***
У Кихёна в рюкзаке — плед, лишняя толстовка, контейнеры с кимбапом и кимчи, по бутылке соджу и вина и термос с любимым кофе Чангюна, которого он ждет в машине, нервно постукивая пальцами по рулю и кусая тонкие губы — макнэ должен был выйти еще десять минут назад. Телефон, лежащий на сидении рядом взвивается оповещением из «KakaoTalk», в котором Чжухон отписывает, что Минхёк только отцепился от младшего и тот вот-вот будет. Кихён по-лисьи щурится и мысленно впечатывает любимым половником по лбу обоих Ли. Едва из дверей появляется ожидаемый Чангюн, Ки машет тому с приоткрытого окна и улыбается. Макнэ улыбается в ответ и садится на переднее сидение к парню и когда захлопывается дверь, вокалист вжимает педаль газа и ловит удивление, сменившееся пониманием на уставшем лице. — Украл меня у всего мира, да? — голос младшего куда более хриплый и низкий, чем должен быть на самом деле, это заставляет Ю вздрогнуть и сильнее сжать руль в вспотевших ладонях, растянуть губы в ухмылке и кивнуть. — Да, украл. Но все будут считать иначе, потому что выходные у тебя, а мой закончится сегодня, — язвительности в голосе старшего столько, что, кажется, можно ложкой зачерпнуть из воздуха. Иму это нравится. — Хитрый лис Ю Кихён, тебе не стыдно? — Чангюн скрестил руки на груди и излишне вызывающим взглядом прошелся по фигуре на водительском сидении. Старший нервно сглотнул, ловя взгляд и останавливаясь на светофоре и потянувшись к рюкзаку на заднем сидении, вытаскивая из него термос и бросая, как ни в чем не бывало его на колени Има. — Нет, не стыдно. И как ты вообще с хёном разговариваешь? — лукаво приструняет Кихён, вжимая снова педаль газа и сворачивая на дорогу из города под удивленный взгляд Ккукуни, раскручивающего в этот момент термос, отчего машина начала заполняться манящим ароматом кофе. Кажется, сегодня с лица младшего улыбка не слезет, потому что Ки — умилительно ревнующий, едва строгий, но даже в одном кофейном запахе чувствуется все то теплое, что парнем старательно прячется и маскируется. — Извини, Кихёни-оппа — неуклюже шепчет Им, не смотря на водителя из-за важного занятия — наливания себе порции горячего кофе. В этот момент у Ю начинает дергаться глаз, а губы сжимаются в тонкую линию — Чангюн просто не представляет, как это обращение из его уст, низким шепотом заводит старшего. По идее и замыслу Кихёна, собственно, он и не должен, но… Старший сворачивает с асфальтированной дороги куда-то в лес, под звуки пропадающего радио, на котором крутят его же голос с незабвенной «The Tiger Moth», а Чангюн, отпивая понемногу кофе, открывает окно и вытягивает руку, ловя пальцами теплые для вечера потоки воздуха, закрывая глаза и подпевая, и не замечая, как уголки губ Ю дергаются в нежной улыбке, когда он бросает быстрые взгляды на то, как ветер треплет рыжеватые пряди волос расслабленного макнэ. — Куда ты меня везешь, хён? — хрипловатый голос режет тишину, когда глохнет радио, на что Ки лишь улыбается открыто, потому что никто не увидит, отмалчиваясь, пока в груди что-то щемит от теплой нежности и лелеет поскорее приехать на место назначения.***
Когда Кихён останавливается у небольшого домика на выступе около обрыва, Чангюн уже спит, допив кофе и Ю не решается разбудить младшего — тот после тренировки, и он прекрасно понимает, каково это, потому — тихонько укрывает пледом с заднего сидения. Сам садится на капот машины, любуясь едва голубоватым небом, начинающим окрашиваться в пока что нежные оттенки оранжевого и розового. Становится немного грустно и Ки достает телефон и наушники, включая рандомный трек в плей-листе на полную громкость и прикрывает глаза, позволяя заходящему солнцу и теплому ветру ласкать щеки и встрепывать волосы. За музыкой Кихён не замечает, как хлопает дверца машины, как перед глазами становится меньше солнечного света, и потому, как ужаленный подпрыгивает, когда Им укрывает его плечи пледом, рукой прижимая к себе за талию, а другой — лишь пальцами, теплыми до одури по сравнению с прохладной кожей Ю — скользит по щеке; цепляет наушник и вытаскивает его из чужого уха и зарывается в темные волосы, чтобы притянуть к себе ближе и беспорядочно покрыть поцелуями каждую родинку на таком любимом лице, которые так яро прячут под тоннами косметики. И лишь после этого впиться горячим, властным поцелуем в бледные и холодные губы. Кихён не может оторвать взгляда от глаз целующего его парня и медленно плавится, словно лёд, в родных и любимых руках от нежности, от ощущения желанных и таких удивительно горячих губ, пряного вкуса кофе и корицы на чужом языке. Он цепляется за плечи Има, притягивая к себе еще ближе, попутно подаваясь ближе и сам. Кихён и забыл за всеми тренировками и подготовками, за многочисленными фансайнами и съемками, как ласков Чангюн, насколько у него сильные руки и нежные губы, и как это — отдавать себя в их власть, поддаваясь глубокому, бархатному обволакивающему голосу. Им отстраняется первый, лишь для того, чтобы отцепить от своей толстовки чужую руку, поцеловать костяшки, смотря из-под рыжих волос на партнера и улыбнуться, когда особо сильный порыв ветра скроет ими шоколадные глаза, а Ки — замрет, фиксируя в памяти, словно на пленку этот момент — растрепанного младшего, волосы которого в лучах закатного солнца словно ореол святого, улыбающиеся вишневые губы у бледной кожи на чужой руке и свое желание, тугой спиралью пронизывающей вдоль позвоночника. — Дурак… — Ю брезгливо одергивает руку, вцепляясь тонкими пальцами в ворот толстовки Чангюна, притягивая к себе, пока откидывается на спину, ощущая теплые руки на бедрах, которые тянут на себя в ответную до тех пор, пока старший не обнимает ногами за талию, оказавшись прижатым между капотом и Гюном, — Поцелуй уже меня, пока я не лишился рассудка… И, конечно, Им целует. Кихёну кажется, что он со стороны видит, как теплые руки Чангюна оглаживают его бедра, как нежно он проходится губами следом, как перекатываются под кожей на руках мышцы. Кихёна плавит под этими осторожными касаниями губ и рук, хищными взглядами и глубокому, гортанному рыку «люблю» на ухо при каждом движении, от которого Ю выгибается, выбивая из горла протяжное, несвязное, умоляющее, заставляющее царапать плечи и любоваться алым светом, играющим на покрытой испариной коже. Его Чангюн всегда нежный до одури, горячий и тягучий, словно только начинающая застывать карамель. И губы у него такие же приторно-сладкие, с кофейным привкусом.***
— Смотри, а это — Венера! — шепчет на ухо Кихёну Им и указывает пальцем на особенно большое небесное тело на фоне мерцающих звезд. — И если ты подождешь несколько минут, то сможешь загадать множество желаний. Это явление называется потоком Персеиды. Они сидят на клетчатом пледе — Кихён между ног младшего, прижавшись спиной к груди, откинувшись головой на расцарапанное под толстовкой плечо и открывая расцвеченную алыми укусами шею — вокруг них контейнеры с едой, открытая, не иначе как каким-то чудом, потому что Ю забыл штопор, бутылка вина и не хватает только романтической мелодии на фоне для полного погружения в какую-то сцену из дорамы. Вот только это все — не дорама, а простая жизнь, где двое сплетают в единое целое руки и, кажется, жизни, под росчерками звезд.