Ólafur Arnalds - Near light
***
Монотонный звук капающей воды из умывальника наковальней отдаётся в тяжёлой голове. Будто отмеряет секунды жизни. Прожитые, или те, которые еще предстоит пережить. Гоголь пьян. Худое тело, для которого такое количество алкоголя катастрофически огромно, скрюченной корягой замерло в кресле. Последние язычки огня лижут пепел, бывший до недавнего времени рукописью. Все что выходит из под рук не для него, не о нем - скудно и рыхло. В пьяном дурмане срываются шелестом с губ строки: "Чёрные глаза - жара, В море сонных звёзд скольженье И у борта до утра Поцелуев отраженье." Он не замечает скрипа двери и не видит грустной улыбки Гуро, который будто в ответ молвит: "Синие глаза - луна, Вальса белое молчанье, Ежедневная стена Неизбежного прощанья."***
Гоголь думает, что Гуро совсем не романтик, оттого неловко прячет легкий цвет шиповника под пальто, когда чувствует на себе взгляд следователя. Забежав в покои, с осторожностью достаёт своё маленькое сокровище и с грустью наблюдает за тем, как белые лепестки-крылышки опадают на грязный пол. Молодого человека воротит от трупов, он едва держится, чтобы его не выворотило скудным завтраком, который мало что даёт его телу, но создаёт ощущение какой-никакой наполненности. Под кожей зудит от осознания собственной бесталанности. Глядя на то, как увлечён своей работой Гуро, хочется быть таким как он, соответствовать, а не вызывать лишь усмешку и жалость. Алкоголь пропитывает каждую клеточку организма, завязывает в свои узлы, заставляет почувствовать до остроты в глазах своё существо, желание жить. И бархатный смех, который никогда не услышишь от угрюмого писателя, льётся из его уст. Сейчас же еле возвратившись до дому, он в порывах ярости мечется по комнате и кидает в огонь все что плохо лежит, зарисовки, отдельные написанные главы, скомканную бумагу. Гуро находит его полусидящим в кресле, аккуратно достаёт из цепких горячечных пальцев скомканный листок, и острая, доселе сдерживаемая всеми правдами и неправдами нежность заполняет его. На листке, в уголке, зарисован набалдашник его трости, в центре - он сам, в этом щегольском красном пальто ( и когда Николай только успел?) и он не хочет знать откуда такой кроваво-красный цвет взял его protégé. Рядом соседствуют строки: "Не мигают, слезятся от ветра Безнадежные карие вишни. Возвращаться - плохая примета. Я тебя никогда не увижу." Гоголь в бреду. Пошлые, томные образы мечутся у него в голове. Он расхристанный лежит на белых простынях, и оттого вороные волосы его подчеркивают бледность молодой кожи. Ему видится Яков, звериным оскалом впивающийся в горло юной особы, вот он уже рядом с Николаем, сверкая тяжёлым взглядом, проводит большим пальцем по его губам, оставляя на них железный привкус крови. Спустя секунду боль пронзает внутренности и изо рта вырывается наружу чёрный ворон. Гуро, сняв с себя верхнюю одежду сидит у изголовья кровати и обнимает Гоголя за голову, проводит холодным полотенцем по восковому лбу, по синякам, залегшим под глазами писателя. Тот резко просыпается и, увидев перед собой причину своих кошмаров, дергается назад, ещё ходя по тонкой грани между сном и реальностью. — Голубчик, у вас жар, — только и находит, что сказать Гуро. Бедный юноша протягивает руку к следователю, желая удостовериться, что происходящее реально, но тот резко перехватывает его запястье, тянет к себе хрупкое тело и утыкаясь в вороную макушку, вдыхает запах волос Николая. — Прошу вас, не оставляйте меня на суд кошмаров.***