Листая старые страницы

      — Беллами, что случилось?       — О чем ты?       — Ты зашел сюда тридцать восемь минут назад.       — Мы же решили, что ты мне не телохранитель! Опять следила?       — Не я.       — Мерфи.       — Он ходит вокруг и ждет обеда, чтобы вызвать тебя отсюда по серьезному поводу.       — А тебе не нужен серьезный повод?       — Нет. Я же не телохранитель. Я друг. Что, что-то не так?       — Да нет, все так. А Мерфи тоже...       — Наверняка ты так и думаешь. Только он об этом, кажется, не знает. Но не меняй тему.       — Я не меняю. И что значит — не знает?       — То и значит. Я знаю и такой взгляд, как у него, и такие методы охраны, я тоже была, как он. Только мне ты объяснил, кто я для тебя, а ему — нет. А тему ты меняешь. Что случилось в этом зале, что ты стоишь тут больше тридцати восьми минут с таким лицом?       — А тебе понравилось время засекать...       — Беллами.       — Нормальное у меня лицо. Такие лица бывают у убийц, которые встречаются с призраками ими убитых. Прости, Эхо, но ты вряд ли поймешь.       — Почему?       — Потому что для тебя убийство было работой. А для меня...       — Ты воин. Ты убивал по приказу.       — Тех, кто умер здесь, убивал не воин, а эгоистичный ублюдок, безо всяких приказов. Тогда я был сам по себе, для меня имели значение только я и Октавия. И все.       — И кого же ты тут убил?       — Триста двадцать человек. Женщины, мужчины, старики.       — Это целая армия. Я не понимаю.       — Сейчас мы живем тут всемером. Система жизнеобеспечения налажена, работает не на полную мощность, и нам хватает воды, воздуха, тепла и энергии, скоро будет и еда, кроме водорослей. А тогда здесь жили две с половиной тысячи человек, и системы работали на износ. Воздуха не хватало на всех, народу было слишком много. Помнишь, ты считала про нас с тобой? Если двоим этого воздуха хватит на пять минут, то одному — на десять.... Тут то же самое, но масштабы другие.       — Я все равно не понимаю. При чем тут ты?       — Сотня была сброшена на Землю для того, чтобы понять, можно ли жить на поверхности, чтобы Ковчег мог приземлиться, а не задыхаться в космосе. Мы сами не знали, зачем нас послали, думали, это наказание... А когда мы не вышли на связь, потому что приборы сломались, они решили, что мы погибли от радиации. И тогда эти триста двадцать человек были убиты, чтобы остальным кислорода хватило на подольше.       — При чем тут ты?       — При том, что их еще можно было успеть спасти, но когда Рейвен с радио для связи спустилась на Землю, я уничтожил передатчик. Чтобы никто на Ковчеге так и не узнал, что мы живы. Потому что спасал свою шкуру.       — И их убили.       — Их убил я. Не «они», не Джаха и не Кейн. Я.       — Если ты был на поверхности без связи и не знал, какое у вас задание, ты не мог знать и того, к чему приведет твой поступок.       — Я знал, что Ковчег гибнет. Кларк рассказала еще до прилета Рейвен. Но единственный дорогой мне человек был со мной внизу, а тут оставались только те, кто убил нашу мать, и те, кому было на нас все равно. И мне на них тоже было все равно. Было важно только, чтобы они не спустились к нам. Я знал, что убиваю.       ...       — Молчишь... Я говорил тебе, что ты меня совсем не знаешь. А Джон был прав. Я трус и эгоист.       — Ну, предположим, прав я был. Был — ключевое слово.       — Мерфи! Ты что, подслушивал?!       — Не всё, поздно подошел... Когда понял, что ты битые полчаса не просто так медитируешь, пошел полистал документацию, которую ты накануне смотрел.       — Эхо зачем прислал?       — Он меня не присылал. Я спросила, где ты. Джон ответил.       — Чем выиграл себе время на почитать.       — Почитал?       — Ага. Понял, чем ты тут занимаешься.       — И чем?       — Размышляешь о бренности всего сущего, о роли эгоизма в развитии общества и о том, как бы поглубже себе все раны расковырять. Нет?       — А ты против?       — Против. Сколько можно?       — Ну да, ты-то к таким вещам куда проще относишься. Довел Шарлотту до обрыва, грохнул Коннора, придушил Майлза, оставил нас умирать под топорами трикру без патронов и пороха — и все будто так и надо. Ты тогда и пяти минут, наверное, о бренности сущего не размышлял. Ты-то никакой вины никогда не чувствовал.       ...       — Н-да. Я думаю, тебе размышлять о бренности вредно. Как-то неуютно оно на тебя действует. Ладно, Эхо, ты ж его не бросишь? Я пойду, меня там Харпер просила зайти, Монти поранился, и, как всегда, до лазарета дойти ему недосуг.       — Я не брошу.       — Скоро обед. Удачи тебе с этим ослом.       ...       — Вот же язва.       — То, что ты ему сказал... Это было обязательно?       — Это все правда.       — Я знаю.       — Откуда?       — Джон с тобой согласился. Значит, правда.       — А он согласился?       — Да.       — Откуда ты знаешь? Ты телепат?       — Я не знаю, кто такой телепат, но я шпион. Меня учили читать по лицам и глазам. Он согласился. И что сделал все это, и что не чувствует вины.       — Ты говоришь так, как будто это правильно.       — Конечно. Воин не сожалеет. Он признает свои поступки и учится на ошибках.       — Значит, я не воин. Я человек.       — А воин — не человек? И я — не человек? И Джон? И твоя сестра?       — Не трогай Октавию. И я не говорил, что одно другое исключает. Просто я — не воин.       — С тобой трудно разговаривать. Даже «словами, как со всеми».       — Я и не просил со мной говорить. Я хотел побыть один.       — Ты побыл один. Но нас ждут в столовой.       — Иди, я потом поем.       — Я обещала Джону, что не брошу тебя.       — Вы сговорились, что ли? Когда успели?       — У нас было время. И повод. Пошли. Не заставляй тащить тебя силой, ты же знаешь, что я могу.       — Придется меня вырубить.       — Никогда не знала, кто такие ослы, но, судя по тебе, неприятные животные. Правда хочешь, чтобы я тебя волоком без сознания в столовую притащила?       — Нет. Ладно, пошли.       ...       — А где Мерфи?       — Остался в гидропонном. Сказал, попозже поест.       — Ясно.       — Ты куда, Белл?       — Никаких попозже, обед — он для всех. Эхо, не ходи за мной, пожалуйста.       ...       — Мерфи.       — О, несоблюдение расписания приема трясины внутрь карается по закону? Пришел доставить меня под конвоем?       — Извини.       — Прости, не расслышал. Что ты сказал?       — Извини, я не должен был все это ворошить.       — Именно, не должен. Ладно, проехали. Только свое тоже ворошить не надо было. Это пустая трата нервов, сил и времени. И не только твоих, хочу заметить. Это к вопросу об эгоизме.       — Со своим я сам разберусь.       — Белл... Ты очень неумно разбираешься.       — А как надо? Наплевать и забыть?       — Принять и не повторять. Ты это сделал, ничего не изменишь. Ты идиот. Был. Больше — нет. Все.       — Принять — значит, согласиться, что все сделал правильно. Я так не могу.       — Принять — значит, согласиться, что это сделал ты. И что это в прошлом. Перевернуть страницу, но не стирать, понимаешь?       — Да, это сделал я. Я и не отказываюсь.       — Я слышал, что ты Эхо говорил, ага. Их убил ты. А я сделал все, что сделал, и тоже не отказываюсь. Но смысла над этим рыдать и каяться не вижу. Только ребят расстраивать своими депрессиями. Всех на уши же поставишь, а ради чего?       — Никто не заметит.       — Ага. Эхо заметила. Я заметил. Будешь таким мрачным бродить по Кольцу — все заметят. А я тебе говорил: тут все от тебя зависят. Будешь в депресняке ты — будут все. Так что засунь свой эгоизм в задницу и кончай хандрить.       — Умеешь ты поднять настроение.       — Стараюсь. Ладно, пошли, я жрать хочу.       — А чего со всеми не пошел, раз голодный?       — Не хотел твою сумрачную рожу наблюдать, она мне аппетит испортила бы.       — Я тебя обидел.       — Хм. Это вообще возможно?       — Видимо, да. Я уже извинился.       — Я как раз про это... ладно, проехали еще раз. Пошли, народ нервничать будет.       — Джон.       — Ну что еще?       — Я не думал, что это нужно говорить.       — Извинения? Ну конечно, кому они нужны... Конечно, ты не думал.       — Погоди ты. Я это еще ни разу тебе не говорил. Потому что не думал, что кто-то из вас может это не понимать.       — Верно, я и не понял. Ты о чем?       — На Земле все было иначе. Или не иначе, как посмотреть... Но это на Земле мы могли себе позволить не понимать, не говорить, не видеть и не слышать. А тут — не можем.       — ?       — Ты мне нужен, Джон. Всегда был нужен, даже когда я об этом не думал. А сейчас особенно. Вообще, если бы не ты, тут все развалилось бы давно. И... я без тебя не справлюсь.       ...       — Это было внезапно.       — Да, я весь внезапный. А теперь пойдем, я тоже есть хочу.       — Нет, погоди. Ты не мог бы повторить ту часть, где признаешь, что ты без меня ноль без палочки?       — Язва... Перемотка «назад» не работает! Марш в столовую, трясину внутрь принимать!       — А если ты сможешь это еще и при всех повторить...       — Еще немного, и у нас будет один труп.       — Ой, да ладно. От признания своей никчемности еще никто не умер. Осторожно, тут же грядка!!!