Сон-видение

Когда от усталости болит голова, а перед глазами уже расплывается реальность, словно кто-то ввел ей внутривенно серную кислоту, я без сил опускаюсь на колени. Уже ничего не хочется делать, рука по привычке хватает телефон, но звонить вдруг оказывается некому. Список контактов с более чем сотней номеров, но ни один абонент не поднимет и не скажет то самое «алло». Не привычное «здрасте» и не родное «привет» — с улыбкой на последнем слоге. А простое, человеческое, банальное «алло». Внутри всё клокочет, как закипающий суп и вот-вот убежит молоком из кастрюли или выльется лавой Везувия на головы глупых людей. Хочется говорить, хочется кричать от эмоций, но с губ срывается тишина. Она порхает бестелесной субстанцией по комнате, пока в приоткрытую форточку не залетит последняя в этом году бабочка. Бедняжка, спасаясь от надвигающейся грозы, видимо решила искать укрытия под светом яркой лампы, но совершенно неожиданно и так подло оказывается захвачена и порабощена моими беззвучными чувствами. Теперь она летает иначе — уже не бессмысленные трепыхания в воздухе, а освоение нового тела и новых возможностей. Пытаясь её поймать, с трудом поднимаюсь с пола — голова со свинцовой тяжестью склоняется к земле, а ноги, кажется, давно пора смазать в заржавевших суставах. В очередной раз упустив темнокрылое создание теряю равновесие и падаю на диван. Сердце от испуга бешено колотиться, но глаза вдруг находят белый, пустой потолок. И уже не важен ритм пульса, пусть танцует танго, польку, да хоть вальс! Не важно! Почему-то так грустно смотреть на пустой белоснежный океан, в котором ты тонешь, захлебываясь страницами тетради, и из последних сил хватаясь руками за поля. Но я не хочу больше видеть этот бесконечный смертельно соленый цвет. Закрываю глаза и наступает ночь. А потом где-то зашелестела трава. Тихо, знакомо, как давно позабывая песня, слова которой вот-вот готовы сорваться с языка и положится на звучащую музыку. Чувствую, как краснею щеки, наливаясь теплом от холодного прикосновения осеннего ветра. Что-то едва ощутимо коснулось моих ресниц — смотрю — и вижу перед собой серое полотно неба. Ни одна умелица за всё время существования человечества не сумела так же прекрасно изобразить все переливы облаков, капли небесных слез, не заметных по отдельности, но вместе преобразующих образ тучного полотна. А они пытались — в этом можно даже не сомневаться. Поворачивая голову касаюсь щекой чего-то холодного, сухого и шуршащего. Первые опавшие листья. То красные, впитавшие жар любви, то желтые — свидетели горьких разлук, а то и вовсе зеленые — как огоньки в глазах неустанно верующих в чудо. Вдруг накатывает грусть и мне очень хочется плакать. Осенний парк, гроза, застывшая со вдохом в легких — момент, который можно назвать прекрасным. Но эта красота не греет душу, не заставляет улыбаться, даже если от этого уже болят мышцы лица. В атмосфере неуловимо витает призрак той тишины, тишины комнаты с белым потолком и открытой форточкой. И тут моей ладони дотрагивается нечто совсем другое: теплое, мягкое и родное. Хотя, впрочем, очень многое мне стало дороже любой валюты — так бывает, когда впускаешь кого-то в душу и он приносит с собой малиновый чай или бисквитное печенье; кто-то — известного писателя с его малоизвестной книгой или сказку собственного сочинения. А другие… Другая, очень знакомо, по-своему сплетает наши пальцы — мои, холодные и не гнущиеся, со своими — горячими, как кровь. Улыбаюсь, сама того не замечая, и перевожу взгляд на такую же мягкую и счастливую улыбку на лице подруги. Теперь-то я понимаю, как сильно по ней соскучилась — по человеку, которого больше нет. Есть кто-то с её лицом — но словно сменив цвет глаз на пару тонов светлее; с её голосом — произносящим совершенно неожиданные слова и всё же без её мыслей, без того, что делало её особенной. Оттого ещё крепче сжимаю её руку — словно боюсь отпустить хоть на мгновение. Хотя… Совсем не «словно», а так и есть. И только убедившись, что наш «замок» запечатан достаточно крепко, осмеливаюсь повернуться в другую сторону и уже самой прикоснуться к остывающим на ветру кончикам пальцев новой подруги. Она несмело мне отвечает, и я знаю, что пройдет ещё много времени прежде чем мы создадим новый «замочек», но он будет не менее сильным. Вновь смыкая веки, я превращаюсь в слух и по возможности сливаюсь с землей. Теперь я ощущаю любое действие, происходящее на её поверхности. Даже не удержавшаяся слеза, скатываясь по щеке и прокладывая быстро высыхающий след, не остается обделенной вниманием. Но особым приоритетом обладает дрожь от шагов новых людей, которые постепенно стягиваются к этому месту и затем занимают свою роль на ковре пожухлой листвы — соединяя руки, они входят в цепочку случайностей и совпадений из которых одним прекрасным днем прорастет судьба. И хоть даже сейчас я точно знаю, что никого из них рядом нет, тепло их ладоней передается мне, вытравляя из осени любое проявление хандры. Однако лежать больше не хочется и без труда поднявшись, я ступаю на первую ступеньку последней лестницы, ведущей на крышу. Как известно — последние минуты ожидания всегда самые тяжелые. Если до этого дни пролетали мгновенно, то теперь секунды двигаются как в замедленном режиме. До верхней площадки с закрытой на засов железной дверью остается всего пять шагов и меня впервые посещает мысль, что я абсолютно не знаю, где оказалась. Мне не знакомы обшарпанные и кое где разрисованные стены, ступеньки так же не вызывают никаких воспоминаний, а ведь обычно побывав где-либо я навсегда запоминаю хоть какую-то деталь — место, где в тот раз сидел голубь и странно косился в мою сторону, или ставни, старые и давно мечтающие о покое, но по-прежнему бессменно несущие свою вахту. Эта же лестница, эта дверь и, вполне вероятно, само это здание встретились со мной впервые. Очнувшись от самокопания в закромах памяти и вынеся окончательный вердикт, я внезапно оказалась всего в паре сантиметров от стены, которая обладала своими собственными гранями, не соединяющихся с остальной частью дома. Нащупав ручку и чуть выше — отодвинув засов, я нажимаю плечом на неподатливую дверь и жмурюсь, от яркого света полной луны. Несколько секунд уходит на примирение с обиженной сетчаткой и вот я снова могу видеть. Передо мной расстилается крыша. Самая обычная — как стандартная шляпа многоэтажки. Кое-где непонятные наросты — у людей это называли бы прыщами, а те, что побольше — уродливыми бородавками. Я иду и не сразу замечаю разницу, которая всё же присутствует в атмосфере — здесь воздух более чистый. Более холодный, более искренний, какой-то другой. Не оборачиваясь на захлопывающуюся дверь, я медленно иду вперед. Это не самое высокое здание, но даже тот вид, что открывается отсюда — уже захватывает дух. Сотни домов, тысячи окон, звездное небо электрического света словно озеро отображает небесный купол. Не досконально, с известными изъянами, но по-своему красиво. Со своей исключительной неповторимостью. Тихий кашель и гаснет свет. Поворачивая голову, я замечаю девочку, сидящую на самом краю и беззаботно свесившую ноги вниз. Про таких и говорят «одной ногой в могиле». Осторожно подхожу к ней параллельно думая, как бы привлечь внимание не напугав? Одно неверное движение с моей или её стороны — и в могиле уже окажется всё её тело. Но она сама оборачивается, чем пугает уже меня, и спокойным взглядом заглядывает в мои глаза. От её вида меня бросает в дрожь, и вот я уже вынуждена стряхивать с себя оцепенение. Лишь однажды я встречалась с похожим выражением лица — так на меня смотрели больные раком дети. Одни из них уже смирились, вторые — из-за всех сил боролись, но не с болезнью, а со страхом. Со страхом смерти, со страхом родителей, со своим собственным от предстоящих мучений и испытаний. Эти дети улыбались, но слишком по-взрослому — хватало одного взгляда чтобы разглядеть неестественность показываемых ими чувств. Девочка же не улыбалась. Но смотрела она так же, как те дети — у неё был потухший, но разукрашенный фломастерами и карандашами взгляд. Она искренне пыталась выглядеть лучше. Я отступаю от неё на шаг. Это лицо мне знакомо, эти чувства — когда-то разделенные со звездами. И я точно знаю, что никогда не было ни крыши, ни этой девочки. Однако мы все сейчас здесь. — Ты тут не была. — Встревоженно шепчу я. — Ты тоже. — Спокойно отвечает она и отворачивается к городу. Киваю головой в согласии. Сильный порыв ветра задувает мне на лицо волосы, что вызывает приступ безудержного смеха. Я понимаю, что во всём этом нет решительно ничего забавного, но накопившемуся напряжению необходимо найти выход и уж лучше это будет смех, чем слезы. Не унимаясь, я, точно так же беззаботно присаживаясь на край, спуская ноги в воздух. Теперь мне уже не страшно. — Так, что там — впереди? — Почувствовав себя неудобно, спрашивает она. Я закидываю голову и всматриваюсь в небо, не торопясь с ответом. Что её ждет? Её несомненно жду я. Где-то однажды она сделает шаг и вдруг одной ногой перестанет быть собой. И эти изменения распространяться по её телу как яд или лекарство и в конечном итоге от неё прежней ничего не останется. Разве что мысли. Впрочем, лишь их отголоски. — Город, — наконец-то отвечаю я, одновременно говоря о пейзаже перед нами и о своём недавнем переезде. Вспоминая это, лениво ищу взглядом своё окно — хотя его конечно же не видно отсюда — в котором на открытой форточке примостился огромных размеров кот. — А… — начинает она снова, но я перебиваю, заранее догадываясь о вопросе. — Будет, всё ещё будет. — Какой банальный уход от ответа. — Нервно передергивает плечами. А я улыбаюсь. Смотреть в своё прошлое всегда волнительно, словно раз за разом проезжая по знакомому маршруту однажды выглянуть в окно и… поразиться красотой природы, отблеском солнечных лучей, особенно удачно упавших именно в этот момент. Или увидеть, как смеется, колыхаясь, зеленая трава. — А они ведь так похожи… — Продолжаю в слух свою мысль. — Кто? — Капли дождя на окне троллейбуса и звезды. Может все эти небесные светила тоже — лишь капли на стекле? И за ними проноситься целая жизнь… Но мы не видим этого — наши взгляды затуманены облаками. На мгновение закрываю глаза — моргая — и вдруг снова вижу потолок. Знакомый, холодный и пустой белый потолок своей комнаты. Голова вновь ощущает мягкость подушки, а затекшие ноги конвульсивно дергаются, пытаясь убедиться в своей жизнеспособности. Всё хорошо, всё в порядке, всё просто отлично. Голова, после такой прогулки, ведет себя тихо, не слышно больше не гула, ни шороха мыслей. Осталась лишь усталость и неимоверное желание как можно скорее уснуть. И, пожалуй, надо будет прикупить флуоресцентное звездное небо, чтобы потолок больше никогда не был таким пугающе одиноким, а сон-видение никогда не забывался.