strange

Невербальное общение с хозяином этого мира не на шутку пугало. Хотя, как говорил Хименес, за ним стояли другие люди — кто-то с деньгами и властью, с кучей странных машин и крупным ученым штатом; но — видит Бог — не один из них не создавал того, что создал Рувик - полнейший пиздец; никто не становился невольным пленником собственного разума — больного, гниющего, как (не)люди, обитающие здесь, снующие туда-сюда, нападающие на него; как трупы на дорогах, непонятно - живые или нет... Никого-то Себастьян не встречал, кроме полумертвых безмозглых созданий с глазами на выкате, отваливающимися конечностями, перекошенными физиономиями и — блять! — невероятной живучестью. Благо, они хоть горели хорошо. Соберешь себе костер, сука, из тлеющих тел — и грейся ночью, потому что здесь, за всеми, мягко говоря, неприятными моментами — до ужаса холодно, между прочим, бывает. Хотя, где день, где ночь — не разберешь, время скачет туда-сюда, картинки и места сменяют друг-друга, да и, ведь, ничего этого на самом деле и нет, но смерть остается реальной и вполне ощутимой — особенно, когда истекает кровью единственный друг и лучший-напарник, когда Кидман хочет прострелить тому душевнобольному пацану башку, когда огромный паук отгрызает крышу автомобиля, когда на лице проступают пятна-нарывы и непонятное что-то, а пульс учащается, руки трясутся, и все вокруг плывет, красно-черное, и крик чей-то… — Рубен! — услышал Викториано и встрепенулся — опять призраки, верно? Зато, какая-никакая, но компания — он скучал по людям в той мере, в которой по ним может скучать асоциальный сумасшедший, но все равно нуждался в — хотя бы — имитации общения. Рувик следует по пятам, как долбанная ищейка, а в последнюю их встречу этот мудак, кажется, улыбался. Он странный, страшный — не до животного ужаса, но факт того, что одним касанием может убить... Как-то настораживает. Да тут почти всё вокруг может тебя убить: пол, потолок, стены, объекты, (не)люди, животные, призраки, растения… Себастьян и сам удивлялся, почему это он такой живучий. Наверное, удача… Или очередные забавы хозяина этой мини-вселенной. Впрочем, аптечки, патроны, спички — ценное дополнение, и на этом спасибо. Хотя, детектив так и не разобрался с тем, как это работает, а пустые стеклянные бутылки, раскиданные по полу, неимоверно раздражали: он вечно натыкался на них, звенел, привлекал внимание зомби и, блять, они будоражили память. Чужой… Чужие следы были слышны. Громко, будто эхо отдавалось от сводчатых потолков церкви, в которой они с Джозефом тогда разминулись, и будто бы он, Себастьян, сейчас был там — разум почему-то подкидывал это воспоминание, и это сильно раздражало. А сзади кто-то вогнал топор ему прямо в спину, и он громко вскрикнул. — Рубен! — повторился клич, а после раздался звонкий смех; она щурилась, мягко ступая на кончиках пальцев, невесомо кружась рядом, опуская руки на плечи, и — Рубен мог поклясться — он почувствовал ее прикосновения, нежные руки на грубой ткани прожженного грязного плаща, и он даже испугался — испачкается, нельзя, Лаура! — Ла-… — только начал он, оборачиваясь, как призрак испарился, будто мираж, стоило только рукой провести. — Лаура, — устало выдохнул мужчина, покачав головой и поправляя капюшон плаща. Глаза предательски щипало; были такие моменты, когда из монстра он превращался обратно в человека, и, честно, лучше бы не превращался — это казалось Рувику медленной и мучительной пыткой, и он сам не понимал, чего он хочет — жить снова или умереть, наконец, чтобы не мучиться. Вокруг валялись груды чужих тел — он брел куда-то, бесцельно, стараясь отделаться от противного ощущения жалости к сестре и к себе, ведь — шутка ли? — столько лет прошло, нужно быть взрослым мальчиком, Руби, не бойся этих монстров под кроватью и ложись спать, ладно? Я потушу свечу, поцелую тебя и прогоню их всех, а ты спи, спи… Проснись! — Блять! — громко выдохнул Себастьян, жмурясь и вздрагивая, чуть ли не подпрыгивая на месте — он помнил того урода с горящими глазами, острие топора, жгучую боль и громкое, глухое падение оземь… Он должен был быть мертв уже, но — нет, вместо этого лежал на деревянном, грязном полу, щекой на досках, вполне себе живой. — Ну и что это за хуйня? — спросил в пустоту мужчина, кряхтя и пытаясь подняться, опасливо озираясь по сторонам. Он привык, конечно, уже к тому, что в этом мире все… Странное? Но не настолько же, чтобы умирать и воскресать снова, это просто невозможно, не… Не принимай близко к сердцу! Чужие воспоминания — это не то, что должно тебя волновать. Рубен отмахнулся от них, как от назойливой мухи — те, почему-то, не давали покоя, а та маленькая напоминала другую, большую, с черными, как смоль, волосами, бархатными, улыбкой мягкой и бледной-бледной кожей, как положено аристократам — говорила мама, хотя внешнего сходства между ними он не наблюдал ну нисколько: у маленькой волосы светлые, как кора молодого дуба, кожа смуглая, веснушки, кажется, и вся она другая, но взгляд… Такой же. И детектива, по непонятным причинам, убивать не хочется — может, он еще будет полезен. В разных… аспектах. Пусть испытывает страх, сражается и убегает — может, это послужит стимулом к спасению, и тогда детектив сможет вытащить и его тоже. В любом случае, пока за этим интересно наблюдать, да и… — Блять! — только уши режет, но мужчина и сам не заметил, как оказался рядом с Себастьяном, стоя рядом с открытой дверью в комнату, где на полу валялся Кастеллянос, ощупывая себя на предмет повреждений. — О… Живой, — он улыбнулся, кажется, и сам не понял, делая пару шагов вперед, вызывая то ли панику со стороны детектива — пусть пугается, то ли молчаливое напряжение — он, все же, далеко не трус. — Чего тебе надо? — хмуро спросил Себастьян, оскалившись и ощетинившись, буквально тут же готовый обороняться. Рувик — странное создание, блять, может сожрать тебя, сжечь заживо, наслать гору трупов, а может предложить сотрудничество, как ни в чем не бывало, завязать какой-то дурацкий диалог и снова исчезнуть, выкинув мужчину куда-то в совершенно другое место, и сейчас… — Ничего, — пожал плечами он, опускаясь рядом, садясь, опираясь спиной о стену. Недоверчиво прищурившись, детектив отполз в сторону, повернув голову к Рубену и с опаской поглядывая на него, готовый — в любой момент — подорваться с места и бежать, сломя голову, или атаковать… Как получится. — Так я тебе и поверил, — угрюмо отозвался Кастеллянос, очерчивая взглядом чужое обгоревшее лицо, чуть ли не полностью скрытое за капюшоном, стараясь не встречаться взглядом с серыми пустыми глазами, потому что лучше думать, что Рувик — уродливый монстр с выпученными бледными глазищами, скользкий, как змея, ужасный в любом своем воплощении и безмерно больной, чем поддаваться жалости, вспоминая встречи с призраками его прошлого и… — Детектив, прекращай заниматься самоедством, — посоветовал ему Викториано, одарив мужчину чуть ли не усталым взглядом. — Ты слишком громко орешь. То есть, мысли его. Шумные. Оба, в принципе, поняли. Это было странно. Пересекаться с Рувиком, разговаривать с ним, как с обычным человеком, и… — Может, ты все же оставишь меня в покое? — осмелел Себастьян, криво ухмыльнувшись и проводя ладонью по волосам, спускаясь к шее и устало потягиваясь. Спина затекла, пока он валялся на полу, а на ней — ни царапинки, хотя мужчина точно помнил, как зомби вогнал в него топор чуть ли не по самую рукоять. Чьих это рук дело — остается только гадать… Или же нет — тут все, наверное, понятно. — Не наглей, детектив, — повторил Рубен, хмыкнув. — И, кстати, советую тебе в ближайшие пару часов не соваться на улицу, — бросил он максимально равнодушно, поднимаясь на ноги, скрипя половицами и, сделав пару шагов, исчез, рассыпавшись пеплом, оставив после себя явный запах гари и растерянного Кастелляноса. — И что это было? — спросил он в пустоту. Никто не ответил. Рувик и сам не понял, но факт пребывания Себастьяна в его голове, блять, в голове, не давал покоя, и Себастьян казался ему собственным зеркальным и причудливо искаженным отражением во многом, и из-за этого он попросту не мог избавиться от него, как от безмозглых подопытных. Интересно посмотреть, что будет дальше.