Любовь с примесью табака

Едва хриплый голос Яширо и очередная сигарета в его руке... Запах бумаги, табака, фильтра и пепла, запах дыма, пронизывающий всю комнату. Сатору было всё равно. До определенного момента. До момента, когда он невольно стал наблюдать за действиями Яширо. Каждый раз он оказывался с ним рядом во время очередного сеанса курения своего давнего учителя и, кажется, Сатору словно что-то искал в этих непринужденных передвижениях руки от лица до пепельницы. Кажется, он искал что-то глубокое в его взгляде, позе, в которой он сидит; искал нечто замысловатое и интересное в выражении его лица… А может, просто ему с каждым днем все больше сносило голову. Сатору уже не стал бы даже спорить с утверждением, что он помешан на учителе. И это было бы смешно, если бы не было так больно видеть чужие взгляды на нем. Ведь Яширо был сексуален от идеально выглаженной черной рубашки и до блестяще начищенных ботинок. В его любви к галстукам можно было увидеть нечто такое, от чего шли мурашки по коже и одновременно тянуло к этому человеку. Фуджинума тот еще собственник - как с цепи срывался, стоило кому подойти и сделать комплимент его учителю. Однако чаще доставалось за это самому Яширо, и Сатору иногда даже пытался извиниться. Но делал он это по-своему — банальщина вроде «извини» отдавала нежеланием признать свою ошибку, и где-то в глубине души он чувствовал, словно на самом деле защищает нечто своё. Вместо искренних извинений Фуджинума предпочитал обнимать сорвавшегося до края Яширо-сенсея, возвращая того от точки невозврата. И, стерев с лица кровь мягким рукавом своей рубашки, целовал; минуту или две он всегда мог себе позволить… И длилось бы оно так, длилось долго. Однако со временем поцелуи становились все короче. А потом настал момент, когда все круто изменилось. Вот Сатору еще целует слабого и беспомощного Яширо. А вот тот уже закидывает руки ему на шею и целует в ответ. Дыхание перехватывает, и по телу разливается, покалывая в кончиках пальцев, нервное, болезненное, но мощное... Возбуждение. Помнит ли он, что было дальше? Разумеется, помнит. Спальня просто огромна, мягкие кровати не сдвинуты, и они просто валятся на ближайшую от входа, закрыв дверь на замок. Рубашка летит в дальний угол. Тесный галстук снимается с шеи — лишь бы не мешал целовать подрагивающее и гудящее от стонов горло. Яширо просто вытряхнуть из одежды, и Сатору не ленится — будто отказали тормоза, он почти срывает вещи, кидает их за спину и так до тех пор, пока распаленный, бесстыдно раскинувшийся на постели Яширо не притягивает его для нового поцелуя. Томный, возбужденный, с распухшими губами и встрепанными волосами. Идеальный. Учитель аккуратен и неспешен в обнажении партнера, даже когда стонет и кусает в ответ губы. Яширо просто плохо контролирует ослабевшие, затрясшиеся пальцы, но это большой секрет. Фуджинума никогда не снимает очки, и даже его учитель не знает, почему. Приходится поверить, что лучше не снимать, и, сжавшись на кровати, согнув и разведя ноги, Яширо тихо умирает, ощущая, как палец входит. Скользко, горячо, тесно... И немножечко больно. Тягучая и неспешная процедура растяжки похожа на сладостно-садистскую пытку. Сатору целует ему живот и будто дразнит, избегая самых нежных и распаленных зон. Гаку алеет после тихого смешка, и стискивает коленями чужую шею, сгорая от стыда. Сатору со смехом делает вид, что задыхается, и давит на простату. Удовольствие какое-то противоестественное, но опомниться Яширо уже не дают. До третьего пальца, до самой постыдной разрядки у него нет ни шанса не извиваться, не стонать и не испытывать самое натуральное счастье. Счастье это стекает каплями спермы и пота, разливается в воздухе мускусным запахом секса и терпкого одеколона. Яширо ощущает блаженство, даже помня, что это лишь самое начало. Лодыжку целуют и отводят назад, за плечо. Бедра гладят. Скользкая головка размазывает горячую смазку. Гаку из-под ресниц смотрит, как Сатору устраивается. А потом внутрь толкается крупная головка, и Яширо выгибается на постели, сгребая простынь в горсти, царапая короткими ногтями. Хочется кусать и кричать, но получается только второе — низко, хрипло, рвано. Сатору любит такой голос учителя – хриплый и рваный. Любит его стоны. Его крики. Его сорванный шепот. Но больше всего, больше всего любит свое имя, срывающееся с пухлых губ. Он входит до конца. Морщинку на лбу разглаживает поцелуем и шепотом. Что он внутри. Полностью. Расслабься, и прекрати давить ногами на плечи. Жаль, что эту развратную позу, этот момент, этот запах, этого Яширо нельзя сфотографировать на память. Фуджинума смахивает пот с чужого лица. Наслаждается беспомощной дрожью ресниц, видом прикушенной зубками нижней губы. И двигается. Двигается так, чтобы Яширо сладко и хрипло стонал. Его Яширо. Теперь уже его – навсегда.