Ледяной страж

Фриск казалось, что она близка к смерти как никогда. Дыхание сбилось в замёрзшем хрипящем горле, а ноги от холода и усталости не хотели без усилия делать и пары шагов в сторону. И каждое такое усилие – не упасть бы с края, не сорваться, не поскользнуться бы на коварном льду, который то помогал увернуться от возникающих на пути костей, то направлял её прямо к неизбежной опасности. С трудом верилось в то, что этот беспечный весельчак ещё совсем недавно сиял восторгом, когда она с лёгкостью решила его головоломку; в то, что он отказался активировать «вызов смертельного ужаса», который мог бы превратить её в горку пепла за пару секунд – а сейчас неумолимо наступал, поднимая изо льда десятки, сотни костей; обрушивая их с неба так, что казалось, целый мир вокруг расколется на части. Среди этого снежного безумия его смех трещал ломающимся льдом; его голос носился вокруг беспощадным бураном, его кости разили острее любого из мечей, а сам он стоял на пути неколебимым ледяным стражем. Он оказался слишком близко – и Фриск не поняла, куда пришёлся её неожиданно удачный удар. Поношенная затвердевшая перчатка треснула и сломалась окончательно, оголив ушибленную и замёрзшую ладонь; а мигом позже в опасной близости вспыхнула ещё одна ярко-лазурная кость. Из-под ног вдруг выскользнула земля. Не в силах совладать с ошеломлённым холодом и болью телом, Фриск беспомощно зажмурилась. – Эй! А ну не вздумай падать во время моей специальной атаки! Фриск открыла глаза. Скелет крепко удерживал её в своих объятиях, не давая упасть. – Папирус?.. Охрипшее горло было едва способно говорить. Фриск покачала головой и прижалась щекой к броне скелета, которая почему-то была тёплой. – Да! Великий Папирус был готов показать тебе свою специальную атаку! – нетерпеливое придыхание вдруг перешло в недовольный вопль. – Но всё сорвалось! Этот глупый пёс украл и сгрыз самую важную кость!!! – Да ещё я упала… – всё ещё с трудом проговорила Фриск. И зачем-то добавила: – Прости меня. Глазницы Папируса горели невероятным искренним восторгом, словно бы это сражение, в котором они оба едва не расстались с жизнью, было игрой, очередной решённой головоломкой; словно бы едва не свершившаяся победа Фриск принесла ему радости больше, чем несостоявшаяся его собственная. Он мог защититься от её удара. Мог оградить себя непроходимой синевой костей, чтобы одно неосторожное движение разорвало Фриск на части. Мог оттолкнуть её прочь, подставить подножку; воспользоваться слабостью и неповоротливостью, лишить сознания, а потом с триумфом отнести к Андайн. И тогда бы исполнилась его мечта – настоящая, светлая, верная, звенящая в каждом его слове и каждом жесте. И тогда бы восславился Папирус, ледяной королевский страж. Самый великий, самый неустрашимый, самый стойкий… Он бережно выпустил её из рук, сделал несколько шагов назад и отвернулся. Его бледный силуэт вдруг стал едва заметным среди снега, а потемневший от сырости шарф сбился, став похожим на мятую старую тряпку. – Я не смог победить даже такого слабака, как ты! – послышалось сквозь свист метели. Перед глазами Фриск пронеслись воспоминания: рёв ветра, снег, что впивался в кожу миллионами игл; дыхание смерти за её плечом – и его стремительные атаки, от которых страх в душе боролся с безмерным восхищением. Сердце сорвалось куда-то в пропасть. – Нет! – вскричала Фриск. – Нет! Ты не проиграл! Горло дребезжало, не желая выпускать слова – а хотелось говорить так громко и так много, как она только была способна. О том, что он один стоит всех королевских стражников, вместе взятых. Что она за недолгое время их знакомства успела по-настоящему полюбить каждую его головоломку. Что он был единственным, кто с самой первой встречи сумел заставить её искренне рассмеяться. С трудом передвигая негнущиеся ноги, Фриск подошла к Папирусу и взяла его за руку, крепко сжав в ладони костяные пальцы. Все слова, какие она только хотела ему сказать, вдруг сложились в одну короткую фразу. – Я больше не хочу быть твоим врагом. Скелет повернулся. В потемневших глазницах снова вспыхнул воодушевлённый огонёк, а Фриск почувствовала нечто ласковое и тёплое, такое, что пробиралось сквозь всю боль и усталость и прогоняло их прочь. Нечто настолько светлое, что могло исцелить любые раны. Нечто такое, что было сильнее всякой решимости. – Ты что, действительно хочешь быть моим другом?! – спросил Папирус, глядя на неё внимательно и нетерпеливо. Фриск сделала ещё один шаг к скелету, улыбнулась и, приподнявшись на носках, поправила его сбитый шарф. – Как можно хотеть быть другом, если я… – она почувствовала, что краснеет. Слова и мысли путались и перебивали друг друга от смущения. – Если мне… вряд ли удастся полюбить кого-то так же искренне, как и тебя? Папирус посмотрел на неё с явным изумлением, затем его взгляд игриво сверкнул. – Ага! Я так и знал! Ты с самой первой нашей встречи мечтаешь о том, чтобы пойти со мной на свидание! А значит… Он замолчал на пару секунд – и у Фриск перехватило дыхание. То самое тёплое и светлое внутри души почти болезненно вытянулось и напряглось в ожидании ответа. – А значит, мы зря теряем время! – скелет прищёлкнул пальцами и неожиданно подхватил Фриск на руки. – Чтобы ты опять не упала в самый ненужный момент и не сорвала все планы, я тебя понесу! – он подмигнул. – Считай это частью свидания! Фриск снова прижалась щекой к его броне. Никогда ещё в жизни ей не было теплее, чем сейчас.