Йен

Его зовут Йен Сигерсон, и это ему ни о чём не говорит. Фамилия — это второе, что он узнаёт о себе. Первое — что ему не нравятся капельницы. Медсестра, менявшая капельницу, когда он очнулся, вскрикивает и уговаривает его лечь снова: — Вам нельзя вставать, мистер Сигерсон, пожалуйста, ложитесь! Третье, что он узнаёт — у него сломана нога. Открытия идут чередой. Значение слова «амнезия» становится сто восемнадцатым по счёту. И первым по значению. * Он смотрит на врача и знает, что у того старый пёс, которого давно нужно усыпить, но жалко, проблемы со старшим сыном и любящая жена. Его это пугает. Он не понимает, откуда знает всё это. — Память может вернуться, — говорит врач. — Возможно, через сны. Вам что-нибудь снится? Он растягивает губы в холодной, ничего не значащей улыбке. — Нет. Он не собирается рассказывать о мутном кровавом мареве и падающих ему в глаза кусочках неба. — Медсёстры утверждают, что вы плохо спите, — настаивает врач. — Вам снятся кошмары? Возможно, это действительно кошмары. Тёмно-синие глаза с серым ободком по краю радужки. Крик, который он не может расслышать. Руки — небольшие, сильные, надёжные. Его прошлая жизнь, разлетевшаяся на осколки. — Нет, — отвечает он. Врач вздыхает. * Своё имя он узнаёт из больничной карты. Он несколько раз повторяет его на разные лады: — Йен. Йен? Йен… Оно звучит не так. Иногда он думает, что сходит с ума. А потом вспоминает, что уже сошёл. Тогда он начинает смеяться, и ему вкалывают успокоительное. * Он умеет читать, писать и считать. Это приводит врачей в восторг. Его их чрезмерная радость бесит. — Ваша память обязательно вернётся! — бодро утверждает очередная врач и заставляет его проходить бесконечные тесты. Тесты интересны только в первый раз. В восемнадцатый они вызывают острое желание совершить убийство. Он крутит в пальцах ручку и размышляет, сможет ли двигаться достаточно быстро для того, чтобы воткнуть стержень ей в горло. * Через две недели ему разрешают гулять в парке. Разумеется, на костылях. На улице прохладно. Стоя на одной ноге и придерживая костыли локтями, он поднимает воротник больничного халата. Воротник кажется ему слишком маленьким. Это тоже неправильно. Он пытается поправить шарф. Шарфа нет. Он швыряет костыли в ближайшие кусты и падает на холодную землю с криком. Он кричит своё имя. Но ему кажется, что он кого-то зовёт. * Через месяц костыли сменяются тростью. Трость по неизвестным причинам вызывает у него гораздо более тёплые чувства. На следующий день к нему приходит гость. * Высокий мужчина в строгом костюме с зонтом ожидает его в парке. — Вы знаете меня. Он не спрашивает, он утверждает — слишком уж цепкий взгляд у этого человека для того, кто видит его впервые. Гость кивает. — Знаю. — Кто я? Гость молчит. Ему кажется, что он слышит, как в голове этого человека жужжит и пощёлкивает жёсткий диск. — Йен Сигерсон, — наконец произносит гость. — Вы лжёте! — кричит он. — Так лучше для тебя, — холодно говорит человек с зонтом, и в голове Йена проносится: «Чёртов айсберг». — Я преступник? Гость качает головой. — Нет. Проблема в том, что ты не преступник. Тебя здесь прячут. Постарайся не доставлять персоналу лишнее беспокойство. — Как меня зовут? — Он почти умоляет, хотя ему глубоко противна мысль о том, что он вынужден просить помощи у этого высокомерного мерзавца. Гость качает головой и холодно чеканит: — Йен Сигерсон. * Проходит осень. Он разрабатывает ногу, тренирует память. Ему постоянно приносят книги. На просьбу о компьютере или хотя бы телефоне отвечают отказом. Любая попытка вспомнить что-нибудь, произошедшее до того, как он очнулся в больнице, вызывает сильнейшую головную боль. Гость приходит раз в две недели на пятнадцать минут. — Почему я здесь? — Ты лечишься. Замкнутый круг. * Зимой он пытается сбежать. Клиника окружена лесом, и он теряет направление. Его разыскивают с собакой, когда он, отчаявшись, просто сидит под деревом. Он знает, что делал что-то неправильно, но не может сообразить, что именно. * После неудачной попытки побега его сваливает жесточайшая простуда. Он мечется в бреду и кого-то зовёт. Он знает, что где-то есть руки, которые принесут ему облегчение, спасут его из сумрачного жара, но вокруг не те. Всё не так, и он не хочет вновь приходить в себя, возвращаться в этот неправильный мир. * После болезни он замыкается в себе. Почти ничего не ест, не ходит на прогулки, не интересуется книгами. Его единственный гость появляется по расписанию и неодобрительно поджимает губы. Ему плевать. Очень сильно болит голова. * Тихий разговор в коридоре не привлекает его внимания, но дверь палаты открывается и кто-то втягивает воздух сквозь зубы. Он поворачивает голову и замирает. Тёмно-синие глаза с тонким серым ободком по краю радужки. Он знает, как эти глаза вспыхивают радостью и восхищением. Знает, как темнеют от раздражения. Знает, как пылают нежностью. Песочный оттенок волос почти незаметен из-за седины, но он знает, точно знает, что раньше седины было намного меньше. Знает, как в этих волосах играет солнечный луч. Знает, каковы эти волосы на ощупь, когда зарываешь в них пальцы. Знает, что по утрам они всегда сильно взъерошены с правой стороны. Небольшие ладони сжаты в кулаки. Он знает, что прикосновения именно этих рук он искал в бреду. Он хочет назвать имя, но с его губ срывается: — Йен… — и он в отчаянии бьёт кулаком по постели. Он знает об этом человеке так много. Он не знает его имени. * — М… мне рассказали, что с тобой, но запретили называть имена… — Пожалуйста, — умоляет он. Этого человека умолять не стыдно — он не помнит, почему, но уверен. Его тюремщик пронзает нового гостя холодным взором. — Надеюсь, вы помните наш договор, — угрожающе произносит он, стискивая ручку зонта. Тот прикрывает глаза. — Он же мучается, Ма… м-м-м, чёрт вас раздери! — Это нужно в первую очередь для него самого. Для его безопасности. Йен, — от этого обращения вздрагивают оба, — тебе нужно прийти в хорошую форму через месяц. Тогда всё закончится. Я сам всё тебе расскажу. — Сейчас. — Нет. Он сжимает зубы и бешеным взглядом смотрит на человека с зонтом, но его останавливает бережное прикосновение к руке. Тёмно-синие глаза смотрят с сочувствием. — Пожалуйста, Ш… Йен. — Хорошо, — рычит он. — Но я не хочу больше его видеть. Ты мне сам всё расскажешь, — он вцепляется в надёжную ладонь, которую знает, но не помнит. Снисходительное самодовольство прямо-таки сочится из человека с зонтом. — Твой друг, Йен, не знает всего. — Не важно, — неожиданно тихо отвечает он, сплетая их пальцы так, словно делал это сотни раз. — Меня вполне устроит его память, раз уж своей у меня нет. * Друга привозят ещё дважды, но человек с зонтом не позволяет им больше разговаривать, только кивать издали. Он видит, что они спорят, но это ничего не меняет. Он отчаянно хочет подойти ближе, но приходится держать себя в руках и ждать. До тех пор, пока однажды он не находит у себя на кровати аккуратно разложенную одежду: бельё, белоснежную рубашку, идеально выглаженный костюм, тёмно-серое пальто с синим шарфом. Он одевается, чувствуя, что по его лицу расползается невольная улыбка. Ему помогают сесть в машину, и за время поездки он умудряется извертеться на заднем сиденьи, но, верный своему слову, демонстративно не обращает внимания на сидящего рядом человека с зонтом. Автомобиль останавливается на тихой улице. Он смотрит на дверь с цифрами 221В и знает это место. Он знает эту лестницу — и поднимается по ней. Он знает комнату на втором этаже. Он знает продавленный диван и старые узорчатые обои. Он знает человека, который встаёт ему навстречу из гобеленового кресла. Он делает шаг, кладёт ему руки на плечи и задаёт самый важный вопрос: — Как тебя зовут? — Меня?! Джон, — говорит он, смеясь сквозь слёзы. — Меня зовут Джон. — Я люблю тебя, — говорит Йен и растворяется в потоке данных. * Его зовут Шерлок Холмс. Потеря памяти - следствие прыжка с крыши. Ради Джона. Во время амнезии он спутал свои сны и реальность. Джон всего лишь его сосед и друг. Его зовут Шерлок Холмс. Он открывает глаза. Ладонь Джона, почти прикоснувшаяся к его щеке, бессильно падает под его взглядом. Йен Сигерсон сказал правду и исчез. Йен действительно любил Джона. Шерлоку придётся с этим жить. Шерлок Холмс поднимает руку Джона и прижимает к своему лицу.