Из-за неполадок на фикбуке, возможно, вы не читали предыдущую главу. Советую, проверить!
Мо замер, посмотрел в тёмные серьёзные глаза и вмазал сочно, так, что голова брюнета повернулась на девяносто, а щека тут же вспыхнула краснотой. — Не надо с этим шутить, Хэ, — тихо, почти шепотом, почти умоляя, произнёс Рыжий. Потому что, блять, такой издевки он точно не выдержит — сонную к херам разорвёт то ли от дикого потока крови, то ли от пули, которая точно пройдёт навылет именно там. Семнадцать лет жил спокойно, без напряга, дрался иногда, бесился частенько, но не приходилось, не приходилось, мать вашу, боятся за собственную душу. Хоть бы так оно и осталось, лучше бы тогда, на крыше, Шань бы просто послал его на незамысловатое «нахуй» и успокоился. Да, лучше бы… лучше бы… лучше бы… Тянь, опомнившись от удара, медленно перевёл взгляд на Гуань, и тот готов был самостоятельно снести себе голову с плеч — Хэ все ещё был серьёзен: осунувшееся лицо с впалыми, мертвецкими щеками, тонкие нити вен под глазами, уходящие паутиной к ссадине на скуле и ни тени ухмылки: поджатые губы, вытянутые в одну прямую без изгибов. — Твою мать, — сказал Шань и отступил назад — он не готов, не готов — бессмыслица приятнее, уютнее и безопаснее. Длинные смольные ресницы сверкнули, и Гуань подвис под гипнозом медленных движений. Он смотрел в самую глубь, в зрачок дьявольски-чёрных глаз и, казалось, мог прикоснуться, приласкать языки пламени, которые выжирали Хэ, сжигая внутренности, как огонь торф леса: молниеносно. Но хотел ли этого Шань? Хотел ли приручить их, приструнить и можно ли контролировать неконтролируемое? Было ощущение, что Мо выкинули в космос, за пределы озонового слоя, где нет кислорода, только один вакуум и тьма. Мозг отказывался функционировать, обрабатывать информацию и находить решение. Хотя, блять, какое тут может быть решение? Тянь молчал. Ждал, пока до Рыжего дойдёт, но, видимо, поезд осознания заглох по пути. — Я не шучу, Рыжий, — брюнет подвинулся на край дивана, Мо снова сделал шаг назад. — Я не шучу, — Тянь поднялся и повторил вновь, — Я не шучу, — протягивая свои руки к Шаню, — Слышишь? Мо потерянно смотрел на него, он отдалялся, а Тянь настигал, продолжая повторять: «Я не шучу, Рыжий». Виски затянуло болью, Мо сопротивлялся, отгоняя и стараясь защитить свои мысли — нельзя-нельзя-нельзя — ему туда нельзя. Хэ ментально давил, и казалось, что голова Шань сейчас разорвётся, расколотится, раскрошится… Мо слаб по сравнению с ним; стена рушилась кирпичик за кирпичиком, а Шань надеялся, что выдержит: не сломается, как кусок алюминия, но тщетно. Он впустил его, сам убрал барьер — хочет уничтожить его — пусть делает, что хочет. Потому что сердце, сердце ебашило, противоречиво отвечая: «Я тоже тебя». В груди пробоина засасывала душу, собирая её по кускам и протягивая дьяволу: «Бери, забирай всё». «Я люблю тебя», — разлилось в голове Шаня, струясь по всему телу и обмывая природный двигатель. Любит. Любит. Кого? Его? Невозможно. Любит. Любит… Запах древесной коры послышался предельно близко; Тянь подошёл вплотную и, подняв руки, обхватил лицо Мо ладонями. Брюнет провёл подушечкой пальца по поджатым губам, по излюбленной корочке и, переместив руки на затылок Шаня, притянул его к себе. Его Мо. Его Рыжий. Напуганный, потерянный, но его. Хэ невесомо и нежно поцеловал щеку; сердце его разогналось до галопа и рьяно рвалось наружу: прими его, Шань. Рыжий подался вперёд, и время остановилось: их губы в миллиметре, пальцы Хэ зарыты в жёсткие волосы Мо, «Я тебя люблю» отстукивает в голове и, кажется, словно вот-вот оборвётся, погаснет, обернётся шуткой. Но нет. Тянь срывается первый, теряясь в поцелуе. Шань отвечает, так же пылко и страстно, отдавая всего себя. Они утопают в друг друге; их сердца перестают биться вовсе — это за гранью тела, за гранью органов — что-то магически волшебное. Руки блуждают по телам друг друга, запоминая изгибы, шрамы и неровности, кажется, навсегда — теперь они уже признались, каждый самому себе. Уже ни один не отпустит. Сквозь поцелуи и покусывания Тянь повторяет и повторяет, что любит его, что не может без него, уволакивая с собой в пучину, как сирены в глубины океана, а Мо следует, отзывается на ласки и верит, верит… и не понимает, не понимает, что не выживет… Стены плывут; полоски сливаются в одну массу; простынь обволакивает голые тела. Они сливаются воедино душой, телом, тьмой и светом, растворяясь в друг друге без остатка. Удовольствие накатывает, как волна на скалу, разлетаясь на тысячи брызг. И Тянь добивает: — Я люблю тебя, — страстно целуя Мо в губы. Брюнету не нужен ответ — он его видит, слышит, чувствует. Тоже любит. Сердце удовлетворенно рокочет, но Тянь глубоко внутри знает: скоро сказка кончится, настанет дворцовый переворот и кто-то должен будет покинуть престол, умереть. И Хэ чувствовал, что, возможно, или совершенно точно не выстоит именно он. Шань лежал рядом и большего не нужно было. Сколько у них времени? Сколько у Тяня времени? Чертовски мало, может, неделя — он надеялся на это. Брюнет поднялся с постели, укрыв измученного Мо одеялом и поцеловав его в макушку. Все-таки его. Это не сон. Невероятно.***
Хэ спустился вниз, придерживаясь за перила лестницы, потому что изрядно шатало и кружило. Он достал телефон из рюкзака и выдохнул: «Может не стоит портить такой момент?..» — подумал Тянь, но все равно набрал номер Чэна. Гудки ритмично звенели в ухе; Хэ осматривал квартиру: коричневый кафель коридора, деревянную лестницу, объединённые кухню и гостиную. Внутри предметов словно засело отчаяние — они потускнели, предчувствуя горечь разлуки. Тянь определённо будет скучать по этому дому, ведь он вряд ли сможет когда-нибудь вернуться сюда — будет невыносимо смотреть на ошметки (возможного) хорошего будущего. Однако каким бы реалистом не был парень, маленькая надежда теплилась в его груди: оковы, может, не стальные, не титановые, и Тянь сумеет их ослабить и вырваться к своему рыжему счастью. Идея была хлипкой, как та рама в мотеле посреди трассы. — Слушаю, — ответил брат. — Как продвигаются дела? — Тянь. Ты меня достал со своими звонками, — брюнет усмехнулся и потёр лицо. — Знаю, ну так что? — Нормально, я нарыл компромат на малышку Юонг, которая с кроликами, — брат помедлил, дав время вспомнить главную конкурентку семьи Хэ, — а Костелло и правда подкинула наркотики Белладонне, сейчас ими занимается Интерпол. Что ты ей предложил? — Японию, — отозвался Тянь, и в трубке послышалась череда мата. — У тебя совсем мозгов нет?! Ты не можешь, черт возьми, разбрасываться так нашей прибылью! — злился Чэн, потому что этот «сосунок» разрушит весь бизнес. — Я все продумал, — сухо сказал Тянь. — Ох, я внимательно тебя слушаю, — брат брюнета рявкнул что-то своему помощнику и добавил: — ну? — Пусть сделает первую поставку свободно, но вторую, как и последующие мы будем разбавлять, и спрос упадёт, — брат Тяня молчал, — Она подумает, что Япония не такая уж «хорошая жила» и сама вытравит себя, — пояснил брюнет. — Понял я, не идиот, ладно, — согласился Чэн. — Устроишь ты отцу веселье… А с этим твоим…как? — С моим этим как? — усмехнулся Тянь и окинул лестницу взглядом, — Есть у меня одна идея, но… — Понадобится моя помощь, да? — договорил Чэн и пробурчал: — Почему я должен решать вопросы за тебя? — Что ты сказал? — переспросил Тянь, и брат беспристрастно ответил: «Ничего», — Интерпол в любом случае не оставит нас в покое и будет рыть до конца, поэтому надо обеспечить ему защиту, сбросив подозрения, — рассуждал брюнет. У него был план, рискованный, но действенный. — Мы подстроим его похищение. — Тянь… Ты совсем ебанулся, брат, — произнёс Чэн, а затем промолчал — хоть этот Рыжий хорошенько потрепал всю династию Хэ, но брат заметил, как Тянь будто ожил: легче шёл на контакт, да и говорил с интересом к происходящему, не огрызаясь. Старший Хэ искренне был рад за него — он навсегда утратил способность чувствовать, когда, проснувшись одним утром, осознал, что свинец для него не страшен и что позавтракать Чэн им тоже не прочь. Он привык к рубиновым лужам крови под ногами, к испуганным, точно каменным, физиономиям и к крепкой хватке на рукояти ножа без доли сочувствия. Брат Тяня безжалостно убивал, шинкуя своих жертв на мелкие кусочки, а затем, фаршируя щелочью, отправлял запекаться в землю. Работа — есть работа, и он с ней безупречно справлялся, принося сотни тысяч юаней в кошелёк своего отца. Чэн хотел сберечь Тяня: думал, что, чем больше он будет работать, приносить доход и быть полезным, тем меньше шанс, что брата засосёт в криминальный бизнес. Но их отец… их отец был жадным и алчным человеком — ему не хватало одного сына-шестерки, нужен был второй: «Я вас воспитывал, кормил, обеспечивал, пора отплачивать службой…» — говорил он. Как по-дурацкому сложилась судьба: оба бежали и угодили в капканы. — Ладно… подстроим это дурацкое похищение, спасём мы твоего Рыжего, — решительно отозвался Чэн, — С отцом контракт уже заключил? — Ещё нет, — с дрожью в голосе сказал Тянь, но потом взял себя в руки и рвано выдохнул. — Поторопись, Интерпол засадит Белладонну за два дня, потом начнут копать под нас, — брат скинул. «Два дня», — грянуло в мыслях. А он, идиот, предполагал, что неделя… какая там. Тянь осушил стакан воды, перевёл взгляд на недопитый Бакарди и решил, что лучше трезвый проведёт последние часы свободы. Он поднялся в комнату, где спал Шань, и лёг рядом, обнимая своего любимого. Любимого… — Спокойной ночи, малыш Мо, — сердце обливалось слезами и трещало по швам. Брюнет погладил плечо Рыжего и прошептал в темноту: «Я люблю тебя, Мо» — у него остались ровно сутки.Днём
ранее...