Грехопадение, не иначе

      Уилл рывком надевает куртку, пытается в темной комнате найти обувь, но лишь неловким движением руки смахивает кувшин с вином с широкого дубового стола. Звук падения настолько резок и неприятен, что где-то из-за угла уже шипит недовольный и разбуженный Марло.       Блондин проводит рукой по голове, лохматит волосы, а у Уилла дергается кадык от одного лишь взгляда на чернеющие кляксы татуировок на стройном теле. А Марло этими своими глазищами, сверлящими, буравящими вглядывается и, видя все, растягивает губы в издевательской полуулыбке и подходит непозволительно близко.       У Шекспира трепещут ноздри от резко смешавшихся ароматов вина, секса и, кажется, его самого. Марло обводит его взглядом, останавливая глаза, и нет, Шекспир точно знает, что нельзя доверять этому шальному блеску. И что бежать уже пора давно.       Да вот только не может.       Блондин, словно понимая это, наклоняется, и, дразня, покрывает ею укусами-поцелуями. Уилл шипит, хочет вырваться и уйти, но лишь кладет руки на светловолосый затылок.       Марло целуется властно, завлекающе, мокро и грязно – но что самое главное – безумно хорошо. Он оставляет несколько багровых следов на шее Уилла, а тот лишь неумело пытается подражать, несмело сжимает руками чужие худые бока, впиваясь пальцами в ребра.       И абсолютно теряет голову от Марло, его тела, прикосновений, губ, запаха. Всего, целиком и полностью.       Потому нисколько не сопротивляется, когда его опускают на колени, не сопротивляется уверенным и таким бесстыдным прикосновениям, и лишь мурашки по коже от холодных костлявых пальцев. Он дышит сорвано, хрипит, стонет чуть слышно, а блондин лишь уверенно оглаживает его по голове, подбородку, и в его глазах слишком много чертей для одного Уилла.       С губ блондина срывается полувздох-полустон, и это самое прекрасное, что в своей жизни слышал Шекспир. Он отрешенно думает о таких далеких и незначительных сейчас детях, семье, театру, Эллис. Но разве хоть что-то в этом мире может равняться с самодовольной ухмылкой Марло и гипнотическим блеском в глазах?       Уилл не сопротивляется, позволяет касаться холодным пальцам куда вздумается, и лишь неслышно хрипит, когда в него проникают на две фаланги. А затем следуют минуты чистого наслаждения, и ему даже стыдно, он бы даже задумался о том, что творит, если бы не ритмичные толчки и все это смешение запахов, прикосновений и чистых эмоций. Зачем успех, богатство, власть, когда есть Марло с такими глазами?       Шекспир, откидывается на спину, тяжело дышит, и вспоминает, что ему вообще-то надо в театр. И тут же забывает, когда его втягивают в очередной поцелуй.

Грехопадение, не иначе.