О волке и вороне

Ты закрываешь глаза – и ты видишь бесконечный снег, и голые деревья, и долгую-долгую зиму, так терзающую твоих братьев в чёрном. Ты закрываешь глаза с мечтами о свежем ветре весны, о холодном северном солнце лета – но перед тобой свежее кровяное мясо добычи, от которого идёт пар, и кажется он сладким, и легко вонзаются в него клыки. Во сне шкура твоя настолько тёплая, что днём одежду хочется сжечь, потому что она уже совсем не греет; во сне ты даже снег любишь – потому что твоя узкая грудь рассекает глубокие сугробы, будто нос хорошей лодки по воде… Днём ты идёшь к мейстеру. Слепой старик смеётся над тобой и посылает к Старку. Старк тоже смеётся. - Одинокий волк? – Бенджен смеётся над тобой, а сам пьёт эль и собирается к брату на юг; а потому в его суме плащ теплый, но с пряжкой серебром, и братья тихо проклинают его, лорда, выбравшего такую судьбу за то, что сами не выбирали её. – Одинокому волку никогда не выжить зимой в лесу. Только стая. - Но… - Это глупые сны, солдат. Забудь о них и неси свой дозор. Ты послушно несёшь – а ночью снова видишь волчьи сны. Постепенно ты знаешь его всё лучше; ведь там лес и свобода, а тут черные плащи в Чёрном замке и серая хмарь вокруг. Ты один – и пускай глупые люди смеются, ты молод – твои лапы такие сильные, ты пробегаешь столько лиг за день! Ты думаешь о том, что хочешь загрызть Бенджена Старка, спишь всё чаще, а хлеба ешь всё меньше. Рухнув от голода всего-то перенося дрова, ты оказываешься у мейстера снова. Мейстер уже не смеётся, только грозится вливать еду насильно. - Ты, юноша, это брось. Сказки о варгах может и не сказки – но некому тут тебя учить. Гони от себя этого волка, пока он не умер во вьюге, а ты не погиб с ним с тоски. - С ним не тоска, - ты тихий, покорный, ты хочешь спать. - С ним хорошо. Ты глупый. - Ты не должен быть с ним. Ты брат Ночного дозора. А с севера идёт сильная буря. Многие звери погибнут сегодня ночью. Днём ты упрям; ночью труслив и напуган. Ты дремотно скулишь от поступающего за много лиг на стене злого холода, и слишком далеко от своего логова, чтобы вовремя спрятаться от пурги. Снег переворачивает мир с ног на голову, и где земля, а где небо ты уже не понимаешь. Смешиваются вокруг тысячи запахов и все исчезают, слизанные ледяным языком, и нет пред тобой больше никакой дороги. Ты кружишь по диким полям. Во сне твоё тело трясётся от холода и страха. Ты слышишь воронье карканье. Ты просыпаешься от боли и царапаешь себе лицо. И братья твои будят ради тебя мейстера. Чёрный замок вовсе не черен, а Стена не искрится серебряным холодом, как ты когда-то слушал от матери. То всё глупые сказки – а на деле тут серое всё, как серые тучи над треклятой громадой Стены. Истаяла твоя гордость давным-давно, когда окружил себя насильниками и убийцами, лишь в чёрное спрятавшимися от суда. Исчезает и всё остальное в тебе – как исчез на далёком севере всего лишь одинокий волк даже не видевший ни разу Стены. От глухой тоски цепенеют руки и ноги, но тебе всё равно что на себя, что на братьев в чёрном, косящимся на тебя. Тебе не снятся сны. Иногда мерещится хриплое карканье. Мейстер даёт крупицу сладкого сна тебе. Сладкие сны не приходят, как и никакие иные, но ты хотя бы спишь, хотя бы ешь и вспоминаешь о весне. Бенджен Старк качает головой, глядя на тебя. Ты бегаешь в разведки чаще, чем тебя могут держать слабые человеческие ноги. Ты вдруг становишься сильнее, и тебе доверяют карты и командование большими группами. Но в глубине ты волк. В глубине – выеденная безжалостной зимой пустота. Первая стрела вонзается в голову твоего брата на привале дальнего патруля. Деревья прячут тебя, но стрелы всё летят: и убивают они Уолта, который крал у тех, кто слабее его, убивают Дикона, зарубившего женщину, не желавшую выходить за него, ранят Тома, но он хороший малый, так что ты оттаскиваешь его. Стрелы летели с востока. Лик чардрева глядит на тебя оттуда. Тихо в лесу. С запада, скрытого голым кустарником, вылетает волк и толкает на землю так, что вышибает из лёгких весь воздух. Запах крови на клыках, глухой рык в глотке, сила в передних лапах, что к земле тебя прижимают – в лапах знакомых, кажется, что в знакомых… Белый ворон садится на ветвь рядом; глаза его чёрные. Он смотрит внимательно, и человеческим взглядом пронзает тебя насквозь. Короткое карканье – тебя отпускают. Довольное карканье – но стрела всё равно вонзается у твоей головы, и видишь ты мелькнувшие пламенем волосы в горящих листьях чардрева. А Том выживает, потому что ты донёс его до Стены. Ты охотишься с белой вороной: она знает тропы лучше тебя, а ты теперь знаешь, что это именно ворона. С моря и юга приносит вновь запахи близкой весны – но они столь тонки, они легки, и мейстеры не заметят знаков ещё месяцы. Ты хочешь забыть, кто такие мейстеры. Ты забываешь, потому что у тебя есть он. Его костёр теплый, и он предупредил тебя, чтобы ты не совал лапы и нос в горячие угли. Его летучие когти попадают метко, но никогда в тебя или птиц. То ты носишь ему часть своей добычи, то он делится с тобой мясом; а его ладони могут делать с твоей шкурой что-то такое, что ты прижимаешь уши к голове и бьёшь хвостом, довольный. Он твой друг – это очевидно. Его логово в роще из чардрев. Сотни плачущих глаз смотрят на тебя – но не беспокоят тебя, волка из своих лесов. Деревья перешёптываются на своём языке красных листьев; и он иногда говорит с ними, гладит стволы, вытачивает свои когти из их тел. Он ворона в человечьем теле и карканье подруги в белом понимает слишком хорошо; а порой к нему приходят люди, дарят соль, дарят рыбу, но он их не любит. Он странен настолько, что, просыпаясь, ты не знаешь, что и думать. Он знает общий язык – как и племя одичалых, что к нему ходит. Когда ходят мужчины, они боятся его и называют серым колдуном, но когда приходят женщины, то улыбаются, смотря на его волосы и говоря, что красавчик, огнём поцелованный. Всех он гонит – все обижаются, а потом приходят снова – и он их гонит опять. Его глаза голубые, как синее-синее небо юга, и вдруг Стена у тебя, в Чёрном замке, вдруг снова засияла ярким ледяным хрусталём. Он красив настолько, что перехватывает дыхание. Он хватает тебя за холку и говорит с тобой: и понимаешь ты его днём, вспоминая, и удивлён ты ему ночью. - Хватит подсматривать за мной, волче. Он треплет по голове. - Я могу научить тебя делать лучше, волче. Тебе от него хорошо. - Приходи ко мне, волче. Ты просыпаешься без него. На этот раз никто ни о чём не знает. Ты не идёшь к мейстеру сам; а он во сне говорит тебе, когда пора уходить, чтобы есть и пить. Одичалые враги тебе, и ты враг всем одичалым, но вдруг в рыжине чужих волос и воле его жизни понимаешь ты, что значит вольный народ. Воля – идти, куда хочешь. Воля – делать, что знаешь. Воля – даже с ним, чёрной вороной разговаривать. У тебя нет воли, у тебя только долг. Долг выгнал тебя из дома, чтобы у отца твоего, имеющего четырёх сыновей от законной жены, не было позора. Возложил ты на себя чёрное – и долг клятв, в которые ты перестаёшь верить, тяготит всё сильнее. Ты не должен никому говорить о тепле, что разгорается в твоей груди от языков пламени очага, от яркого их цвета; ты спрашиваешь у Бенджена Старка об одичалых со стрелами из чардрева. - Некоторые одичалые носят луки из чардрева. На юге такие стоят целое состояния, но в Зачарованном лесу есть целые рощи этих деревьев. - Я думал это слухи. - Для конюхов, строителей, поваров – слухи. А ты разведчик, и рано или поздно их сам увидишь, хотя место неприятное. Ты думаешь, что ты видел. Ты вспоминаешь, как твои сильные лапы перебирали снег у белых корней, чтобы отловить парочку мышей; ты знаешь, как трудно поймать воронов, вьющих гнёзда в алых листьях; ты считаешь, что рыжий одичалый смеётся тоже по-вороньи, когда ты без толку щёлкаешь зубами в низких ветках… А ещё он хрипло напевает или колдует, смазывая белый лук перед охотой, и стрелы его – тоже белые. - Но всё же даже одичалые понимают, что это слишком ценный материал для стрел. - Нас с Томом пытались такими подстрелить. - Ах да, та вылазка… - Бенджен цокнул языком и поморщился. – Не вини себя. Этого знаю. - Правда? - Колдун он, считает, должно быть, что стрелы из чардрева принесут удачу. И уж не знаю, в этом ли дело, но он один из лучших стрелков по обе стороны Стены из тех, с кем я сталкивался за годы службы. А их уже немало было. - Дозор пытался его убить? - Один раз да, но его не поймать. Да и проблем от него не так много, как от большинства остальных. Он не интересуется грабежом, воровством, не пытается пробраться на юг… Нападение на вас – первые за последние года четыре. - А раньше? - Двадцать человек в двадцати милях от Сумеречной башни. Отряд додумался рубить чардрева на дрова – хотя зимой вдали от замка и выбора-то у них не было. Сначала подстрелили часовых у костра, а затем и всех спящих. Тела стрелок сжёг, но оставил белую стрелу в снегу. - И Куорен его не ловил? - Только он и ловил – но одиночку выследить сложнее. Да и не сразу своим глазам веришь, что такое может сделать один человек. Куорен гнал его до самого Кулака первых людей, пока на его группу не напали волки, - Бенджен покачал головой. - Но всё же он мирный, если в богорощи не лезть. От Крастора лично меня куда больше тошнит. Крастер мерзкая вонючая тварь и насильник, от которого ты с наслаждением держишься подальше, пускай и радуешься его дому в пургу. Колдун в красных листьях и с вороньими перьями в копне волос – Старых Богов очередной лик, внезапно прекрасный. Лесных волков ты можешь понять даже слишком легко. Больше ты не ходишь к Бенджену, потому что тот уже что-то подозревает. Твой интерес к одичалому не нравится даже тебе самому – но поделать ты ничего не можешь, и, закрывая глаза порой уже сам направляешь волка по нужному следу. Спустя пять месяцев приходит весна. Ты дурак, сломавший голень за месяц до весны; и ты счастливчик, потому что заживает на тебе всё, как на собаке, однако любой отряд ты будешь задерживать. Белый ворон из Цитадели каркает на тебя, требует куски лучшего мяса с дороги, и он прав, потому что путь был вовсе не близкий. Ворона погладили уже все в Чёрном замке, кому он позволил к себе подойти: ведь то ворон весны, ворон теплого лета, - но у тебя он берёт еду с рук и на тебя смотрит чёрными глазами-бусинками. Ты охотно наваливаешь ему мяса побольше, когда слышишь карканье за спиной и оборачиваешься. Второй белый ворон крупнее. Но ведь тебе известно, что то ворона, верно? - Здравствуй, - ты тих. Ворона каркнула. - Я тебя не обижу. Ворона знает, голову набок повернула. Говорят, что темные крылья приносят темные слова. Но крылья вороны белые, а ворон из Цитадели добрые вести принёс. Когти белой птицы впились тебе в плечо, а острый клюв ласково щёлкнул у самого уха. Тебе щекотно. На миг глаза ворона Цитадели становятся белыми. И вдруг он взлетает – и вот кружатся они уже в влюблённом танце, а взгляд её весь на тебе. Кто-то там, с другой стороны, смотрит прямо на тебя. Улыбается и горит мгновенно появившимися на первом солнце звёздочками веснушек на коже. «Хватит подсматривать за мной, волче», - так говорят вороны, так дышит в него сама мёртвая Стена и давит всей своей громадой. «Приходи ко мне, волче», - так поёт чужое сердце, околдовывает тебя, заманивает подальше от Стены. Однако всё решает лето. Всё решает солнце. Ты уже сам идёшь к нему, и волчья воля таится где-то в глубине, даёт место тебе. Ты даже не спишь – стоит день, и над Чёрным замком тучи, но северней вдруг теплее, и алые листья переливаются в ярких лучах. Белые ворона и ворон ведут тебя, потому что украла ворона для себя пару; а хозяин её хочет украсть тебя, и ты легко идёшь в когти хищнику. На ярком солнце опушки растаял снег. Бледные ступни в воде чистого ручья. Ты садишься поодаль – ты думаешь, появится ли больше веснушек на белой коже. Ты решаешь, что да. Вороны выдают тебя, каркают и смеются над твоей любовью. Она ведь нежная, твоя любовь, ты не уверен в ней, в любви своей. - Посмотрел я на тебя, - говорит тебе он, твоё огненное наваждение, зимний сон. – Люб ты мне, приходи сюда. Ты не знаешь куда. - Буду твоим, а ты – моим. Тебя вгоняет это в трепет. Долг душит тебя, но голубые глаза разбивают все оковы. - Я люблю ворон! – он смеётся. В солнечных лучах смеётся так, что тебя слепит. Сомнения сметает горной лавиной. Ты уходишь спустя неделю на рассвете. Ты знаешь сам, как открыть ворота, и тебе кажется, что спину жжёт слепой взгляд мейстера. Но на опушке тебя уже ждёт твой лютоволк. И рядом с ним дожидается его белая ворона.