Кофе, сигареты и вечность одна на двоих

      Саске ненавидел промозглую осень: хандра, что была её верной спутницей, загоняла его и без того размеренную жизнь в ещё большие рамки. Он чувствовал себя подстреленной белкой в колесе, утопающей в буднях; рутинные дни состояли преимущественно из литров кофе, скуренных пачек сигарет и головной боли. Мигрень беспокоила его с детства, но обострение всегда приходилось на начало сентября, аккурат в это время года.       Кухня утопала в полумраке, а остывшая чашка стояла на блядско-цветастом столе. Он смотрел на вазочку с печеньем и думал-думал-думал. Мысли оккупировали кору головного мозга и разлагались, подобно гниющему трупу. Саске пережёвывал каждую проблему со вкусом, переворачивал её на языке и обсасывал до основания. Все переживания он привык запихивать глубоко в себя и освобождать только в определённое время — чёртовой осенью. То ли привычка, сформировавшаяся с детства, когда не имел права показать слабости, то ли необходимость, которую сам придумал.       Наруто занимал основополагающую часть его жизни и мог похвастаться званием «мудак, насмерть закрепившийся в сердце». Он по чайной ложечке впихивал в безэмоциональную душу Учихи эмоции и никогда не интересовался мнением последнего на этот счёт. Обжигал внутренний мир волной обманчиво-наивной доброты и наигранного веселья. Складывалось ощущение, что Узумаки намеренно брал в руки иллюзорный миксер и умело формировал в голове друга когнитивный диссонанс.       Саске пытался разложить всё по полочкам снова, привести внутреннее устройство в относительный порядок и ещё больше запутывался в собственной жизни. Он одновременно мог и не мог находиться в отдалении от своего наваждения, привязывал к своим чувствам камень на шею, кидал в воду и смотрел. И если б судьба была милостива, то дала бы ему уже наконец захлебнуться. Но она явно слыла расчётливой и хладнокровной сучкой, которая только и ждала его мучений.       Учиха всерьёз задумывался о том, чтобы прекратить эту бессмысленную одностороннюю дружбу: причинял боль, посылал всех советчиков на хуй и со злости несколько раз трахнул Сакуру, но так и не смог избавиться от щемящего ощущения безысходности. Саске не забывал задаваться вопросом: на кой чёрт Узумаки вообще находился рядом? И каждый раз натыкался лишь на глухую стену в виде всепонимающей улыбки друга.       Саске сделал глоток остывшего кофе и поморщился: противно и слишком сладко. Стоило вылить его в раковину и сварить новый, но Учиха совершал действия на автомате, продолжая поглощать безвкусный напиток. Тело затекло, поэтому находиться в одном положении, казалось, уже невозможно, но он упорно разглядывал вазочку с печеньем, держа кружку в занемевших пальцах. Голова нещадно болела, но таблеток в доме не было отродясь, поэтому приходилось спасаться сигаретами и отвратительным пойлом.       Саске считал себя достаточно стойким человеком, способным выдержать все трудности в одиночку, взвалив на свои плечи ещё и чужие. Но сейчас он впервые сомневался в собственной адекватности: даже на похоронах родителей грудная клетка не разрывалась на части, желая доказать телу, что внутри ещё что-то осталось. А сейчас словно взбунтовалась, показывая хозяину, что может болеть ещё и так. Невыносимо.       Учиха всё-таки не выдержал и вылил содержимое чашки, заново ставя турку на плиту. Аромат кофейных зёрен тут же распространился по всей кухне, заставляя дышать глубже, принюхиваясь. Ровно пять минут нужно на то, чтобы сварить один из лучших кофе; пять минут — и мысли вернутся в то русло, в котором находились до этого. Саске запрещал себе мечтать о чём-то, предпочитая гнилую реальность несбыточному будущему, но в эти пять минут он давал себе немного свободы от собственных правил.       Мотивация — для дураков, мечты — для влюблённых дурочек. И никак иначе. Он видел жизнь исключительно в чёрно-белых тонах, высмеивая идиотов, которые считали по-другому. Но под слоем одуряюще пахнущего кофеина стоило забыться хоть ненадолго, чтобы враз вдохнуть и задохнуться. Петля, накинутая на шею, состоящая из собственных страхов, удавкой затягивалась всё туже, лишая его возможности почувствовать такой необходимый сейчас кислород. «Механическая асфиксия» — кажется, так могли написать в заключении патологоанатомы.       Саске не просто засыпал обжаренные зёрна «Blue Mountain» в турку — он добавлял их постепенно, через каждые сорок секунд новую ложку. Потому что кофе не мог вынести невнимательных идиотов, в какой-то степени напоминая прихотливую любовницу. Стоило сделать одно неверное движение — и вкус становился просто отвратительным, напоминая растворимый порошок. Казалось, в его жизни по пизде не пошли только такие минуты, полные концентрации и отрешённости одновременно.       Мысли же помогали рукам совершать привычные движения, где-то там, на автомате. Учиха вдохнул стойкий аромат напитка и горько усмехнулся. Ему бы хотелось сейчас оказаться где-нибудь на необитаемом острове, не меньше, потому что такая загнанная жизнь казалась хуже смертного приговора. А ещё был Наруто, который всплывал в голове каждые семь секунд, потому что именно столько нужно, как говорили — конечно же ушлые психологи, — для того чтобы сойти с ума.       Звонок в дверь неожиданно раздался в тишине противной трелью. Саске заведомо ненавидел того, кто мог прийти к нему этим вечером, потому что гостей заранее хотелось послать куда подальше. Турку пришлось снять с плиты, поставить её на тумбочку, выключить электрический газ — и только потом сдвинуться в сторону входной двери, открывая старый замок. Петли противно скрипели, хоть он смазывал их около полумесяца назад, а висящий колокольчик непривычно молчал, накренившись.       — А я тут тортик принёс, — жизнерадостно проговорил Наруто, которого точно сюда не звали, и переступил порог его дома. Он всегда врывался в серую жизнь Учихи слишком шумно, привнося с собой тонну неуёмной энергии и нерастраченного, слепого оптимизма. Ему не нужен был сейчас оптимизм — Саске вообще сейчас ничего не нужно было, только собственная меланхолия и львиная доля кортизола.       — Кофе? — дежурный вопрос, чтобы не показать состояния разбитости, и взгляд, мимолётно брошенный на скулу, где неумело замазан синяк. А в мыслях: «Скажи, что ты пришёл с ружьём». Саске стыдно за своё ребяческое поведение и драку двухдневной давности из-за какой-то ерунды, но почему-то хотелось добавить ещё парочку следов. На бёдрах и у основания шеи. Чисто для гармонии и успокоения нервов. Конечно же он не ждал Наруто у себя дома, особенно сегодня, но чашка, отведённая исключительно этому гостю, всегда стояла где-то рядом. — Проходи на кухню.       Замок следовало не запирать вовсе, показывая всем, кто именно находился в квартире, ведь людей же было так много, что за языками всех не уследишь, а Саске желал, чтобы у Узумаки враз появились дела. Но тот спокойно снял кроссовки за задники, повесил мокрую спортивную куртку на вешалку и прошёл в единственное помещение, где горел свет.       — Да, только сахара побольше клади, не жалей, ты же знаешь, что я не люблю горькое и крепкое, — неизменная горько-сладкая улыбка, что так бесила обоих, и щедро всыпанный сладкий песок в чашку. Наруто на минуту задержался глазами на длинных пальцах друга и забрал напиток. В потрёпанном метровом пространстве ничего не менялось уже который год, показывая, насколько Саске безразлично происходящее в его жизни. Он бы и вовсе никогда не выходил из дома, если б это вдруг было возможным.       — Хн, — ответил Учиха, не собираясь вдаваться в подробности, насколько увяз в другом человеке, вкусы которого помнил лучше, чем свои. Отошёл к подоконнику и поморщился от открывшейся картины отвратительной погоды. За окном лил беспросветный дождь, застилающий весь обзор на когда-то светлую улицу. Собственно, в душе было так же мокро и отвратительно, как будто кто-то нещадно подбавлял воды, ненароком забыв выключить кран.       — А себе? — не собираясь умолкать, задал вопрос Узумаки, перебивая меланхоличные мысли в черноволосой голове. Наруто всегда знал, когда стоило вклиниться в разговор, чтобы на корню пресечь неуместные убеждения своего визави. К сожалению, сегодня был не тот случай. Осень вообще была тем временем года, когда любая ситуация казалась неуместной. Да и сам Учиха казался совершенно неуместным, где бы то ни было.       — А я покурю, — хмыкнул собеседник и в подтверждение своих слов вытащил сигарету, затянувшись. Жёлтая зажигалка на секунду вспыхнула огнём и погасла, напоминая Саске его собственную жизнь. Раз… и нет её — как будто и не жил вовсе.       — Ты всегда так много куришь осенью, — нелепо подметил Наруто, на секунду замолкая, и тут же неловко засмеялся, — наверное, твоим лёгким несладко приходится в этот период. Представляю, как они молят о помощи в твоей грудной клетке.       Учиха перевёл на него взгляд и демонстративно выдохнул дым, не желая говорить, что не только лёгкие давно уже нуждаются в помощи. Рассудок особенно прохудился со времён их знакомства. Он прокручивал раз за разом обсессию¹ — страх сделать лишнее движение и дать что-то понять Узумаки; порождая компульсию² — держаться подальше и вообще пойти на хуй.       — Тебе есть дело до моих лёгких? — грубо, так, чтобы голос не дрожал, а пальцы несильно сжимали истлевающую сигарету.       — Ты мой друг, — Наруто пожал плечами и отпил свой приторно-сладкий кофе, — а конфетки есть? Или можем открыть мой тортик.       — Ты притащил его для того, чтобы самому пожрать? — Саске перевёл тему и взгляд, запрещая себе смотреть на загорелую кожу, на персиковый пуловер и на тёмный ремешок часов на запястье. Ясно же, что ему плевать, зачем мужчина принёс этот торт.       — Конечно, ублюдок, именно поэтому я выбрал без крема. Ведь именно я терпеть не могу «жидкую хуйню, похожую на сперму», — Узумаки чуть слышно хмыкнул и по-хозяйски нарезал принесённую сладость на равные части. Он отлично смотрелся на метровой кухоньке, среди неприметной мебели, одинокого горшка с полузавядшими цветами и старого радио. — И после этого ты у нас не королева³?       — Я не просил тебя приходить, — Учиха уже сам не знал, что нужно вообще говорить, — просто ему хотелось бы продолжить пиздострадать в одиночестве. Он всегда считал, что каждый человек имел полное право хоть раз в год впадать в депрессию, оставляя всех людей за пределами своего личного пространства. За вмешательство в частную жизнь можно было даже подать в суд по правам человека или переехать куда-нибудь в Сиэтл, отгородившись от привычных лиц. Но он знал — прекрасно знал, — что такие, как Узумаки, и из могилы вытащат, если им сильно будет нужно.       — Но я здесь, и ты просто не имеешь морального права меня выгнать. Лучшие друзья для того и нужны, чтобы заваливаться без предупреждения, — упёрто заявил Наруто, как всегда не спросив его мнения, и взъерошил свои волосы. Привычка, которую слишком сложно вытравить из упрямого организма. Саске помнил: парень поправлял свои волосы только тогда, когда точно нихуя ни в чём не был уверен и тон голоса определённо ничего не решал.       — А мы друзья? — строго спросил Учиха, сам не понимая, чего хотел этим добиться. То ли наконец-то вывести Наруто из себя, чтобы взглянул на него адекватно, то ли показывая собственную сущность отпетой мрази. Они проходили это не раз и даже не два, и Узумаки всегда предпочитал уходить от ответа, который лежал на поверхности, предпочитая игнорировать всеми способами то самое слово на букву «л». Да и Саске, признаться, не верил в какие-либо высокие чувства: какие тут отношения, когда в душе одна сплошная чёрная дыра.       — Конечно, ты считаешь иначе? Захотел подраться? — без промедления вскинулся Наруто и отчего-то отвел взгляд, не решаясь посмотреть в глаза друга. Он не понимал, почему тот так упорно задавал ему этот вопрос из раза в раз, но готов был отстаивать свою позицию до конца.       Саске затянулся и устало прикрыл веки. Оба знали, что это просто заезженная пластинка, которая заткнётся где-то на третьем предложении, и поэтому продолжать слушать её ещё было омерзительно.       — Проваливай, а, — он обязательно проклянёт себя за эти слова когда-нибудь потом, когда мысли перестанут напоминать тягучее желе и примут хоть какую-то устоявшуюся форму. Учиха выглядел хреново, даже по своим меркам, поэтому почти не пытался скрыть свою вытраханную жизнью душу. В конце концов он многого не просил — всего лишь остаться в одиночестве, чтобы не думать о том, как хуёво поступал каждый раз, когда видел своего всего лишь друга.       — О, нет, Учиха, я останусь, даже если у тебя во дворе будет проходить парад голых проституток и мне заплатят сотню баксов, чтобы я пошёл, — Наруто беззаботно улыбнулся, порадовавшись, что они всё-таки съехали с опасной темы, — может, мы просто как всегда переспим?       — Друзья не спят, — Саске знал, что Узумаки привлекало его тело, потому что они никогда ничего не скрывали друг от друга. Ну, за исключением пары случаев. Пары сотен случаев — если уж честно. Но Узумаки порой вытрахивал не только тело — он пробирался куда дальше и глубже, где демоны атаковать могли все разом, били беспощадно и насмерть.       — Раньше тебя это не шибко волновало, — распаляясь, произнёс Наруто и стянул свитер через голову. Вероятно, он действительно считал, что это сейчас уместно. Тогда, когда Саске ходил по краю за руку со своей шизофренией и умолял её скорее забрать его с собой — туда, за грань, где жизнь сластили сахаром.       — Только ты считаешь нас друзьями, — Учиха и на миллиметр не сдвинулся с места, лениво обводя контур хорошо сложенной фигуры. Сколько раз он мечтал, что будет иметь законные права на это тело, и каждый раз одёргивал себя, напоминая себе всю беспечность таких размышлений. Они не подходили друг другу никаким образом, но это не мешало Саске отчаянно выгравировать в душе навязчивую надежду, которая не хотела так просто покидать его.       — Пусть это буду только я, моих чувств хватит на нас двоих, — Узумаки расстегнул пряжку ремня, помня, что стесняться им нечего. Он пил чёртов кофе и голым на этой кухне, сейчас мало что изменилось.       — Узумаки, заткнись и вали к чёрту, — спокойно-ледяным голосом произнёс Саске, внутренне раздирая свою душу в клочья. Им просто было не суждено быть вместе, потому что нет таких половинок из сплетения красиво-фальшиво-позитивных эмоций и пиздострадальчески-тёмного нихуя вместо чувств. Ангелы — если они существовали — точно не могли так ошибиться, наградив взаимностью. Все дети знали, что ангелы никогда не ошибаются, плюнуть им за это в рожу. Поэтому между Наруто и Учихой была огромная пропасть из слова «невозможно».       — Ты выгоняешь меня? — улыбка всё ещё приклеена к загорелому лицу, будто не было между ними грубых слов и неуместных признаний. Наруто сложил руки на груди, откидывая пуловер куда-то в сторону: ему не мешало абсолютно ничего, даже колючий взгляд и резкое понижение температуры из-за накалившейся атмосферы.       — О, да, наконец-то до тебя дошло, — яд так и сочился из языка Саске, разъедая все чувства, которые только могли возникнуть за это время. В одиночестве не просто хотелось остаться — это уже была несбыточная мечта, скопившаяся где-то в лобной доле коры головного мозга.       Наруто выдохнул, собираясь с мыслями, и уверенно шагнул к Учихе. Ему было не привыкать к закидонам лучшего друга — да и просто лучшего, — но подобная меланхолия была в новинку. Его никогда не выгоняли вот так без причины, принимая в свою компанию хотя бы просто как молчаливого гостя. Наруто привык к безобидным подшучиваниям, детским прозвищам, недовольному взгляду, но никак не к полному равнодушию. Никто в своём уме не мог отказаться от секса, по его мнению.       — Я как бы уже раздет, — попытался ещё раз пошутить Узумаки, помня, что они понимали вроде друг друга без слов.       — Не ебёт, — у Саске ни единый мускул на лице, который хоть как-то мог выдать его истинные эмоции, не дрогнул. Где-то на краю сознания он уже всё распланировал, предпочитая сразу же после ухода Наруто напиться чего-то вроде этаминала натрия, чтобы просто крепче спать. На этом планы заканчивались.       Узумаки обвёл взглядом скудную кухню, собираясь с духом, и подошёл вплотную к Саске, прижимаясь своим лбом к его.       — Расскажи, — еле выдохнул Наруто, сжимая пряди волос собеседника.       Учиха почувствовал, будто сдохнет прямо сейчас. Он держал боль прямо в ладони, сжимая её крепче, совершенно не лелея надежду на спасение. И она явно не могла раствориться по взмаху волшебной палочки его какой-то слишком мужественной феи. Он смотрел в до невозможности голубые глаза и ждал, когда же Наруто засмеётся. Скажет, мол, «я станцую на твоей могиле, не парься» или «у меня всё схвачено, на похоронах твоих чувств никто не будет грустить».       Сердце билось как бешеное, сигарета дотлела в трясущихся пальцах, а Узумаки даже и не думал уходить от разговора о внутренностях Учихи. Казалось, непременно захотел быть максимально неумелым хирургом и резал наотмашь, по живому.       — Тебе не идёт быть серьёзным, — язык определённо прирос к нёбу. Иначе как ещё объяснить хрипловатость речи и отказывающие голосовые связки?       — Если ты сейчас же не начнёшь говорить по делу, — Наруто прорычал эту фразу, сильнее сжимая смоляные пряди друга в кулаке.       Саске не мог ничего объяснить, ну или не хотел ничего объяснять. Потому что он не видел смысла посвящать кого-то в свою тьму. Та и так поглотила слишком многое: все его мало-мальские хорошие воспоминания, радость от жизни, настроение, не катящееся к бесконечному нихуя. Тьма не должна была поглотить ещё и Наруто. У того же миллион каких-то важных дел, встреч с друзьями, кипящие живые новости. Тьма Саске не имела права притронуться хоть к кусочку Узумаки.       Учиха молчал. Наверное, уже бесконечные десять секунд, обдумывая все варианты разложения своего тела. Наруто не виноват, что Саске вот такой заебавшийся. Хотелось сказать: «Это просто реальность, какая уж есть», — но на деле вышло лишь ткнуть средним пальцем прямо в лицо Узумаки.       Жест прямого посыла на хуй, ну или чего-то в духе «ничего я не буду говорить — и что ты мне сделаешь?».       — Учиха, — в голосе Наруто еле сдерживаемая ярость; тот резким движением вывернул средний палец Саске, припечатывая мужчину прямо к стеклу.       — И? — Учиха иронично выгнул бровь, потому что его явно не волновали такие вещи, как сломанные конечности, когда сердце поросло паутиной. Жаль, Узумаки никак не напоминал паука, чтобы умело распутать всё то, что сам наплёл.       Поза определённо была двусмысленной. Но они оказывались в куда более жарких положениях, если честно. Так что отсутствие пуловера Наруто никаким образом не сказывалось на возбуждении, в помещении всё ещё было минус дохуя градусов, потому что взгляд Саске точно мог заморозить любого. Учиха готов был начать молиться, лишь бы Узумаки уже ушёл куда подальше, оставил подыхать его в одиночестве да и не возвращался никогда. Лучше бы он смеялся, чем так.       — Только не говори мне, что это жалость, ублюдок, — равнодушие к происходящему как рукой смело. Саске готов был вытерпеть миллион насмешек, столько же синяков на теле, нелюбимый сладкий кофе, но не вот эти глаза, которые буквально орали: расскажи всё, потому что мне так жаль, что ты это терпишь один.       — Я не знаю, что мне чувствовать, когда я даже не могу предугадать твоё настроение, — Наруто постарался абстрагироваться, зная, что столь несвойственное поведение может ранить куда больше, чем друг испытывал сейчас, — с тобой всегда слишком противоречиво.       Саске почувствовал, как отклеился пластырь, что был прилеплен к шее, на которой алела россыпь засосов — подарок после позавчерашней драки. Узумаки постарался на славу, чтобы пятна не сходили ещё недели две, поэтому на бледной коже они смотрелись куда более ярко, чем на его загорелой.       — Я убил много людей, — Саске точно воспринял это как признак начала конструктивного диалога: вот сейчас они отойдут друг от друга на приличное расстояние и обсудят каждого его демона поимённо. Перемоют косточки обитателям ада и фальшиво посмеются в лицо Люциферу. Возможно, снова заварят кофе, потому что лучше Учихи его ещё никто не готовил. По мнению Узумаки.       — Я знаю, — план провалился, даже не начав осуществляться. Наруто не сдвинулся ни на миллиметр — он даже не вздрогнул от столь неожиданного признания, будто знал всё заранее, — они все были редкостными уёбками. Я бы тоже убил их, но у меня нет звания и разрешения от правительства на ношение оружия.       — Не все, — депрессия вкупе с мигренью давала свои плоды, ибо как ещё объяснить то, что Саске потянуло на откровения. Он даже себе боялся признаться, насколько его мучили все эти нереализованные чувства, не увядшая скорбь и внутрилёгочное гниение. Вот сейчас его раздует от накопившихся газов — воспоминаний, начнут жрать личинки, распространяя бактерии — навязчивые мысли, тело почернеет и начнет вонять — потому что в конечном итоге природа закончит разложение уже неживого организма.       — Пытаться уберечь людей — моя работа, так что мы ничего не можем поделать с тем, что от твоей руки люди умирают, — Наруто сплетал своё дыхание с чужим и плевал на все устойчивые барьеры Саске. Вероятно, он считал, что всё сделанное людьми можно разрушить, даже если это неутешительная судьба.       — Я убил родителей, — страшная правда озвучена — теперь осталось только выслушать свой приговор. Палач не может быть милостив в этот раз, потому что он сам себе палач.       — Я знаю, — Наруто отпустил волосы, которые до этого сжимал, провёл ладонью по прохладной щеке и отметил невероятную гладкость кожи. Никто не мог сравниться с Саске — уж точно не в красоте. — Они были не самыми лучшими родителями в мире, продав тебя. С этим уже тоже ничего не поделаешь.       Учиха удивлённо вскинул взгляд, точно не ждал понимания. Осень была создана, для того чтобы он корил и убивал себя за каждый поступок в этой грёбаной жизни, но никак не выделялась предложением заживляющей мази аккурат на рану.       Саске не знал что сказать — он вообще не знал, что ему теперь делать. Слова дались не так просто, как хотелось изначально, и энергия, которая бралась не иначе как из космоса, кончилась. Небо не рухнуло на голову от страшного признания, не кончился воздух, а ворон до сих пор не склевал ему сердце. Это могла бы быть личная победа Учихи над собой, но на деле он чувствовал лишь моральное истощение. До сих пор хотелось остаться одному, чтобы не было щенячьей надежды на счастье.       — Я понятия не имею, почему ты отрицаешь дружбу между нами, — начал Наруто, справедливо полагая, что откровенность должна идти вслед за откровенностью, — или то, что между нами нереальное притяжение. Не смейся, я серьёзно. Ты безумно горяч в постели. Но ты никак не сможешь оспорить моё отношение к тебе, Саске, моих чувств правда хватит на двоих. Я не представляю мир, где нет твоей вечно недовольной морды.       — Это…       — Нет, подожди, я не закончил, — ладонь Наруто переместилась с щеки на губы, призывая к молчанию. Ему не хотелось говорить всего этого, потому что Саске никак не походил на барышню, которой нужны все эти вещи. Но по страху во взгляде, который затаился за смирившимися мыслями о душевной смерти, было видно, что гениальный друг был гениален во всём, кроме чувств. Их — в особенности. — Я не могу смириться с тем, что ты можешь принадлежать кому-то, кроме меня, даже если это сама смерть.       Саске чувствовал, что час его расплаты миновал, казнь откладывалась на неопределённый срок. Постукивающие капли дождя за окном были отделены от них стеклом и домашним теплом. Замёрзшее тело начало оттаивать, подмечая, что Наруто всё ещё прижимался к нему голым торсом. Пепел вместе с окурком были раздавлены неаккуратными движениями ног.       Учиха провёл языком по пальцам собеседника, на что тот убрал руку на его талию.       — Сегодня у нас не будет секса, — дерзко произнёс Саске, возвращая себе былую уверенность, — сегодня мы займёмся любовью.       Саске ненавидел промозглую осень, но она определённо шла к чёрту, когда с ним рядом находился тот, кто заменял ему солнце. ¹ Обсессия — навязчивая, пугающая идея; ² Компульсия — навязчивые и утомительные действия, которые больной начинает совершать, чтобы избавиться от обсессии; ³ Королева — гей (амер. сленг).