Atchafalaya

      Темнеющий абрис перелеска, стекающего вниз по холмам, то и дело подпрыгивая на ухабах и проваливаясь в овраги, очерчивал широкую, извилистую линию от края равнины к горизонту. Сумрачный пейзаж, поделённый надвое смоляной тропой Тенсас Байу, был охвачен благоговейной тишиной. Совсем скоро, мы окажемся в Батон-Руж, оттуда рукой подать до Нового Орлеана; я уже бывал в этих краях, однажды. Как сейчас помню: плотные ряды невысоких зданий, играющих оттенками разноцветных фасадов; призывно мерцающие, неоновые вывески; сиротливо расставленные вдоль тротуаров, уличные фонари, — повсюду царит чарующая атмосфера, пропитанная терпкими ароматами крепких напитков и бархатным звучанием замысловатых джазовых мелодий. Возвращаться туда, возможно, не самая лучшая мысль, но иного пути у меня нет.       Ночь застигла нас ещё на выезде из Лейк Чарльз; к тому времени, я уже провёл порядка восьми часов за рулём, и, ни смотря на мой неисчерпаемый энтузиазм, усталость с каждой минутой навязчиво подступала ко мне, — однообразный вид, простирающийся вокруг, постепенно угасал, превращаясь в тонкую, размытую полосу меж полусомкнутых век. Магистраль опустела и, теперь, выглядела заброшенной; миновав несколько миль на восток по длинному мосту, раскинувшемуся над бассейном Атчафалайа, я свернул на обочину и остановил машину, едва не задев массивное, бетонное ограждение. Мне нужно было, хотя бы ненадолго, выбраться из салона, пройтись, и, молча, выкурить сигарету.       Кэссиди спал на переднем сидении. Возможно, я разбудил его, когда вынимал помятую пачку Мальборо из бардачка и, случайно, опрокинул картонный стакан, стоявший в пластиковом держателе. Так или иначе, не прошло и минуты, как мое спокойствие было безнадежно утрачено.       — Где мы?       — В тридцати милях от города.       Я стоял, облокотившись на край холодного, каменного поручня, и пристально наблюдал за тем, как искрится лунный свет, растворяясь в пестрящей волнами, мутной воде. Голые, сухие деревья, прильнувшие к берегам, склонялись друг к другу; заповедные земли, безмятежно спали под позолоченным покрывалом опавшей листвы, — казалось, вдалеке, вот-вот появится старая, деревянная лодка, угрюмый Харон протянет мне руку, приглашая на борт, и увлечёт меня за собой, в царство вечных мук и всеобщего забвения.       — Так поехали, может еще Капитолий увидим!..       Заспанный, хриплый голос Кэссиди невольно отвлек меня от мыслей о психопомпах. Я повернулся и отдал ему свою сигарету.       — Знаешь, смотрю я на тебя и все хочу кое-что спросить, но постоянно забываю…       — Я согласен, если ты это имеешь в виду.        Саркастичная усмешка, отпущенная в мой адрес, была вполне ожидаема, и я сделал вид, что ничего не заметил.       — Какого это, жить вечно?       Каждый раз, когда он обращал на себя мое внимание, я безуспешно пытался разглядеть в нем что-то особенное. Я полагал, что свое существование в этом мире он просто обязан каким-то образом оправдывать, у него должно быть определенное предназначение. Однако, чем усерднее я старался его понять, тем чаще приходил к выводу, что все это, — не более, чем ошибка, нелепая случайность, произошедшая, скорее, не «для», а «вопреки».       — Ты ради этого меня в такое романтичное место привез?       — Кэс, я серьезно.       Было бы наивно с моей стороны, рассчитывать, что он сумеет угомониться сразу. Для того, чтобы найти причину избегать подобных разговоров, не нужно быть семи пядей во лбу, но мне так хотелось это услышать, с тех самых пор, как подобное только начало укладываться у меня в голове.       — Ну, я тебе так скажу, - он слегка нахмурился и задумчиво произнес, - вот, люди постоянно боятся того, что с ними может случиться что-то непоправимое, — со мной, разве что, неприятное. Для каждого из них беспрерывно идет обратный отсчет, запускающий стремительную цепочку превращений, — мое же время, однажды, просто остановилось.       Морозное дыхание ветра поминутно сливалось с протяжным скрипом покачивающихся крон деревьев и треском надломанных веток. Затаившийся за горизонтом, рассвет, разбавлял небесную синеву многообразной палитрой розовато-лиловых оттенков. Луна бледнела и медленно таяла; мириады звезд, сопровождавшие ее бесконечное странствие попутно терялись из виду. Воцарилось молчание. Кэссиди затушил сигарету и швырнул окурок в воду. Его взгляд неприкаянно блуждал по окрестностям, а пальцы нервозно впивались в опущенные манжеты.       — Теперь ты мне ответь, падре, какого это, во что-нибудь верить?       — Хороший вопрос.