Феникс

      В Unit* душно и пряно от смеси дорогих духов, и Сого почти сразу немного мутит. Парочка крепких коктейлей, конечно, решит все проблемы, но разведка уже показала — выступать тут будет сложновато, хотя и можно словить хороший ажиотаж от шумной и яркой аудитории. Ринпей, уже раздобыв себе пиво, бесшумно садится на диванчик рядом, и Сого пока неопределённо пожимает плечами на его вопросительный взгляд — сложно пока что-то сказать. Тем более… Они же ведь только пришли.       Хотя звук здесь шикарный, и это решает всё. Слухи об одной из лучших звуковых систем в Токио не подвели. Сого усмехается в край бокала с каким-то коктейлем — ну, хоть что-то приличное, не та мерзко-сладкая дрянь, что Ринпей притащил ему в прошлый раз. От горечи терпкой мяты морозно и хорошо, диджеи не дают расслабиться, и, наверное… Нет, он точно останется здесь до утра.       Отвлечься, надо отвлечься. С тех пор, как он вернулся в Токио, это сложно. Может, нахуй это всё и снова в Европу? Там «Crusherz» уже успели полюбить.       Но Рей в Токио. И лишь остатки гордости и верности данному слову — стать знаменитее отца — не позволяют приползти к нему счастливой верной псиной. Но всё это не поможет не думать, не вспоминать, не скучать.       Рей уже все мысли собой заполонил, видится в каждом красивом парне в очках, и Сого уже привык извиняться в ответ на недоумённый взгляд каждый раз. А ведь можно было бы сделать всё так легко, забыться в ком-то похожем и… Но эти мысли то ещё дерьмо, уж ему-то, ставшему заменой своему отцу, как это не знать.       Три года прошло с их последней с Реем встречи. Иногда Сого кажется, что он его начинает забывать. Забывает улыбку, которой никогда и не было, забывает нахмуренный взгляд, который тоже возник в голове, когда ещё в колледже Сого предложили попробовать травку. Забывает голос, запах, ощущения… Кажется, когда он забудет всё, он потеряется в самом себе.       — Я домой, — кидает он Ринпею, который уже пританцовывает в компании симпатичной девчонки недалеко от барной стойки.       — Рано ты, — растерянно кидает тот, но потом внимательно щурится. — Хотя… Отдохни, Сого. Знаешь, в последнее время ты какой-то…       — Знаю, — кивает Сого и хлопает его по плечу: — Удачи тебе тут.       Он сразу ловит такси и оказывается в их съёмной квартире на троих за какие-то пятнадцать минут. Ринпей в клубе, Хару на пару дней уехал к родне — вот и наступил тот редкий вечер, когда Сого вдруг оказался один. Ведь сейчас у них репитиции и выступления в режиме нон-стоп, и время на хандру — непозволительная роскошь. Поэтому сейчас он не знает, что с этой роскошью делать. На деле она ему нахуй не нужна, потому что… Ломает. Выворачивает в унитаз, словно он выпил не два коктейля, а с десяток. Давит мигренью на затылок и пробирает ознобом. И ложится на бумагу беглыми строками.       Вот бы написать песню о том, что любовь та ещё сука, а он пишет о том, что это прекрасно. У Рея прекрасная улыбка, когда тот улыбается влюблённо его отцу, и её Сого помнит. ***       Дом. Весёлый щебет мамы, тёплый смех отца, милое ворчание Изуми и рассудительные рассказы Рея. Сого за свои двадцать шесть лет здорово уже помотался по миру, в некоторых местах оставил частичку души, в тёмной квартире Рея оставил сердце, а вот дом — всё равно дом. Даже если ему и неловко теперь заходить в светлую гостиную. Даже если он знает самый главный скелет в их шкафу. Даже если он сам — этот чертов скелет.       Он никогда не предупреждает о приездах — просто залетает весёлым ярким вихрем и смеётся с их удивлённо-радостных лиц. В этот вечер его встречает только одна улыбка — отца.       — Что ты тут?.. — выдыхает Сого. Вообще это было очень-очень давно — когда они вот так с отцом были один на один. Может, потому и было… вот так легко?       — Все разбежались по делам. У Нагисы парикмахер, Изуми вообще отказался говорить, куда он собрался, а Рей после его дебюта больше в офисе проводит время. Оставили меня один на один с телевизором.       Сого тихо ворчит себе под нос, что знает он, куда там Изуми собрался и с кем потом он серьёзно поговорит. Он падает на диван и тоже вглядывается в большой тихо говорящий экран. И в тот же момент понимает, что безумно устал — от всего на свете. От извечной улыбки, жизни в ритме белки под энергетиком и невысказанных слов. И сейчас он дома — и это единственное место, где можно закрыть глаза и почувствовать, как по лицу расползается выражение полнейшей заёбанности этим миром.       К щеке прижимается что-то холодное, и, лениво приоткрыв глаза, Сого косится на тёмную открытую бутылку пива. В другой руке у отца такая же, и в горле, кажется, застревает ком. Страшно. Пиво вечером на двоих — залог разговора по душам. Не хочет он этого. Только не с отцом.       Но тот и не спрашивает ничего. Только садится рядом и делает глоток, и Сого повторяет то же меньше чем через секунду. И думает о том, как же сильно они похожи. Черты лица, волосы, глаза… Нет, только усы он отпускать не будет, ни за что.       — Сого, — вдруг произносит отец, и он снова косится на него.       — Мм?       — Ты молодец. Может, и говорил тебе это уже, но вдруг захотелось сказать это сейчас. Ты трудишься больше, чем кто-либо. Сияешь ярче всех.       — Спасибо, — тихо бормочет Сого, больше не находя слов, но отец продолжает:       — Я только не хочу, чтобы ты сгорел дотла. Ты сияешь, горишь… Оставляй хоть немного этого сияния для самого себя.       Сого молча делает ещё один глубокий глоток и отставляет бутылку на низкий столик. Ком в горле тает и расползается теплом. И поэтому хочется снова закрыть глаза и не говорить совсем ничего. Потому что даже если он молчит, отец знает и видит всё.       Просто в отце и есть то самое особое сияние, вместо которого у него самого — та ещё выжженная пустошь. Сгорел он уже. И если отец и видит в нем какие-то крупицы, то только потому, что он всегда видит в людях то, во что они и сами не верят.       Сого знает, почему Рей любит его отца. Знает, почему и сам, несмотря на всю больную бредовость всей этой ситуации, не может винить отца ни в чём. Знает, почему сейчас всё-таки прикрывает глаза и аккуратно пристраивает голову на его плече, чувствуя, как отец приобнимает его одной рукой. Почему-то в голову лезет воспоминание о том, как в детстве тот по вечерам тихо напевал ему колыбельную.       — Просто береги себя, Сого, — слышит он отдалённо, сквозь полудрёму, и выдыхает, уткнувшись носом в тёплое крепкое плечо:       — Да, пап. ***       Он просит Рея говорить ему: «Я тебя люблю», — каждое утро, и удивительно, но тот не ворчит — улыбается. И действительно говорит эти невероятные слова каждое утро за завтраком и вечером, притягивая его ладони к себе и аккуратно целуя их тыльную сторону. Тепло его губ всегда разбегается мурашками, и Сого в такие моменты ощущает, что сияет.       Для себя. Для Рея. Для всех-всех-всех, когда поёт о том, что любовь прекрасна. И теперь он и сам в это верит.