breath

Акире всегда пахнет кровью, где бы она не была. Сначала она думает — издержки профессии, посттравматическое стрессовое расстройство, которое просто проявилось не совсем сразу. Она должна была бы быть к этому готова, должна была бы к этому привыкнуть, пережить, проглотить вязкий комок боли или позволить ему расствориться. [ему — в себе, а не себе — в нём]. Мадо привыкает к запаху быстро, недели за две, а затем уже просто перестаёт замечать. Он окружает её везде — на работе, дома, просто на улице. Акире кажется, что, на самом деле, это в неё уже запах въелся. Она брызгается духами, но всё равно не чувствует их запаха. Только — кровь. [иногда ей кажется, что так и должно быть у следователей иногда ей кажется, что у всех в CCG единственный запах в жизни — крови]. Когда она говорит это следователю Сасаки Хайсе, так, чисто по-дружески, доверчиво, больше в шутку, он смотрит на неё очень странно и улыбается так мягко, как не улыбался ей ещё ни разу. Мадо думает — что, чёрт побери, происходит? Не смотри на меня так, словно на обречённую. А затем Сасаки говорит ей, — очень-очень много говорит, — про особенности гулей, про избранных и про то, что у каждого гуля есть тот, кому он предназначен. Акира шутит — предназначен, чтобы его убить? Хайсе смотрит на неё с нескрываемой болью и замолкает на пару секунд. А затем вновь продолжает рассказывать. Мадо ещё успевает заметить, как он провожает грустным взглядом проходящего мимо Ариму. Ей немного страшно спрашивать — какой же тогда запах чувствует сам Сасаки? Тоже — крови, боли? Собственной смерти от кагуне? Акире даже знать этого не хочется, она сама только надеется, — это всё, что она может, — что это, на самом деле, какой-то неудачный розыгрыш. И всё ещё чувствует запах крови вместо запаха со стаканчика кофе в руках Хайсе. — Странная особенность, — говорит Сасаки, — проявляется только у гулей. Или — полугулей. Но если бы это был гуль, то ты бы никогда не чувствовала запахов и раньше. Значит… Мадо прерывает его, сдержанно благодарит и, махнув рукой на прощание, быстро уходит, громко стуча каблуками по паркету. Хайсе провожает её взглядом, но тактично больше не спрашивает об этом ничего, делает вид, что и не знал, не видел, не слышал. [но смотрит всё равно что на живую покойницу]. Акира ничего не может с собой поделать. Она исправно работает, исправно живёт, исправно старается не думать. А главное — не надеяться. Потому что, на самом-то деле, у Мадо есть подозрения насчёт всей этой чуши и насчёт того, кто именно может быть её избранным. Должна ли она убить его при первой же встрече — Акира не знает. Единственное, в чём она точно уверена — если всё-таки это произойдёт и её опасения, — надежды? — оправдаются, то ни за что, никогда она не сможет этого сделать. Это глупо — Бог словно смеётся над ней, а вместе с ним смеётся судьба. По дороге на остров Русима ей привычно пахнет океаном, ветром, бьющим ей в лицо и предчувствием скорой беды. Мадо не понимает — это всё потому, что её избранный умер или это всё потому, что он тоже здесь? [что из этого лучше? — думает. — хуже?] Акире просто очень-очень страшно, но больше всё-таки странно. Она вся замирает, ступая на берег, словно заранее знает, кого может здесь встретить. Её ожидания-опасения всё-таки оправдываются. Сначала она видит Такизаву Сейдо — не того Такизаву Сейдо, которого она помнит, а того, которого она боится, которого она не хочет убивать, но должна. События развиваются так стремительно, что Мадо не успевает ничего понять, только внезапно задыхается, когда чувствует запах своих духов, смешанный с запахом крови и немного — безумия. Амон Котаро стоит совсем рядом и смотрит только на Сейдо. Не на неё. Акире хочется кричать и плакать, и она всё ещё уверена — не важно, что и как произойдёт, она не сможет убить его. Ни за что не сможет убить того, кому она была избранна. Всё тело пронзает болью, когда Мадо прикрывает собой Такизаву, она задыхается и не узнаёт в Муцуки — Муцуки. Её жизнь стремительно катится, даже летит, вниз по наклонной. Акира впервые этому чуточку, совсем немного, действительно рада. Проходит месяц, прежде чем они встречаются снова. У Мадо за этот месяц — переоценка идеалов и внешнего мира, сломанные принципы и посланная к чёрту гордость. А ещё — Хинами под боком, которая называет её сестрёнкой и обнимает, несмотря ни на что, понимающая до тошноты Тоука, Кен Канеки, которому Акира не может смотреть в глаза — ей всё ещё хочется видеть в нём Сасаки Хайсе, которого она знала. Но Канеки Кен — не Сасаки Хайсе. И ему, наверное, всё ещё очень больно. Потому что Мадо знает — его избранный, или тот, кому он сам был избран, уже как месяц не может чувствовать запахов. Он вообще в принципе ничего не может. Потому что Арима Кишо, узнаёт Акира, убит. Кеном Канеки. [ложь во спасение — так это выглядит]. Амон всё ещё правильный, чистый — в этот раз Акира не чувствует запаха крови. Она не знает, что и как говорить, не знает, что и как делать. — Знаешь, — говорит Котаро, — у тебя очень хорошие духи. Мадо улыбается, а затем не выдерживает — и всё-таки плачет. Это вовсе не конец, — она думает, — это только начало. Всё будет хорошо. Пускай даже так. [Акире самой хочется в это верить]. — В следующий раз не уклоняйся. — просит Мадо. Ей по-прежнему пахнет кровью и немного — своими духами. Акира больше не против того, чтобы чувствовать этот запах целую вечность.