяня до крови. Вкус железа хлестанул по рецепторам, и брюнет, как предполагал Шань, должен отступить. Жизнь, говорят, подлая штука? Рыжий проверил на своей шкуре, потому что парень вовсе не собирался останавливаться: Тянь углубил поцелуй, сгребая футболку Мо в комок и оголяя спину с торсом.       Шань рывком оттолкнул от себя парня, но тот лишь пошатнулся и, воспользовавшись возможностью, стянул футболку, припав к оголенным плечам. — Слышишь, прекрати, это уже совсем не смешно, — просил Мо. — Я понял, что был не прав, прекрати! — на Рыжего волной нахлынули воспоминания вечера в студии парня: там он тоже не мог до него докричаться, только... Нет, ни за что! Мо больше не будет использовать это дерьмо. Однако, услышав шаги, Рыжий быстро изменил своё мнение, потому что быть пойманным и обзавестись клеймом «пидораса» — самый страшный кошмар его жизни. Шань закрыл глаза, стараясь игнорировать влажный язык на шее и забираясь в голову к брюнету, повторил: «Прекрати, мать твою», — Тянь замер, проморгался и уставился на Мо, как на лохнесское чудовище.       Шань быстро поднял футболку и спешно натянул её, рукой стерев влажную дорожку на ключице. Глаза Рыжего коньячные и злющие метали молнии, а жевалки выпирали, как острые пики, на лице.       Хэ не сводил с него глаз, прищуриваясь и точно думая, что сказать. Как объяснить то, что только что произошло? Рыжего это порядком достало: стоять на лестнице и терпеть общество мажористого ублюдка, он толкнул брюнета в плечо и выплюнул: — Угомонись уже, уебок, — а потом обернувшись в дверях, посоветовал: — найди себе телку и не занимайся хуйней.       Слова давались с трудом, застревая в горле кусками стекла. Сердце бешено гоняло кровь; тело Мо пылало, охваченное непонятным жаром. — Зачем мне телка, когда есть ты, — брюнет улыбнулся и похлопал пальцем по виску, мол: «Ты не учёл существование себя, Рыжий».       Мо мягко сказать выпал: ему все ни по чем? Хэ стоял, словно только что не почувствовал способность Шаня, которую, черт возьми, пришлось использовать! Рыжий задумался, может, он вовсе заторможенный? И не догоняет?(что было бы прекрасным подарком для Мо) Потому что Гуань переваривал событие, произошедшие на кухне, больше нескольких дней. А этот... — Тем более я понял, что у нас много общего... — протянул напоследок брюнет и скрылся в одном из лестничных пролетов. Догнал все-таки. — Блять! — ругнулся Мо.       Рыжий дополз до туалета, и желудок нещадно вывернуло. Шань откашлялся вязкой слюной, сплевывая остатки крови, и с грохотом облокотился о дверь кабинки. Куда же его опять занесло? О чем он, мать вашу, только думал? Ведь теперь не отстанет... Мо со всей силы ударился затылком о холодный пластик, надеясь, что память к чертям сотрёт. Жизнь, говорят, любит издеваться? Определённо, блять, определённо.       Рыжий сидел на кафеле, считая секунды до звонка; сердце продолжало требовать выход наружу, тело пылать, а мысли путаться...