Люди-птицы

      Возможно ли влюбиться в город до той степени, когда дышать можешь только его воздухом, слышать только его звуки, биение его громадного сердца в артериях дорог? Возможно ли потерять всякую связь с реальностью и наслаждаться одним лишь видом, бояться ступить шаг, потому что за ним может неотвратимо поменяться картинка, присутствие которой в голове сродни спасению от собственной и окружающей серости? Способна ли на такие высокие, патетично книжные чувства человеческая душа? Можно ли вообще любить нечто неживое, созданное миллиардами людских рук и умов, выстроенное из холодного камня, бетона и стекла? Город — не человек, но к нему можно привязаться, прикипеть всем своим существом настолько, что отрыв от этого болезнен до слёз.       Я закрываю с шумным хлопком толстую бумажную книгу, пыль с которой стёрта была только по поводу моего путешествия. Старенький томик в потрёпанной буро-желтой обложке с вензелями писателя ложится в угол столика к пузатой пластмассовой бутыли воды и какому-то мусору, в горе которого наверняка затерялось что-то полезное вроде ложки или яблока. Кто знает. Я с наслаждением вытягиваю затёкшие ноги, складывая их на соседнее сидение, и потягиваюсь, задевая ладонями шершавую ткань, которой обтянута верхняя полка. Стук колёс неспешного поезда почти совпадает с моим сердцебиением, выпуская один или два такта за своей неровностью. За толстым грязным стеклом, на котором разводы и отпечатки рук запечатлели историю чьих-то странствий, одним размытым зелёным пятном проплывают осенние ещё зелёные леса. Я знаю, что дальше на север зелени станет меньше и буйство красок пейзажа если не вскружит мне голову, то укачает точно. В вагоне непривычно тихо. Хотя не то, чтобы совсем, но по сравнению с обычным поездным шумом, где детские восторженные возгласы, плач, крики и чья-то забытая сумка, вызвавшая панику, это сущее беззвучие. Один или два голоса негромко обсуждают в соседнем купе матч, к чему я почти не прислушиваюсь — полтора часа назад стало понятно, что говорят о футболе, чем я никогда не интересовалась, а к минуте сороковой разговор их пошел по накатанной за неимением итога. Где-то слышалось не то радио, не то просто музыка, включенная от скуки и забытая до вечера — мне не мешает, пусть поёт. Кто-то однажды сказал мне, что путешествие на поездах — глупость, пережиток ушедшего столетия. Тогда я возмутилась и ответила, что ничего и близко подобного этому человечество ещё не придумало и не придумает пару сотен лет, пока такие же поезда не пустят до ближайших планет. Как можно не видеть очарования этих вагонов, этих красот за окнами, этих вечеров, в которых ты расслаблен и беззаботен? Куда спешить в поезде? Сел и едешь, наслаждаешься, отдыхаешь, спешат уже за тебя. Разве не прелесть? Мой взгляд вновь падает на книгу. Я бы не взяла её в руки ещё очень долго, но ехать в этот город без томика классики показалось мне таким кощунством, за которое не прощают. Жаль, что вместе с любовью к городу не приходит любовь к его жизни. Вы же замечали, верно? Не могли не замечать, что нет на свете одинаковых городов, в каждом из двух с половиной миллиона городов своя душа в их бетонных телах. Моя малая родина, мой скромный город, из которого я так стремилась вырваться, дышал чистейшим воздухом хвойных лесов с удушливой примесью выбросов заводов и газов ТЭЦ, в нём жизнь текла неспешно по узким улочкам с плохим асфальтом в две или три полосы, мерцала нелепыми вывесками в старых кварталах и дешевыми баннерами в новостройках, отдавала звуками журчания реки и шепота деревьев. Маленькая милая провинция, очарованная своей дикой тихой жизнью и очаровательная ею же.       То место, куда я еду сейчас в этом железном трясущемся змее, растянувшемся едва ли не на километр, совершенно иное. В нём неприветливый север застыл ледяным дыханием ветра с залива, в нём сизое небо цепляется за шпили старых крыш, не то укрывая одеялом кучевых облаков, не то держась за них, чтобы не оторваться и не улететь прочь. В нём лето скупое и похожее на осень, а всё зима сурово грозит похоронить мощеные улочки под своими сугробами. Он весь дышит стариной, в нём прошлое замуровано, закреплено на многие века вперёд мастерами в зданиях и площадях. И я в этом городе словно инопланетный гость.       Так странно бежать в другие города, ища в них иллюзорное спасение от собственного прошлого, от глупости и невежества, от совершенных ошибок. Кажется, вот она — возможность начать с чистого листа, не обременяя себя проблемами прожитого за пределами этого места. Но это вздор, бредни сумасшедшего — люди не книги и не журналы, перевернуть страницу не получится. Мы долгий свиток с письменами на разный манер, и сколько не скрывай начало и не подворачивай бумагу — от прошлого не уйдешь, потому что оно запечатлено в нас самих. Вырезано, выписано вязью чужих почерков — людей, что писали нашу историю вместе с нами.       Я смотрю на своих невольных попутчиков со своей одинокой боковушки — трое человек в купе напротив, семья через несколько пустых и ещё несколько пар. Что они везут с собой? Бегут ли от самих себя или тащат весь прожитый груз багажом, распиханным по сидениям, который подхватят с трудом и хрипом и поволокут, скребя асфальт, за собой? И есть ли среди них те, кто подобен мне? Мы люди-птицы, мы живём только путешествием и мимолётными влюблённостями — нет, не в людей, в города. В те, что предстанут перед нами.       Мы влюбляемся иногда с первого взгляда, иногда привыкая, приручая, пристраиваясь своими боками и крыльями к фасадам зданий. Влюбляемся в старые городки, что в размерах уступают некоторым деревням, в которых историй на стенах больше, чем способно выписать любое перо в мире. Влюбляемся в молодые горячие города с лихой кровью в автострадах и клубах, в остриях высоток, в неоне сияющих огней. Влюбляемся в маленькие и большие, в забытые, встающие, умирающие. Влюбляемся, чтобы потом покинуть — встряхнуть отдохнувшие крылья, вычистить перья и взлететь, отправиться дальше, покуда есть в теле силы и огонь в душе.       Я такая же птица с тысячью городов, хранимых под самыми рёбрами у сердца, но я верна тому единственному, в котором хочется осесть, свить укромное гнездо под старинной крышей на здании, что ровесник предков всей моей семьи.       Я такая же птица и я знаю точно ответы на все вопросы. Возможно ли влюбиться в город?       Да, однозначно, неоспоримо. Способна ли на эти чувства наша душа? Безусловно, вне всяких сомнений.       Я такая же птица и я всё ещё в странствии к своему городу.