Зимняя мечта

1 Просыпаться в кондиционированное сиднейское лето было несравнимо приятнее, чем в таиландское. По телу не сползали ленивые капли, кровать была сухой, а воздух — свежим и приятным. Как будто никто вчера не пил до потери сознания, переживая расставание с береттами. Реви раскинулась на постели, не торопясь открывать глаза. Три звезды не отменяли перебора с пятью. «И ведь никто не придет, не спасет, не скажет „Македонская, чудо ты мое, вот тебе холодное живое пиво, приходи в себя“, так и придется помирать в одиночестве», — горестно вздохнула китаянка. С соседней кровати донесся согласный стон. — Македонская, чудо ты мое... «Неужели?» — ...не принесешь холодного живого пива? Как будто от Эды можно было ожидать чего-нибудь другого. Надо быть слишком наивной, чтобы поверить, что монашка хотя бы пальцем пошевелит, желая спасти ближнего своего. Вот если в процесс вмешать деньги или еще какой интерес, блондинка может и подсуетиться. — Обойдешься, — пробормотала Реви, размышляя, как бы собраться с силами и отвести себя в ванную. Организм упорно отказывался понимать, что контрастный душ подействует на него благотворно, жизнь вновь раскрасится серым, перестав быть непроницаемо черной. — Ну Македоооонская, — захныкала Эда. — И не мечтай. Вопли соседки по комнате придали ускорения. Из двух зол надо было выбирать меньшее, и измученное алкоголем тело не сомневалось, какой вариант ему приятнее. В голове не было ни мысли. Именно за это Реви любила похмелье. Организм так страдал и жаловался, что мозг просто не успевал задумываться над вечными и неразрешимыми вопросами. С каждой минутой, проведенной под струями воды, Двурукая проваливалась все глубже в никуда и в нигде. Уютное, темное и теплое. Где можно было спокойно дышать, собирая себя по кусочкам. Паззл к паззлу, пока не появится цельная картина, которую можно явить миру. Блеск в глазах, кривая ухмылка, плавные движения хищника, вышедшего на охоту. Вчерашние переживания стекали вместе с похмельной горечью. — Великая Реви выдохнула и стала самой собой, — с усмешкой прошептала китаянка. — А то расчувствовалась, как сопливая девчонка. Сейчас было стыдно вспоминать, как она переживала, пока «Лагуна» совершала долгое путешествие из Роанапры в Сидней. Позволила какой-то слепой убогой довести себя до белого каления и унизить. Единственные светлые пятна терялись в пьяном угаре и жадных ласках, разделенных с Эдой. Все-таки, и блондинки бывают полезны. По крайней мере, умеют перетянуть внимание на себя, выдергивая белку из колеса ее мыслей. Из душа Реви вышла улыбаясь и едва не споткнулась о хмурую подругу. — Какая ты помятая, сестричка, — хмыкнула Македонская. — Убью. Сначала тебя, потом Рика, от которого ты подцепила это слово, — огрызнулась монахиня. — Ой, боюсь-сдаюсь. Удачно тебе прийти в себя, — подмигнула брюнетка и хлопнула блондинку по заднице. — Но-но, руки распускать рано. Мы еще вчерашние грехи не отмолили. — Как скажете, сестра Эда, — смиренно согласилась Реви. – Пойду, на завтрак поохочусь. — Удачной охоты, Маугли, — пожелала монахиня и со стоном забралась в душ. Македонская не поняла, стоит ли ей обижаться, но решила не рефлексировать. Зря, что ли, практически хирургическим путем избавлялась от дурного настроения? Стянув мокрые волосы резинкой и одевшись, Двурукая вышла из номера. Проходя мимо двери Рока, она ненадолго задержалась, почти постучала, чтобы пригласить его на завтрак и узнать, как он провел свой первый вечер в Сиднее, но передумала. Хмыкнув и пожав плечами, женщина пошла дальше, чувствуя себя неуютно без привычной тяжести пистолетов. И почему в некоторых странах ношение оружия запрещено? Ведь преступникам все равно, а Реви страдает. — Как законопослушная невинная овечка, черт побери, вовсе не планирующая никого убивать, — пробормотала китаянка себе под нос. В узкой столовой царили возбуждающие аппетит запахи. Организм оживился и напрочь забыл, что болел с похмелья, что полчаса назад его еще тошнило, да так, что он собирался срочно умереть, лишь бы не страдать. Желудок разразился гневной тирадой, требуя уже приступить к завтраку. Реви налила кофе, щедро разбавила его жирными сливками, намазала на хрустящий тост свежее масло и впилась в бутерброд зубами. Тело милостиво приняло жертвоприношение. А уж когда принесли омлет с беконом и овощами, радости не было предела. — Как же мало надо для счастья, — полусонно пробормотала Македонская, откинувшись на спинку стула и свесив руки по бокам. – Всего лишь правильно и здорОво похмелиться. Через пять минут женщина поднялась, поставила на поднос вторую порцию и кофейник и пошла в номер. Спасать свою ближнюю. 2 Эда с энтузиазмом уничтожила завтрак, благославляя Великобританию, ее королеву и всех англичан сразу за традиции. Позже, неторопливо потягивая кофе, блондинка углубилась в размышления, как связаны между собой жирные блюда, издавна потребляемые с утра, и рекомендации врачей по лечению абсистентного синдрома. Монашка увлеченно жестикулировала, выдвигала теории и воспевала гениальность отдельных народов. — Ты еще диссертацию напиши, — пробормотала Реви. – На триста страниц. Палата Лордов будет в бешеном восторге. — А вот и напишу. Фигли нам, красивым бабам, – невозмутимо сказала Эда. — Обязательно дай потом почитать. — А ты умеешь? — Сестричка, ты не переживай, я научусь, чтобы узнать, как сильно тебя торкнуло, — подмигнула Македонская. — Смотри, Двурукая, ты пообещала, — лениво протянула монахиня и тут же резко вскочила, заблестев глазами. – Ты кого это назвала сестричкой? — Остынь. Ну, ты вскрыла пакет? — Нет, — ответила Эда, рухнув на кровать. — Сказано же было, по прибытии в Сидней. Все сама, все сама, — проворчала Реви. Обычный коричневый конверт. Тонкий. Всего лишь пара фотографий и один лист, на котором круглым ровным почерком выведена короткая фраза «Дальнейшие инструкции получите от Фую Юме». Реви отупело смотрела на буквы, пытаясь понять, в чем шутка. — Ну? Что там? – нетерпеливо спросила монахиня. Китаянка молча протянула ей послание. Несколько секунд стояла тишина, а потом Эда расхохоталась. — А Балалайка затейница. Мы чертову, прости Господи, прорву времени общались с этой подслеповатой японочкой, не зная, что именно она будет отдавать нам приказы. — Не вижу ничего смешного, — прорычала Реви. – Есть фотографии. Значит, надо всего лишь найти этого типа и убрать его. Без подсказок этой блеклой моли. — Эй, подруга, не кипятись. Речь идет о деньгах и работе. Мы всего лишь выполняем контракт. Нет ничего зазорного в том, чтобы прогуляться до твоей сердечной соперницы и узнать координаты цели. Китаянка оскалилась и швырнула фотографии на кровать. — Нет, Эда, сперва мы попытаемся найти его сами. — Слушай, Реви, я тебя уважаю и люблю, последнее время в самом что ни на есть прямом смысле, но в Сиднее только постоянных жителей больше четырех миллионов. Засунь свою гордость в сейф, чтобы до нее никто не дотянулся своими грязными похотливыми ручонками, и получи нужную информацию. И ты не запятнаешься, и дело сдвинется с мертвой точки. Македонская ответила раздраженным рыком. Простыня под ее пальцами затрещала, но через несколько секунд женщина взяла себя в руки, подняла взгляд, оскалилась и сказала с хищным блеском в глазах: — Хорошо. Только если эта сучка откроет пасть не по теме, я вышибу ей зубы. — Страшна, честное слово, — сказала Эда, подняв руки в жесте «сдаюсь». – Только ты отложишь свой гнев. Сначала мы выполним работу, а потом ты можешь вышибать ей зубы, ломать кости, поджаривать на медленном огне. Выдыхай, хочешь, пакетик принесу? — Пошла ты. — Да и пойду. Вот сейчас высушу волосы, оденусь и пойду. Вместе с тобой. Туда, куда вчера посылку доставили. И ты пойдешь вместе со мной. — Нет твоего Господа, — простонала Реви. — Есть, сестра, есть. И сейчас он карает тебя за твое неверие. — А как же «Бог любит тебя»? — Любить не значит баловать, — с мягкой улыбкой сказала Эда. — Бла, бла, бла, — помахала рукой Македонская. – Подставь вторую... Кстати, не замечала, чтобы ты или сестра Иоланта вторую щеку подставляли. Вы, скорее, руку вырвете. Причем обе. С ногами. Где ваше христианское смирение? Монахиня загадочно улыбнулась и ничего не ответила, продолжив сушить волосы. Одев строгий брючный костюм, Эда стала похожа на типичную яппи. Даже вульгарные розовые очки сменили строгие, с прозрачной оправой. — Я не узнаю тебя в гриме, подруга. Ты на кого охоту собралась вести? – хмыкнула Реви. — Посмотри на фотографии. Мужчина лет тридцати, одет в строгий костюм. Или он из молодых и успешных, или агент какой-нибудь службы. Конечно, может быть простым клерком, но вряд ли тогда заработал на такие часы, — постучала Эда ногтем по изображению. — А маникюр-то ты когда успела сделать? – удивленно спросила Македонская. — Господи прости, Реви. Пусть я и монахиня, но все еще остаюсь женщиной с маленькими слабостями. Кроме пушек это еще и уход за собственным телом. Еще вопросы? — Да. Считается ли использование тампонов половым актом? – спросила Двурукая, закусив губу и пытаясь не расхохотаться. — Да ну тебя. Одевайся. Китаянка рассмеялась, натягивая на себя джинсы. Даже собравшись, она все еще не могла успокоиться, тем более, с лица Эды так и не исчезло возмущенное выражение. Дверь номера мягко закрылась за женщинами. Мысль о помощи японки была все еще неприятной, но вполне терпимой. Тем более, когда было в кого втыкать безвинные шпильки. 3 Их попросили _подождать_. Реви чуть не преподала пару уроков хорошего тона, но Эда ее одернула и усадила в кресло. Кто бы сомневался, что ждать им пришлось долго. Каждые пять минут Македонская вскакивала, но подруга упорно не давала ей разгуляться. — Именно поэтому мы торчим здесь, в коридоре, а не ищем цель! – прорычала китаянка. Монахиня невозмутимо продолжила пить чай. — Если бы ты меня послушала!.. — То уже отходила бы себе ноги, без толку отмеряя километры сиднейских улиц. — Но... — Знаешь, в чем разница между человеком и тараканом? – спокойно спросила Эда. — В чем? Блондинка взглядом указала на кресло. Реви послушно выполнила молчаливый приказ. — Бог дал человеку мозг, — наставительно сказала монахиня. — Ты уж прости, но я не могу познать всей глубины твоей мысли, — ехидно произнесла Двурукая. — С помощью мозга можно контролировать хаотичное движение конечностей и сидеть на попе ровно, даже когда не сидится, — подмигнула Эда. — Мне кажется, или меня только что поимели? – хмыкнула Реви. — Кажется. Я тебя имею немного другими способами. Улыбаясь, блондинка поднесла ладонь к лицу, засунула указательный и средний пальцы в рот и начала ритмично двигать ими. — Я сочувствую твоему богу, — покачала головой Македонская. — Что так? Платочка нет? — Нет, поищи в своей модной сумочке или не суй пальцы куда попало. Были бы у меня такие подчиненные, я бы их громом и молнией гоняла. Ну или хлыстом и... чем-нибудь еще. — Пройденный этап. Отдельные города уничтожал. Все человечество, за исключением одной семейки, стирал с лица земли, а люди все равно продолжают грешить, — с неприкрытой горечью закончила монахиня. — И это говоришь ты, — хмыкнула Реви. — Аха. И мне так стыыыыдно. Просто вот провалиться мне на этом самом месте, если это неправда. Македонская несколько секунд внимательно и молча наблюдала за сияющей подругой, но ничего не произошло. — Говорила же я, нет твоего бога. Или ты ему взятку дала? — Регулярно даю. Утром и вечером. И еще раз в неделю в узкой темной комнатушке. Индульгенцию покупаю. — Вот только не надо меня пугать умными словами. — Буду. Чем тебя еще напугать можно? — Голой жо... — Вас ждут, — появившийся мужчина прекратил бессмысленную пикировку. — Надо же, не прошло и года, — оскалилась Реви. — Отрывай свою одетую и вперед, зарабатывать денежки, — улыбнулась Эда. — А я только-только кресло по форме отсидела, — вздохнула Македонская, но поднялась. Хватило всего одного взгляда на бледную слепую моль, чтобы в груди поднялось глухое раздражение. Реви и сама не могла понять, почему эта особа так на нее действует. И дело было вовсе не в Роке, теория ревности сдохла на второй же день, когда Македонская наблюдала за стоящими на палубе японцами. Что бы не говорила эта «Зимняя мечта», расстояние между ними было огромно. Пропасть, переступить через которую никакой длины ног не хватит. Китаянка застыла, разглядывая Фую. Не представляет из себя ничего особенного. И все же, неизменно вызывает неприязнь. «Может быть, все дело в ее внешности? В том, что она такая хилая? Даже постоять за себя не может?» — Я не пошевелю и пальцем, а у тебя будет сломан нос, — с улыбкой сказала Юме, глядя _сквозь_ Реви. – Не суди о книге по обложке. — Это угроза? – промурлыкала Макендоская. — Нет. Дружеский совет, — спокойно ответила японка и перевела взгляд на Эду. – Она одета нормально. Тебе надо поменять стиль. Сегодня вечером вы работаете на Кингс Кросс. Клуб «Милашка». И не надо кривиться, фантазия во всех странах мира одинаково примитивна, когда речь идет о сексе за деньги. — Стоп-стоп, как связаны работать и секс за деньги? – спросила Реви. — Этот мужчина с высокой вероятность будет сегодня в «Милашке». Я не знаю, в какой кабинке. Это вы и должны выяснить. Снаружи это сделать невозможно. Изнутри тоже. Но если вы хорошо выступите, он вами заинтересуется и купит ваши услуги. Только вы должны быть убедительны. Хорошее сочетание классики и экзотики. Он должен клюнуть. Македонская хотела было задать вопрос, но ее рот накрыла ладонь Эды. — Это пип? – спросила монахиня. — Да. — И мы должны будем по всем правилам снять с себя вульгарную одежду и заняться сексом на глазах у почтенной публики? — Да. Реви глухо рыкнула. — Тихо, подруга, тебе ли не наплевать на такие мелочи? Речь идет о большом количестве баксов. Дыши ровно, — сказала Эда и перевела взгляд на Юме. — А откуда ты знаешь, что он будет там? — Чутье. — Но оно не подсказывает тебе, в какой именно кабинке? — Когда ты чувствуешь запах дыма, ты точно знаешь, где и что горит, или тебе ведомо только направление? – улыбнулась японка. — Аха, аналогия понятна. А что если его там не будет? Или он будет, но мы его не заинтересуем? Или нами заинтересуется кто-то другой? — А что если вы не будете задавать глупые вопросы, а пойдете работать? Я дала вам наводку. Действуйте. Кажется, вам за это платят? — Эда! – глухо прорычала китаянка в ладонь подруги. – Дай мне ее убить! Юме перевела на Македонскую неожиданно ясный взгляд. В носу набухло, а через секунду блондинка с проклятиями отдернула руку от лица Реви, стряхивая капли густой крови. — Я предупреждала. Я тебе не по зубам. Рычи в других местах... Кулак тяжело впечатался в скулу японки. — Знаешь что? – гнусаво сказала Двурукая. – Пугай своей бледной мордой кого другого. И если эта хрень не прекратится, я тебя сама, лично, на части порежу. Будет больно, обещаю. Фую холодно изучала Реви несколько секунд, а потом улыбнулась. В носу китаянки перестало булькать. Исчезли и иглы, пронзавшие виски. — Ты мне нравишься. Ты сильная. И боец. Будем дружить? Македонская удивилась, как никогда раньше. Долгую минуту она недоуменно смотрела на японку. — Слышишь, Эда, она совсем с головой не дружит. Пошли отсюда. Двурукая развернулась и вышла из комнаты, не дожидаясь подругу. Все равно пойдет следом, больше ей деваться некуда. 4 Кулак ныл. Реви разминала кисть, пытаясь разогнать кровь и избавиться от боли. В который раз Македонская прокручивала в голове те несколько минут, но так и не могла разобраться, что же произошло. Самым логичным объяснением был бунт организма против наплевательского отношения. Своеобразное «лягу и умру, будешь и дальше надо мной издеваться». — Эй, Эда, скажи мне, какого хрена мы доверяем этой особе? Она сказала нам идти трахаться в «Милашке», мы пошли трахаться в «Милашке»? — О да, детка, под взглядами десятков пар горящих глаз, — подмигнула блондинка. — Новый концепт солярия? Ты так и не ответила. — Потому что Балалайке этот человек мешает. Потому что Балалайка сказала, что эта особа подскажет, где его искать. Если твоя девичья честь страдает от перспективы публичного секса, мы можем контролировать входы-выходы. Все, как ты пожелаешь. — Твою мать, Эда, я не об этом. Пусть русские изучили его привычки, знают, что он посещает клуб и покупает девочек. Пусть, не жалко. Но почему нам просто не скажут, где его достать? Он же живет _где-то_. Работает, легально или нет. Он же не призрак, который появляется в «Милашке» с последним ударом часов, дрочит на трахающихся женщин и покупает пару часов их любви, если дрочка была выше среднего. Но уж купленные-то дамы знают, где он живет. Что мешает их допросить? — А по твоему лицу и не скажешь, что ты такая умная, — присвистнула монахиня. — Заткнись и подумай, — огрызнулась Македонская. – В чем подстава? Я могу параноить, но здесь что-то нечисто. — Реви, выдохни и прекрати нервничать. Еще два часа назад ты была готова носиться по Сиднею галопом, выискивая таинственного мистера Икс. Сейчас тебе помимо его смазливой мордашки известно, где он _может_ быть. У нас на него вообще информации почти нет, но тебя это, конечно, не смущает. — Тогда бы нам не платили по сотне. Кстати, это еще один повод нервничать. Сумма. Я жопой чую, что... — Хватит, — простонала Эда. – Хва-тит. Ну сколько можно? Взрослая решительная женщина, а ведешь себя, как пугливая девственница. — Не хочу зря помирать. — Во-первых, трупы смерти не боятся. Ты тоже не боишься, я помню, тебя только голые жопы пугают, — предупредила монахиня поток гневных слов. – Во-вторых, кто сказал, что мы весело на досточке пляшем? Мы обеими ногами на палубе, а на корм рыбам пойдет этот яппи. — Умеешь ты утешить, сестра, — хмыкнула Реви. — А то, — подмигнула блондинка. – Талант. А теперь о самом забавном. Ты когда-нибудь такое носила? — Что это? — В этом мы будем выступать. — Оу. Хм. И как?.. — Раздевайся, покажу. — А чего это я? — У меня другой набор, для блондинок. — Но... — Пиздеть команды не было! – рявкнула Эда. – Пора готовиться на выход. Несколько секунд Реви ошеломленно смотрела на подругу, а после – расхохоталась. — Знаешь, тебя бы в кожу, на шпильки и стек в руки. И была бы ты вылитая порнозвездень. — Спасибо, стараюсь. А теперь молчи и не мешай мне тебя одевать. Следующие полчаса женщины воевали с изобретениями модельеров, с собственными телами и друг с другом. Нелегкий бой сопровождался матом, сопением, взвизгиваниями да отчаянными «не надо!» и «ни за что!» — Ничего так смотрится, — хмыкнула Реви, разглядывая свое отражение. – Не мой стиль, полнейший кич, но из меня получилась бы неплохая жрица любви. — О ужас, какие она знает слова! – «испуганно» воскликнула Эда. — Три раза ха. И все равно, — Македонская снова нахмурилась, — как они умудрились сделать фото этого неуловимого Джо? — История об этом умалчивает, — легкомысленно заметила блондинка. – Наш выход, подруга. 5 К выбору одежды Рок подошел ответственно, чтобы не дать Чану ни малейшей возможности шутить на эту тему. Конечно, оставалось много других, но хоть в чем-то можно было обезопаситься. Самым нейтральным вариантом оказался повседневный набор. Костюм, белая рубашка и галстук, повязанный обычным узлом. Просто, солидно, со вкусом и... «Серо», — поморщилась бы, как всегда, Реви. Она стремилась поменять гардероб Рока на более яркий, но мужчина упорно держался своих привычек. Возможно, чтобы не затеряться в этой новой жизни, иметь хотя бы что-то, напоминающее о нем прежнем и помогающее стоять обеими ногами на земле, а не захлебываться, пытаясь сопротивляться захлестнувшему его стремительному потоку. Чан заехал за ним в шесть. Глава триады был вежлив, не отпускал шуточек, но Рок все равно чувствовал себя девицей на выданье. Глупо и безосновательно. По крайней мере, ни один внимательный взгляд китайца, ни одна его фраза, ни один его жест не давали поводов. Обычное чаепитие. Все то же жонглирование словами. Ставшие привычными попытки выяснить планы Балалайки, завуалированные тонким слоем иносказаний. — Кажется, в Китае говорят, «если сомневаешься в человеке, не веди с ним дела, а если ведешь – не сомневайся», — улыбнулся Рок и сделал небольшой глоток. – Вы же ведете дела с Балалайкой, так не сомневайтесь. — Вот я и пытаюсь, — мягко сказал Чан. – Но я работаю с русскими, а они говорят «доверяй, но проверяй». К каждому народу надо подходить с его меркой. — Мудро, но может повлечь за собой неприятности. К тому же, лично у вас нет интересов в Австралии. Находящиеся в Сиднее сами разрешат свои проблемы. Если у них, конечно, есть проблемы. Так что я не понимаю вашего упорного любопытства. — Потому вы и работаете в мелкой компании по доставке грузов и выполняете незначительные поручения. — Нет, — покачал головой Рок. – Не поэтому. Потому что сам выбрал такую жизнь. Конечно, мне помогли ее увидеть, но никто не толкал в спину. Я сам сделал первый робкий шаг. И не жалею. Чан не прокомментировал. Молча улыбнулся и разлил чай по чашкам. — Такое ощущение, что вы мне не верите. — Почему же? Верю. Разве у меня есть причины сомневаться? Если бы вам не нравилась такая жизнь, вы бы давно вернулись в Японию, к своим привычкам и семье. Окаджима не сказал ни слова, делая вид, что занят чаепитием. — Жаль, я рассчитывал узнать о вас немного больше, — сказал китаец. – Но раз вы не хотите... На несколько секунд воцарилась тишина, которую Рок не стремился разрушить, ясно давая понять, что Чан прав в своих выводах. — Что же, тогда поговорим о Сиднее. Вы уже прошлись по Кингс Кросс? Каждый турист обязан постоять на Харбор-Бридж, посмотреть на оперный театр, посетить австралийский музей и вкусить наслаждения, предлагаемые на Кингс Кросс. Конечно, список немного больше, паломники посещают и другие места, но эти – обязательные пункты программы. А будете себя хорошо вести, приглашу вас на ужин в Сентрал Пойнт. — Три пункта из названных вами я уже выполнил. А вот на Кингс Кросс не бывал. Наверное, плохой из меня турист. — У вас есть шанс исправиться. Отсюда всего километра два с половиной. Заодно по Гайд парку пройдемся, проветримся. Или предпочитаете такси? — Нет, прогулка будет весьма кстати, — улыбнулся Рок, поднимаясь. – К тому же, что за турист, не побывавший в парке с одним из красивейших фонтанов города и памятником Джеймсу Куку? — О, да вы знаете больше, чем показали. — Я просто позволил вам немного поухаживать и поразить меня своими великолепными познаниями, — подмигнул японец. Чан ошарашенно застыл, а потом рассмеялся. — Что ж, вы сравняли счет. — Мы ведем игру? – невозмутимо уточнил Рок. — Нет, мы фехтуем, используя вместо синай комплименты и шпильки, — с улыбкой ответил китаец. — Я думал, вы предпочитаете огнестрельное оружие. — Быть специалистом в одном деле не значит не знать о других. — В каждом ян есть немного инь и наоборот? — Именно. Перекидываясь словами, мужчины спустились по Ливерпуль стрит до Гайд парка, пересекли его по диагонали, наслаждаясь тишиной и покоем. Несмотря на то, что зеленый комплекс окружали дороги с плотным движением, деревья глушили звуки города. Создавалось впечатление, будто пешеходы находятся не в центре мегаполиса, а где-то в провинции. Если бы не огни высоток, иллюзия была бы полной. Увы, вскоре им пришлось выйти на очередную городскую артерию. Оживившийся было Рок тут же заскучал. К тому же, нельзя было закурить, запрещающие таблички попадались чуть ли не на каждом шагу, а дурная привычка тянуть одну сигарету за другой прочно въелась в кровь. — Пришли, Окаджима-сан. Совершенно обычное здание. Такое же, как десяток соседних. И все же немного другое, в Сиднее так мало домов, похожих друг на друга, словно их владельцы стремились отличиться во всем, в том числе и архитерктуре, как бы громко это ни звучало. Мужчины зашли в клуб. Чистый, почти стерильный воздух. «И здесь курить нельзя», — вздохнул Рок. На долю секунды показалось, что он проклянет минуту, когда его нога ступила на землю этого материка, но Окаджима быстро передумал. Небольшой дискомфорт можно было пережить. В конце концов, плюсов было больше. — И зачем мы здесь? – спросил японец своего спутника. — Чтобы вкусить легализованный запретный плод, предаться пороку вуайеризма и получить удовольствие. — Исчерпывающе. Чан расплатился, и их проводили в кабину. Мягкие удобные кресла, небольшой столик, охлажденные напитки, смотровое стекло и подиум, укутанный мраком. Гибкие, стройные девушки, раздевающиеся под плавную музыку. Их тела мерцали, искрили во вспышках света, создавая ощущение нереальности происходящего. И это было... — Красиво, — прошептал Рок. — Вот и ответ на ваш вопрос, Окаджима-сан, — улыбнулся Чан, закуривая. — Разве у них нет запрета? — Всего лишь вопрос отдельной кабины, вентиляции и денег. Не люблю отказывать себе в своих маленьких желаниях. Присоединяйтесь, скоро начнется настоящее шоу. Рок с удовольствием закурил, взял бокал с коньяком и откинулся на спинку кресла. 6 Свет погас, подиум погрузился во мрак. Сменилась и музыка. Окаджима не был большим знатоком рока, но Knocking on Heaven's Door узнал практически сразу. Ни слова, просто гитарные аккорды, отбивающие мотив, сначала чуть слышные, но с каждой секундой становившиеся все громче. Два луча выхватили из темноты женские тела, двигающиеся неторопливо, с кошачьей грацией. Хищницы, вышедшие на охоту, и неизвестно, которая из них станет победительницей. Высокая блондинка с улыбкой грешницы на невинном лице. Наблюдая за ее глазами можно было обмануться, решить, что ей неинтересно происходящее, что она скучает, а редкие вспышки, опаляющие зрачки, — всего лишь отблески света. Вторая – мельче, натянутая, словно пружина. Губы изогнуты не улыбкой, оскалом. Как будто она почуяла кровь и страх жертвы. Татуировка змеилась по плечу, выдавая малейшее движение напряженных мышц. Музыка сменилась, в звуки плавно вплелись арабские мотивы, ставшие через несколько секунд главной темой. Женщины перестали кружить друг вокруг друга, сблизились, сплелись, превратились в единую тень в ярком столбе света. Затаив дыхание, Рок наблюдал за ними, не задаваясь вопросами, как его подруги оказались на подиуме, и что рука Чана делает на его бедре. Во рту пересохло, в ушах гулко стучал пульс. Происходящее было настолько сюрреальным, что думать о _правильности_ или _неправильности_ было бессмысленно. Ладони прижались к холодному стеклу смотрового окна в тот же момент, когда Эда упала на колени и оперлась о черную ткань, покрывающую подиум. В ее глазах горел темный огонь. Мужчина был уверен, что женщина его не видит, и все же ее взгляд проникал глубже, обжигал сильнее, чем уверенные пальцы Чана, расстегивавшие пуговицу за пуговицей, чем прикосновения к коже, ставшей чувствительной до боли. Ощущения смешались. Отвернуться или закрыть глаза, чтобы не смотреть, чтобы сбежать из плена страсти. Невозможно — тело и разум одинаково противились, не в силах оторваться и сказать хотя бы себе глухое нет. Губы, скользившие по позвоночнику, зубы, коротко впивавшиеся в кожу, вынуждали одновременно прогибаться. Дыхание затуманивало стекло, но Рок все равно видел каждый жест, каждое невольное движение. И хищный блеск в глазах Македонской. Даже зная, что за спиной стоит Чан, что это его пальцы сейчас внутри, сложно было не плыть, не терять связь с реальностью, не обманываться, чувствуя всей кожей присутствие Реви, ее жар. Окаджима до боли укусил губу, пытаясь отрезвить себя и проявить уважение к любовнику, не подменяя его другим человеком. На короткие секунды помогло, пока разум не оказался вновь пойман в ловушку сюрреальности. Желание накатило с такой силой, что Рок не смог сдержать глухого «пожалуйста». Как и стона, когда Чан вошел в него. Непривычные мышцы резко сократились, и китаец замер. — Дыши глубже, — мягко сказал партнер. Долгие секунды рекомендаций, советов, легких приказов, выполняемых без малейших сомнений и колебаний. Неприятные, чуть болезненные ощущения и непрошенные ассоциации почти убили возбуждение. Почти. Если бы не происходящее на сцене, не искаженное лицо Эды и не ее глухие стоны, которые не заглушала даже музыка. Ритмичные движения Чана начали приносить удовольствие. Он будто копировал действия Реви, сводя каждым прикосновением с ума, стирая грань между кабиной и подиумом, реальностью и иллюзией. ...тонкие пальцы потерли сосок, и Эда... ...выгнулся, прижимаясь к груди Чана, насаживаясь на его... ...пальцы, и хрипло требуя больше, поминая проклятых и... ...святых, чувствуя, как подрагивают бедра, и... ...по ним стекает влага, а ее пальцы, раздражающие... ...головку члена... ...клитор, дарят наслаждение, как и губы, впившиеся в основание... ...шеи, руки, небрежно и уверенно скользящие по телу... ...выжигающие на нем имя... ...любовника... ...любовницы... ...пальцы скребут по стеклу... ...ногти полосуют черную ткань... ...крик срывается с губ... ...Эды... ...Рока, и он обессиленно прикладывается лбом к прохладному стеклу... ...подиума, пытаясь восстановить дыхание, а губы любовницы скользят по... ...позвоночнику, пока он медленно извлекает свой член. Окаджима с трудом улавливал происходящее, чувствовал осторожные прикосновения к бедрам, понимал, что Чан отирает его салфетками, одевает, но не мог пошевелить и пальцем. Произошедшее опустошило мужчину не только физически, но и морально. Он добрался до кресла, опираясь на негаданного любовника, провалился в мягкое сиденье и отключился от внешнего мира, наслаждаясь усталостью тела и разума. Глава триады не сводил с Рока внимательного взгляда, изучая эмоции, отражающиеся на лице, и улыбался. Ни один, ни другой не заметили, как женщины ушли с подиума. 7 — Подруга, а ты умеешь быть выматывающей, — хмыкнула Эда, осторожно отирая бедра салфетками. Малейшее прикосновение все еще отзывалось дрожью, и это слегка раздражало. Если все пойдет, как надо, придется работать, а не стискивать ноги из-за очередной волны. — Не могла устоять, ты была такой... ммм... – закатила глаза Реви. — А ну прекрати! – рявкнула блондинка, уперев руки в бока и гневно сверкая глазами. Китаянка рассмеялась. — А тебе идет злиться. Ты такая... Такая... ммм... — Зараза! Реви увернулась от брошенной в нее одежды. — Трусики? Спасибо, буду хранить, как самую большую драгоценность. — Зубы пересчитаю, — прорычала Эда, сжав кулаки. — Ой, байус, байус. Открывшаяся дверь остановила перепалку и остудила блондинку. — Ваш процент, девушки, — сказала хозяйка клуба, протянув стопку купюр. – Не хотите контракт подписать? — Нет, — одновременно сказали обе женщины. — Нам просто нужны были деньги на билеты, — добавила Реви. — Аха, домой, — закончила ложь Эда. — Жаль, клиенты были в восторге. И мне вы понравились. Кстати, с вами хотят поговорить. Тоже денежное дело, если вы заинтересованы. Скажете нет, я предложу ему других. Женщины переглянулись. — Почему бы и нет, — улыбнулась блондинка. — Хорошо, — кивнула хозяйка. – Сейчас я его приведу. А вы пока собирайтесь, у меня нет лицензии на услуги такого рода. Дверь мягко закрылась. Реви продолжила одеваться. — То есть на сцене трахаться можно, а в отдельной комнате – нет? – хмыкнула китаянка. — Да ладно, в наших родных штатах не меньше маразма. Не дай Всевышний тебе в Айове дольше пяти минут целоваться или в Миннесоте заняться оралом, по этому самому оралу и получишь. А еще и по карману. Или в тюрьму загремишь. — Вот потому я и свалила из этой страны, — подмигнула Реви, застегивая куртку. Когда женщины собрались и поправили макияж, дверь открылась во второй раз, впустив хозяйку и клиента. Блондинка и брюнетка переглянулись, улыбнувшись друг другу. Цель сама пришла к ним в руки, разве что не обвязав себя подарочной лентой. На короткую секунду Македонская поморщилась – бледная моль оказалась права, — но тут же выкинула неприятную мысль из головы. Предстояла весьма легкая работа, убить мужчину, выполнив заказ Балалайки, и получить деньги. «Расслабилась ты, Двурукая. Оружия у тебя нет. Конечно, ему и шею можно свернуть, но разве стали бы платить столько денег за легкую работу? Ну-ка, быстро сосредоточилась. И не забывай улыбаться». Эда вела денежные переговоры с Джоном Смитом, как представился мужчина. Услышав конечную сумму, Реви едва не присвистнула. Либо они и правда были безумно хороши, либо впереди ждет такая подстава, что впору хвататься за задницу и бежать отсюда куда подальше. Прицел вновь стал жечь кожу между лопаток, но китаянка его упорно игнорировала, спокойно улыбаясь. Когда рука мужчины легла на ее талию, Македонская ощутила холод. К горлу подкатил густой комок, а чутье требовало свернуть шею ублюдку прямо здесь, домчаться до гавани, запрыгнуть на «Лагуну» и исчезнуть с этого материка к чертям собачьим. «Совсем нервы сдали», — сглотнула женщина и сделала несколько глубоких вдохов. — Вы нервничаете? – мягко спросил Джон. — Немного, — признала Реви. – Это у меня впервые. — Что? Секс с мужчиной? Смит произнес это таким тоном, что Двурукая расслабилась и рассмеялась. — Спасибо, — сказала она, успокоившись. — Не за что. Машину уже подогнали ко входу и прогрели. Мощный внедорожник наводил мысли о поездке за город, такой автомобиль совершенно не нужен на городских улицах, скорее мешает. Общее впечатление подкреплялось кенгурятником. Впрочем, мужскую психологию было невозможно понять, они будто подчеркивали подобными игрушками свой статус успешного и крутого человека. Но ведь и цивилы не понимали любви Реви к огнестрельному оружию. Македонская бросила психоанализ, не потратив на него и десяти секунд. Просто села на заднее сиденье, изучая салон на предмет ловушек и неожиданностей, но не обнаружила ничего, кроме мартини и легких закусок. — Это для вас, прелестницы, — подмигнул мужчина. – Восстановить силы после выступления. Приступайте, дорога предстоит долгая. Пробки. — С удовольствием, — улыбнулась Эда и открыла бутылку до того, как Реви успела отказаться. Мартини неожиданно быстро ударил в голову. Македонская пыталась припомнить, как давно она ела последний раз, но мысли путались. Сил не хватило даже на то, чтобы повернуться к подруге и сказать, что собралась подремать. Темнота накатила слишком быстро, и Двурукая будто провалилась в бездонную яму. 8 Реви стиснула зубы. Так глупо она еще не попадалась. Раз за разом китаянка прокручивала произошедшее, пытаясь понять, где ошиблась. Бутылка мартини была закрыта, значит, напиток был чистым. К закускам она не притрагивалась. Оставался лед. Других вариантов не было. «Но совсем нет смысла рассуждать об этом _сейчас_. Надо найти выход». Именно это и было самой острой и нерешаемой проблемой. Руки затекли и потеряли чувствительность, сжать кулак и то удавалось с трудом. Македонская в который раз осмотрела помещение, но так и не нашла ничего, что помогло бы ей выбраться. Полутемный подвал, заполненный хламом. Скальпели и ножи. Обрывки одежды, перепачканные кровью, и локоны срезанных волос. Висящая в двух метрах от нее Эда. Блондинка была серой, и в этом не был виноват недостаток освещения. Из нее выпустили столько крови, что Македонская удивлялась, как подруга еще дышит. «Просто ты хочешь жить так же сильно, как и я. И кто теперь живой труп, а, Великая Реви? Кто уже умер и не боится смерти?» — оскалилась женщина. «Я не боюсь, но глупо умирать _так_», — ответила она самой себе. Китаянка напряглась, пытаясь вырвать наручники из скоб, к которым они были прикреплены, но тут же взвыла от нового взрыва боли. Затянувшиеся было раны открылись вновь, по рукам поползли тонкие струйки густой крови, мышцы мелко задрожали. Реви зарычала и дернула еще раз. В локте что-то щелкнуло, и женщина закричала. — Нехорошо, — мягко сказал мужчина, спускаясь по лестнице. – Подругу разбудишь, а она только недавно уснула. Македонская не понимала. Смотрела на его лицо и не понимала. Обычное. В нем не было безумия или бешенства. Твердый подбородок, решительные губы, прямой взгляд. Просто уверенный мужчина. Возможно, он и убивал кого-то в своей жизни, но в его глазах, в его движениях не было ни малейшего намека на психическое расстройство. «Или кое-кто совсем нюх потерял», — отвесила Реви себе очередную пощечину. — Зачем ты это делаешь? – глухо спросила женщина, не сводя пристального взгляда со Смита. — Потому что это доставляет мне удовольствие, — пожал мужчина плечами. Все. Спокойное равнодушие, с которым Джон ответил Двурукой, лучше всего доказывало, что он сказал правду. Неприятную, жестокую, с которой невозможно бороться, но правду. — Для таких игр всегда можно найти желающих. Есть люди, которым нравится, когда им причиняют боль. Почему мы? — Вы мне понравились. Вы были так убедительны и ярки. Красивы. Как только я увидел вас на подиуме, сразу подумал, как замечательно вы впишитесь в местный интерьер. Темнота вам к лицу. Обеим. И я захотел увидеть вас _здесь_. А я не люблю отказывать себе в своих маленьких желаниях. — И как часто ты себе не отказываешь? — Каждый раз, когда вижу что-то, что мне нравится. Рано или поздно бабочки попадаются, как бы они не трепыхались. — И ты их пришпиливаешь, обрывая им крылья? Мужчина улыбнулся, не глядя взял скальпель и подошел к Реви. — Да. Бабочка, которая стремиться выжить и вырваться из-под накрывшей ее банки, так красива. Она бьется, пытается заговорить зубы, оттянуть момент, когда игла проткнет ее сердце. Но даже потом крылья продолжают трепетать, ведь глупышка не верит, что это конец. На ее лице появляется выражение, которое не передать словами. Холодный металл разрезал кожу. В который раз. Македонская закусила губу, пытаясь сдержать проклятия. — Потом с ее лица исчезают храбрость и гнев, усталость и боль. Бабочка успокаивается, с нее слетает все напускное. Она становится просто хрупкой и красивой. — И немного мертвой, — хрипло сказала Реви. – А через пару дней начинает вонять. — Грубо, хоть и правда, — поморщился Смит. — Нас же будут искать. — Не будут. Приезжие, в клубе первый и последний раз. Вы даже свои настоящие имена не сообщили. Конечно, полиция может выйти на «Милашку», а через хозяйку и на меня. Но чтобы копы занялись вашим делом, кто-то должен заявить о пропаже. — А ты хорошо подготовился. — Работа такая, — улыбнулся мужчина. – Приступим? Следующие полчаса были наполнены болью. Реви сдерживалась, сколько могла, и все-таки начала кричать. Слезы застилали зрение, но она так и не заметила на лице мучителя садистского удовольствия. Все то же решительное и уверенное спокойствие. А потом женщина отключилась. 9 Македонская выныривала из одного потока бреда в другой и не могла понять, какой из них – реальность. Обволакивающая темнота, заполненная теми, кого она убила за свою жизнь, безликими, серыми, пустыми, — или полумрак, пронзенный криками, болью и запахом крови. Тени, шепот и вязкое чувство отторжения были и там, и там. Сложно, невозможно провести грань, отличить одну плоскость от другой. Где правда, а где выкрутасы подсознания? Женщина не чувствовала рук, а рецепторы посылали сигналы, не делая различий между настоящим и фальшивым мраком. А может, и не было никакой разницы. Дитя тьмы никогда не бывает на стороне солнца. Тем более, если не хочет этого. Холодное прикосновение. Скальпель или окоченевшие руки? Хриплый рык. Ее или зверя, пришедшего за ней? Влага на щеках. Кровь или слезы? Секунды сливались в минуты, минуты в часы, и время не имело смысла. Оно просто было. А Реви была вне него. Выстрел. Отдача, бьющая в ладонь, вздергивающая руку вверх. Всего лишь фантом. Воспоминание. Смех Эды. Как она может смеяться в этой одуряющей жаре? Еще немного, и Македонская растает под лучами солнца, выжигающего Роанапру. — Заткнись, — вопль, который она сама не услышала. Сумела ли прошептать? Холодный камень, обжигающий бедра и ягодицы. Нежные руки, отирающие лицо влажной тряпкой. Одурящий запах пороха, крови и фекалий. — Ну же, Реви, открой глаза. «Знакомый голос. Рок. Ну да, бредить так по полной». — Здесь ей лучше не станет, Окаджима-сан. «Бледная моль. Это чтобы мне жизнь сахаром не казалась? То есть смерть». Тошнотворное ощущение полета. «Вот уж не думала, что меня будет _так_ глючить. Слуховые и обонятельные галлюцинации. Чудно. А если я глаза открою, то и зрительные будут?» Свежий воздух впился в голое тело. Македонская задрожала. — Укройте ее, Окаджима-сан. Колючее одеяло, но такое теплое. «А может?..» На секунду Реви решила, что это не бред, а реальность. Но разочароваться было так страшно, что она с трудом заставила себя открыть рот. — Пить, — сипло попросила женщина. — Фую-сан, она!.. Македонская губами почувствала пластмассовое горлышко. Вскоре после этого восхитительная прохладная вода смочила пересохшие рот и горло. Где-то рядом кашляла Эда. «Бред или реальность?» 10 Реви пришла в себя на борту «Лагуны». Привычное мягкое покачивание. Лодка стояла, а не уносила команду прочь от берегов Австралии. «Замечательно. Значит, я могу встать и нарезать этого гаденыша на тоненькие полоски», — решила Двурукая. Только тело не подчинялось. Даже глаза было не открыть. Словно организм не хотел просыпаться в окружающий его мир, игнорируя сознание. — Твою мать, Македонская, вставай уже, — прорычала женщина и заставила себя сесть. Тут же выступил густой едкий пот, будто китаянка пробежала километр в гору. Руки дрожали, легкие лихорадочно втягивали в себя соленый воздух. Реви вяло улыбнулась и сдалась. Если уж она встать не может, то резать «Джона Смита» на полоски будет весьма затруднительно. Значит, надо сцепить зубы и выждать. — Привет. Даже не открывая глаз, Реви видела невозмутимое лицо Датча и неизменные черные очки. Ну и конечно, он полностью перекрыл дверной проем. Разве что наглая мышь осмелилась бы проскользнуть по полу, решив, что у этого громилы плохо с реакцией. — Йо, — вяло сказала женщина. — Хреново выглядишь. — Спасибо. — Плохо звучишь. — Перекричала. — Я рад, что ты жива. — Я тоже. — Ты девочка взрослая, но ты очень дорога нам. — Знаю. Эда? Койка заскрипела, когда Датч сел рядом. От него пахло солью, мускусом и табаком. Привычный запах. Родной. — Попей. В руку легла прохладная пластиковая бутылка. Вода. Мог бы и пивом воскресить. Влага смочила ротовую полость, горло, пищевод. Всего пара глотков, не больше. Не хотелось бы заблевать собственную лежанку. — Эда? – требовательно повторила Македонская. — В соседней каюте. С ней возится Бенни. — Как нас? — Как сосок. Какой-то белый чувак, не нюхавший воздуха Роанапры, скрутил двух крутых женщин. Я в шоке, Реви, — с улыбкой сказал Датч. — Я тоже, не сомневайся. И все же? — За вами следили русские, только вот Смит оторвался. Фую связалась с Роком, сообщила, что вы исчезли. Рок совершил невозможное и нашел вас. Убил Смита, спас ваши задницы. — Гад, — поморщилась Реви. — Что? — Удивился? Рок – гад. Я теперь не смогу убить Смита. Но я люблю Рока. Хоть он и гад. — Ты глаза откроешь? — Ты очки снимешь? — Нет. — И я тоже. Нет. — Отдыхай. — Я... — Все равно двигаться не можешь. — Но... — Тебе по челюсти двинуть? — Не надо, папочка. Отдыхаю, — хмыкнула Реви. – Только оторви свой зад от моей койки. — Есть, мамочка. — Пошел ты! Датч встал, помог Македонской лечь, накрыл одеялом. — Пиццу заказать или приготовить что-нибудь? — Пиццу «Гавайи» и холодное пиво. Выполнять, рядовой! — Есть, мэм! Реви улыбнулась. Ее окружают одни придурки. Замечательные, чудесные, родные придурки. 11 — Если сейчас и ты начнешь рассказывать, как я была безрассудна, пристрелю, — спокойно пригрозила Реви, когда Рок зашел в комнату. — Я, вообще-то, с пиццей и пивом. Кажется, мэм заказывала, — улыбнулся мужчина. — А где рядовой Датч? — Воркует со своей возлюбленной, мэм, рассказывает, какие у нее замечательные детальки, и покрывает их смазкой. Кажется, он извращенец. — Других не держим, — подмигнула Македонская. Пицца была восхитительно горячей и ароматной, а пиво – божественно холодным. — Я в раю? – прошептала женщина, откинувшись на стену. — Съешь еще кусочек, выпей еще бутылочку и ты гарантировано окажешься в аду, — хмыкнул мужчина. — Ну уж нет, в демоверсии я побывала, лицензию покупать не буду. И кряк пусть идет лесом и полем, — хохотнула Реви. — Я... – начал японец и запнулся. Двурукая выжидательно на него смотрела несколько секунд, но Окаджима молчал, заливаясь краской. — Ты? — Я переживал. И испугался. За вас. Обеих. Отвратительно выглядели. — А еще ты – гад, — безапеляционно заявила Македонская. — Что? — Ты убил этого Смита и лишил меня удовольствия. — Ну прости, в следующий раз не буду вмешиваться, — огрызнулся Рок. — Спасибо. Что вмешался. Знаешь, и правда было хреново. — Я... И снова тишина. Навязчивая, гнетущая, давящая на плечи и становящаяся с каждой секундой все более неуютной. — Я пойду. Поправляйся, — вяло сказал Рок, поднявшись. — Аха, — выдохнула Реви. Дверь каюты закрылась, оставив женщину в одиночестве. Снаружи шумело море, мелкие волны бились о борт, чуть раскачивая лодку. Пылинки плясали в полосах солнечного света. Мирная и уютная атмосфера. — Я тоже тебя люблю, — прошептала Македонская. Двурукая легла, закрыла глаза и провалилась в сон без сновидений. За сутки в подвале Смита она насмотрелась на год вперед. 12 Возвращались они дольше, чем плыли в Австралию. Посылка больше не жгла трюм, впереди не было никакой работы, только заслуженный отдых, но когда «Лагуна» проплыла мимо Будды, Реви уже изнемогала от безделия. Еще и Эда кружила по палубе, как зверь в клетке. Блондинка не привыкла быть в море столько времени. Хорошо хоть за борт не свешивалась, подкармливая рыбешку. Первым делом женщины пошли к Балалайке. Так или иначе, работа была выполнена, причем для этого пришлось пожертвовать не только потом и порохом, но и собственной кровью. Русская была чрезвычайно любезна и приветлива. Оторвалась от просмотра очередной партии порно и расхохоталась, только увидев наемниц. — Сестра, мы что-то пропустили в нашей биографии или на нас клоунский грим? – недоуменно спросила Македонская. — Девочки, о ваших сиднейских подвигах уже ходят легенды. Конечно, только для узкого круга, но... Очередной приступ смеха прервал речь Балалайки. Женщины молча ждали, пока русская продолжит рассказ. — Ну во-первых, вы дали этому ублюдку поймать себя. В принципе, объяснимо, и это вам не в вину. Говнюк был слишком хорош и работал под крышей СВР. — СВР? — еле заметно вздрогнула Эда. — Служба внешней разведки России. Что не отменяет его говнистости. Он убил за последние пару лет больше тридцати дурех, — мрачно и сухо сказала русская. — И? Это и была причина? — Одной из дур была моя племянница. Реви и Эда ошарашенно смотрели на невозмутимую Балалайку. Эта женщина терпеть не могла потерь среди своих людей, жестоко карая тех, кто поднимал на них руку. Логично было бы, если бы она сама, лично разобрала Смита на органы, но... — Но почему? – сказала Македонская. — Потому что. Я наняла вас. Работа сделана. Говнюк убит. Не так, как я предпочла бы, но он мертв. — Хорошо, что там во-вторых? – спросила Эда. — Девочки, вы _такое_ шоу устроили, — вновь развеселилась русская. – Нет, любой способ хорош, чтобы заловить гада, но вы пошли извилистым путем. — Твоя бледная моль сказала, — проворчала Двурукая. — И вы повелись? Чем громче смеялась Балалайка, тем гуще была краска на щеках обеих женщин и сильнее было их раздражение. — Девочки, вас развели, как... Как... В общем, повеселили вы старушку. — Я ее убью, — глухо пообщела Реви. — А что? – невозмутимо заметила Эда. – Мне понравилось. Забавное амплуа. И этой японочке в чувстве юмора не откажешь. Кривом, но все же. Повторим как-нибудь, детка? — подмигнула она Македонской. — Да пошли вы! – рыкнула китаянка и вылетела из комнаты. Оставшиеся женщины расхохотались. — Ладно, что насчет оплаты? — Деньги уже переведены на ваши счета. — Рано, надо было бы на три разбить. Ну да ладно, сами разберемся. Пока, Балалайка. Не забывай приходить на исповедь. — Обязательно, kogda rak na gore svistnet. — Что? — Ничего, — сказала женщина и отвернулась к мониторам, давая понять, что разговор закончен. Эда вышла из комнаты под жгучее солнце Роанапры и пошла к Церкви Насилия, обреченно отмеряя шаги и потея. Эпилог Великолепное утро, жаркое, душное, наполненное запахами перегара, дыма и разложения. Еще один бессмысленный день, который нужно прожить, чтобы дотянуть до очередной дозы адреналина. Утопить его в алкоголе и закусить дракой, скользя из вчера в завтра. Реви с трудом выползла из кровати и отправилась в душ. Теплый. Липкий. — Я обожаю этот город, — выдохнула китаянка, размышляя, куда податься, на «Лагуну» или в Церковь Насилия. На тумбочке призывно лежала монета в десять бат. — Ну уж нет, — хмыкнула женщина, стянула волосы резинкой и отправилась к своим компаньонам. Иногда можно принять решение, не полагаясь на судьбу. Для разнообразия.