Держи меня за руку

      Маришка читала много фантастики о мирах, где соулмейты — не больше, чем присказка. Где люди спокойно живут без всяких мыслей о предназначенном судьбой человеке, заводят отношения, дружат большой компанией, выпивают по пятницам в баре с коллегами по работе, а в выходные собираются на пляж с приятелями из клуба по интересам. Выходят замуж, за кого хотят, называют лучшим другом, кого хотят, рожают детей, от кого хотят.       В её мире, разумеется, всё было так же, никто не обговаривал, что нельзя обсуждать книги, вместе ходить на танцы или заниматься сексом не со своим соулмейтом. Никто и не стремился ограничить свой круг общения каким-то одним человеком, но соулмейты были. И это считалось стократ важнее, чем семья, друзья и любимые. Маришка не знала, каково это, слышала только по рассказам: находясь рядом, соулмейты перестают замечать границы своей реальности и способны выйти за её пределы.       Но найти человека, с которым границы этой самой реальности совпадают, не так и просто. Такой человек всегда один на всю жизнь, и он не обязан родиться с вами в одном городе или в одной стране, в тот же месяц или год. Маленькие дети порой встречают своего соулмейта в доме престарелых. Потом, лишившись его через пять-десять лет, топятся или стреляются, потому что единожды увидев бескрайние просторы не ограниченной, одной на двоих, реальности, уже не можешь жить в рамках общей. Найти своего соулмейта подчас было куда страшнее, чем не найти его.       Свою метку Маришка получила в восемь лет: умывалась утром и вдруг заметила, что запястье с внутренней стороны оплели тонкие чёрные полосы, свившиеся в затейливый узор. Первой мыслью, разумеется, захотелось пойти похвастаться кому-нибудь, но Маришка вспомнила слова, которые ей упорно повторяли изо дня в день с пяти лет: «Когда на твоей ручке появится картинка, хорошенько прикрой её и никому-никому не показывай», грустно вздохнула и замотала запястье полотенцем. В обед мама уже принесла ей красивый напульсник с ярко-синей бабочкой на голубом фоне, а с первыми холодами Маришка влезла в огромный для неё свитер старшего брата и не снимала всю зиму.       Детям обычно не объясняли, почему запястье с меткой нужно прятать, чтобы лишний раз их не пугать. Предупреждали только, что закатывать рукав или снимать платок можно лишь перед своим соулмейтом, и ни слова не говорили, как понять, такой же узор на запястье у человека перед тобой, или нет, если нельзя смотреть.       Маришка продержалась семь месяцев, а потом решительно пошла на брата, намереваясь во что бы то ни стало показать ему свою метку: она наслушалась рассказов подружек и одноклассников, что старшие братья лупят почём зря, а младшие сёстры ябедничают родителям, и знала точно, что раз Джош всегда терпеливо объясняет ей непонятные темы по математике, встречает поздно вечером с рисования, помогает нести до дома тяжёлый рюкзак, а на ночь непременно приходит поцеловать её в лоб, он однозначно её соулмейт.       Но Джоша передёрнуло, словно Маришка с расстояния в несколько метров шандарахнула его ударом тока, он вывернул голову в сторону, а запястье сестры крепко обвил своей большой ладонью, непреклонно и даже грубо заявив:       — Завяжи платок. И быстро.       Руку Маришка прикрыла, чтобы брат согласился посмотреть на неё, но не отступилась.       — Я всё выяснила. Мира, Таниша, Саша и Кайли очень хорошие и с ними очень весело, но если бы мама сказала, что я не могу пригласить на день рождения их всех, я бы не смогла решить, кого позвать, а кого нет. Чарли носит мои учебники в школе, и мне приятно, но если бы это предложил сделать Майк, я бы обрадовалась больше, но я ему нисколечки не нравлюсь. Остаётесь ты и мама, но я знаю, что мама была соулмейтом с папой, а значит, не может быть со мной. А ты можешь.       — Сестрёнка, это не так работает. — Джошу тогда было четырнадцать, и Маришка, возможно, не была бы так категорична, если бы два года назад случайно не подсмотрела, как мама успокаивала его, плачущего, поздно вечером на кухне. В тот день он показал запястье девочке, в которую был влюблён, но соулмейтами они не оказались.       — А я говорю, так. Мы же просто теряем время. Вот скажи, кого ты больше любишь: меня или Барри?       Барри был лучшим другом Джоша, который через день заходил на ужин и оставался допоздна играть в приставку. Но Джош без раздумий сказал:       — Тебя, но…       — А меня или Маркуса?       Маркус, на три года старше Джоша, занимался с ним в одной секции по карате, и, возвращаясь с тренировок, Джош трещал о нём без остановки, что Маришка с мамой не могли вставить и слова.       — Тебя. Но это всё равно не значит, что мы соулмейты.       — А я говорю, что значит!       Маришка притопнула ногой и снова потянулась закатать рукав, но брат опять её остановил.       — Ладно, если ты настолько хочешь проверить, давай проверим. Но показывать буду я.       Джош мог бы объяснить ей словами, она бы поняла. Не поверила бы, обиделась, но дальше просить бы не стала, но брат не хотел, чтобы она обижалась. Поэтому обречённо вздохнул и расстегнул пуговицы на манжете рубашки. Маришка чуть напряглась и почувствовала тошноту уже тогда: когда не увидела на запястье брата чётких чёрных полос, а только грубую корку, словно рубцы на недавно разбитой коленке. Рисунок, наверное, можно было разглядеть по тонким белым шрамикам, но нужно было сильно приглядываться. Джош не дал Маришке попробовать рассмотреть, он взял со стола циркуль и металлическую линейку и, сжав зубы, принялся ковырять руку.       Маришка завопила, чтобы он прекратил, даже попыталась выхватить опасные острые штуки, но Джош был в разы сильнее. Когда он закончил, с запястья пришлось стирать кровь, причём трижды, чтобы она перестала заливать рисунок. Маришка же тёрла глаза, чтобы разогнать слёзы, потому что от них всё расплывалось. Знала бы она заранее, так бы заплаканная и убежала прочь из комнаты, но она не знала. Доверительно наклонилась над протянутой рукой брата и беспомощно всхлипнула: рисунок был похож на её, в некоторых местах даже совпадал. Но идеальной копией не был.       Она взглянула на Джоша с таким отчаянием и виной, а тот только грустно усмехнулся. А потом со свистом глотнул воздуха и вцепился свободной рукой в стол, ногтями царапая крышку. На глазах Маришки соулмейтовская метка её брата пошла кровавыми трещинами, тут же грубо затягивающимися жёсткими рубцами. Корка, которая так напугала девочку, восстановилась, но, как показалось Маришке, стала толще. Вот почему детей заклинали не показывать запястья кому попало. И плакал Джош два года назад вовсе не от того, что девочка, которая ему нравилась, не оказалась его соулмейтом. Он плакал от боли.       Маришка тогда в слезах бросилась брату на грудь и проревела, казалось, полгода. Джош же измученно обнял её одной рукой, прижав к себе поплотнее, гладил по голове и устало выдыхал, что это ничего страшного. Пуговицы Маришка застёгивала ему на ощупь, крепко-крепко зажмурив глаза.       Своего соулмейта Джош нашёл в двадцать один: девчонке было девятнадцать, и над ней издевались в колледже старшеклассники, порвали ей рукав на блузке и дёргали на себя руку, чтобы посмотреть на метку. Джош тогда бросился наперерез и прижал её запястье к своей груди, не сразу сообразив, что мельком посмотрел сквозь пальцы, и ничего не произошло. В том же коридоре он тогда во второй и последний раз перочинным ножом сковырял струпья со своей руки, а через месяц занял у матери денег, чтобы купить обручальные кольца. Он кружился с сестрой в медленном танце на свадьбе и шептал ей на ухо:       — Это что-то невероятное, сестрёнка. Мне очень-очень жаль, что я не могу тебе этого показать, извини.       Она висла у него на шее и чувствовала себя в тот день самой счастливой.       — Я очень рада, что у тебя всё хорошо. Я тебя поздравляю.       К тому моменту Маришка уже кромсала руку пять раз. То, что случилось с её братом, отвадило её даже думать о соулмейтах на три года, но потом, в двенадцать, она всё же закатала рукав перед школьной подругой, и её запястье покрылось первой коростой. Это было больно, Джошу пришлось за месяц купить ей три тюбика обезболивающей мази, и только тогда Маришка немного пришла в себя. Но через полгода уже сдирала корку купленным в ближайшем супермаркете лезвием перед парнем из танцевальной студии, и снова оказалось мимо.       У Маришки была дурацкая привычка переводить людей из категории знакомых в категорию друзей без промежуточной стадии вроде приятелей или удачных собеседников. А друзья как-то очень быстро приравнивались к соулмейтам. Боли Маришка не боялась, на четырнадцатилетие брат с обречённым вздохом вручил ей симпатичный нож с самым тонким и острым лезвием, которое только смог найти, ковырять им руку оказалось куда удобнее, чем всем остальным.       После парня с танцев была Лана — девушка, с которой Маришка познакомилась по почте и полетела к ней в гости, по большему счёту для того, чтобы перед ней содрать корку со своего запястья. Они вдвоём потом полдня метались по городу в поисках аптеки, а Маришка много извинялась за кровь на подушке и одеяле.       За Ланой последовали Кристина, Яни и Кейт, после попытки с Кейт пришлось вызывать врача, чтобы тот назначил противошоковые и антибиотики. Никто не говорил, что попытки найти своего соулмейта ограничены, но у каждого человека был свой предел выносливости, и Маришка через него, видимо, перешагнула.       Через год после свадьбы брата она потянулась к ножу ещё раз, на всякий случай заранее позвонив в скорую. Приехали они не зря.       А потом появилась Ирма.       Сколько Маришка ни пыталась вспомнить, а никак не могла восстановить в голове картинку, откуда она взялась. В телефоне сохранилась дата первого от неё сообщения, Маришка могла перечислить без запинки все важные события своей и её жизни, которые они друг другу пересказывали, и сбивалась при ответе на самый простой вопрос: «Как вы познакомились?»       Больше года они прообщались почтой, провели вместе лето, потом ещё одно, а на третий раз прямой линией соединили на карте свои города и рванули вдвоём в тот, что посередине. Никто из них так и не заикнулся о теории с соулмейтами, хотя Маришка была уверена, устрой ей сейчас брат проверку, подобную той, что она провела ему в девять, с вопросами:       — Кто тебе дороже: Лана или Ирма? — она, не задумываясь, ответит:       — Ирма.       И какой бы ни была альтернатива:       — Яни или Ирма? Йен или Ирма? — чёрт возьми, даже: — Я или Ирма?       Она замнётся на секунду, но всё-таки выдохнет:       — Ирма.       Не то что бы Маришка боялась, что очередная её попытка её убьёт, это, пожалуй, волновало её в последнюю очередь. Скорее уж ей казалось, что мир её окончательно перевернётся с ног на голову, если с Ирмой они вдруг не окажутся соулмейтами. Если с кем Маришка и готова была теперь делить реальность, так только с ней.       Разъезжаться по домам им нужно было уже на следующий день, и в последний вечер они дотемна бродили по полупустынным улицам, урвав по последней чашке капучино в закрывающейся кофейне. Маришка захватила нож, ещё когда встречала Ирму с поезда, но в итоге протаскала в кармане всю неделю, решившись показать только сейчас.       — Никто из нас друг другу ничего не должен, но я хочу попробовать, — пробубнила она, уставившись в лавку, будто доски интересовали её больше сидящей напротив подруги.       Ирма перехватила её руки, когда она потянулась к запястью.       — Сколько раз ты уже это делала?       — Семь.       — У меня пока только три. Давай лучше я.       Каждый раз, когда Маришка предлагала кому-то провериться, её охотно поддерживали, чутко сжимали руку и наготове держали воду и обезболивающее. Никто, кроме брата, не предлагал ей проверку с другой стороны. Оттого Маришка и растерялась, а Ирма, проворно воспользовавшись заминкой, вытащила из рюкзака компактный складной нож. Маришка поморщилась и отвернулась, когда отражённый от лезвия луч света от фонаря ударил ей в глаз. Ирма закусила лямку рюкзака, чтобы не орать в голос, а Маришка скривилась, словно от боли, и почти головой залезла к себе в сумку в поисках анисептика. Стоило Ирме закончить, как она тут же накрыла её запястье салфеткой, промокая кровь, отвернулась в сторону, меняя одну на другую, обработала на ощупь и подула, предварительно зажмурившись.       — Да посмотри же. В чём тогда был смысл?       Когда Маришка открыла глаза, по щекам её тут же скатились слёзы, но мути не было, как в тот раз, когда она смотрела на Джоша. Расположение линий на своём запястье она почти забыла: так долго оно было закрыто одним огромным шрамом. Но узор на руке Ирмы не пошёл ни трещинами, ни коростой, хотя Маришка смотрела в упор. Дольше, чем несколько секунд, за которые обычно всё и решалось.       Ирма довольно хмыкнула первой. А потом аккуратно перевернула Маришке руку запястьем вверх и доверительно сцепила с ней пальцы в замок. А она заметила только сейчас, что у Ирмы метка на левой руке, когда у неё на правой. Все пары соулмейтов, которые Маришка видела на улицах, носили одну повязку на два запястья, не расцепляя рук. В пару к левше всегда был правша, потому что соулмейтовские картинки — это не копии, а отражения, замыкающие сами себя, чтобы открыть окно за пределы реальности. Все, к кому Маришка тянула руки, были правшами. Все, кроме Джоша: Джош, как и она, был левшой. Она в свои девять этого ещё не связала, но брат знал, что соулмейтами они быть никак не могут. Но всё равно показал сестре запястье, чтобы она успокоилась.       — Хочешь, я? — осторожно предложила Ирма, смущённая долгой заминкой. Маришка солнечно ей улыбнулась и покачала головой.       Нож она держала наготове, а в зубы сунула свою же косу. В первую долю секунды, коснувшись лезвием кожи, от боли она почти потеряла сознание, но Ирма крепче сжала ей пальцы, и Маришке полегчало. Освобождая запястье из-под толстой корки, она пыталась представить, что же такого увидел её брат, впервые взяв за руку незнакомку в коридоре колледжа. Когда она закончила, Ирма протянула ей упаковку салфеток и спросила, всё ли в порядке. Маришку мутило, но да, всё было в порядке. Всё было куда лучше, чем просто в порядке.       Ирма сама обошла лавку, чтобы сесть от Маришки с правильной стороны, чтобы они могли взяться за руки. Стёрла ей пот со лба и заправила за ухо выбившуюся влажную прядь волос. И больше не задавая вопросов, потому что Маришка была слишком истощена и возбуждена одновременно, чтобы отвечать, переплела с ней пальцы, касаясь своим предплечьем её, чтобы метки соединились.       И мир перестал быть миром, к которому они обе привыкли. Маришка поняла, почему Джош не смог ей это объяснить. Невозможно объяснить, как ты становишься не бесполезной песчинкой на огромной планете, а вершителем бесконечной вселенной. Ты знаешь, о чём говорили герои твоей любимой книги после слова «Конец», во что вылилась твоя мимолётно возникшая в голове мысль «А что было бы, если бы меня успели подхватить до того, как я упала и сломала ногу», знаешь, как прошло детство любимого актёра и при каких обстоятельствах умрёт молодой парнишка на третьей межгалактической войне. Когда ты держишь своего соулмейта за руку, ты знаешь всё, что когда-либо хотел узнать.       Первой руку убрала Маришка. Не сама: содранную наспех кожу коротнуло от скатившейся по предплечью капли пота, и она дёрнулась. Потом взглянула на Ирму, и они, обе полупьяные от накрывшей их обеих новой плоскости реальности, засмеялись в голос в опустевшем парке, ткнувшись друг другу лоб в лоб.       Через сутки Маришка стояла на пороге дома брата с большой дорожной сумкой через плечо и молча протягивала ему правую руку, перевязанную тонким льняным платком. Джош без лишних вопросов мягко накрыл её запястье своей ладонью, и Маришка поняла это по его глазам: он удивлён и страшно рад тому, что больше не чувствует на коже сестры огромной выпирающей грубой корки даже через ткань. Он не стал и спрашивать, Ирма это или кто другой, зачем ей сумка, если она только вернулась, и что она собирается делать дальше. Маришке не нужно было что-то объяснять самой.       — Уезжаешь сегодня?       — Завтра. Но с мамой я уже попрощалась, а последнюю ночь хотела бы провести с тобой. Пустишь?       — Могла и не спрашивать, ты же знаешь, мы всегда тебе рады. Едешь к ней?       — Нет, мы возвращаемся обратно. Это хороший город, нам понравился. Мне кажется, у нас там всё получится.       — Уверен, у вас там всё получится. Соулмейтам город не так и важен.       И Джош приветственно поднял руку, правую, на запястье которой с любовью была завязана красная бандана. Маришка отсалютовала ему в ответ, скинула сумку в угол и прошлась, как к себе домой. Она любила брата больше, пожалуй, жизни, она созвонилась с подругами, намереваясь провести с ними последние несколько часов до самолёта с утра. Наверное, будь она из мира любимой фантастики, где люди — это просто люди, начать совершенно новую жизнь с нуля в чужом городе в едва исполнившиеся двадцать она бы не решилась.       Но в её родном, единожды взяв соулмейта за руку, ты больше ни за что в жизни не захочешь её отпускать.