Такая разная такая похожая смерть

      Раскаленное острие ножа явственно светилось красным и легко вспарывало бледную, нездорового цвета кожу. Отчаянный крик, лишенный чего бы то ни было человеческого, взмыл над озаренной факелами поляной. Король Элла… бывший король… уже срывал себе глотку, тщетно дергаясь, заливая бревно кровью из пробитых гвоздями ладоней. Крик… невыносимо долгий, высокий, надрывный… позор для мужчины. Он сам — позор. Дряблый, слабый, трусливый. Легко терзать беззащитного пленника. Попробуй-ка теперь сам оказаться в шкуре жертвы. Бьорн принял из рук брата топор. Удар, другой — и открывшаяся его взору клетка темно-красных ребер поддается, с треском и хрустом. Крик. Кажется, он не смолкает ни на минуту. Неужели же он настолько жалок, что не хочет войти в Вальгаллу? Ах да, у христиан ведь Вальгаллы нет. Этельстан рассказывал… Бог, которого приколотили к деревянному кресту. Принял ли он свою смерть без единого стона? Был ли он достаточно мужественным? Кажется, да — хотя время уже начало стирать из памяти истории, слышанные в детстве. Так неужели этот самый бог не учит стойкости духа? Явить слабость в последний миг жизни — что может быть худшим позором…       Бьорн продолжал вскрывать ребра, но перед глазами вставала иная картина. Та же казнь — только виденная с другой стороны. Красные бугорки легких на окровавленных плечах, судорожно стиснутые на вершинах столбов пальцы, кровь, стекающая из уголка искривленного в немой муке рта — и взгляд серых глаз, твердый, осознанный, живой, несмотря на нечеловеческое страдание. Бьорн помнил каждую черточку этого бледного даже в красноватом свете факелов лица. Помнил звенящую тишину, висевшую в ту ночь над площадью Каттегата. Только свист топора, да хруст ребер. И едва уловимый вздох восхищенного изумления, скользящий над толпой. Ярл Борг был великим воином, но в полной мере его силу духа Бьорн познал именно той ночью, когда тот умирал беззвучно, и казалось, из темных облаков вот-вот спустятся прекрасные валькирии, чтобы унести его в Вальгаллу. Он заслужил. Заслужил, как никто другой.       Врага можно ненавидеть, можно обмануть, но если враг достойный — его все равно будешь уважать. Даже вспарывая ему спину. И Бьорн, наблюдая за отцом, по чьему лицу струилась кровь казнимого, уважал его. И верил, что боги примут Борга с почестями. Наверняка и Борг это знал. Верил, ждал, когда стало ясно, что приговор его подписан. Даже пленник, без оружия в руках, может заслужить Вальгаллу…       Так почему же этот жалкий выродок, по недоразумению звавшийся конунгом своего народа, визжит, как свинья под ножом мясника? Перед боем, в панцире, едва сошедшемся на жирном брюхе, в короне на надменно поднятой голове, он походил на конунга хотя бы издали. Сейчас — хотелось плюнуть и отойти, чтобы не быть причастным к такому позору. И это ничтожество осмелилось убить отца? А теперь даже умереть с достоинством не может? О боги, неужто христианский бог совсем не ценит мужество? Или ценит, но не дарит? А может, этого Эллу просто уже ничего не ждет? И христианский рай — не место для воинов? Или туда попадают все подряд… Этельстан, как жаль, что тебя рядом нет. Ты бы объяснил, о чем думает в последнюю минуту этот христианин…       Но даже мудрый Этельстан ничего не объяснил бы Бьорну. Нечего было объяснять. Мысли из головы Эллы выветрились еще с первым гвоздем, вонзившимся в его мягкую, давно отвыкшую от оружия ладонь. Забылись высокомерие, гордость, окровавленное лицо Рагнара, глупые предостережения греховной дочери, оказавшиеся в одночасье ужасающе правдивыми. Забылись даже слова молитв. Пару мгновений на краю сознания еще билось судорожное «Эти изуверы-язычники сделают меня мучеником…» — а затем всё исчезло в облаке кровавой жестокой боли.       А в какой-то миг Бьорн внезапно понял, что на поляне стало тихо. Элла молчал. И когда Железнобокий, с силой раздвинув дуги костей, извлек из грудной клетки легкие, Элла продолжал молчать. Судя по разочарованию, отразившемуся на лице Ивара, бывший конунг попросту был мертв. Слабое отродье, не хватило сил даже просто дожить до конца казни… Или не в силах дело, а в желании? Ярл Борг… Свободные руки, собственной волей удерживаемые на навершиях столбов. Кровь из прикушенной губы или языка… не все ли равно? Великий воин и умирает, как подобает.       Бросив на землю ненужный уже топор, Бьорн медленно спустился с помоста, вытирая руки. Обошел бревно и глянул в лицо Элле — перекошенное, уродливое, жалкое.       «Отец, надеюсь, ты доволен».       А затем вдруг в голову пришла незваная мысль: «Если мне тоже суждено получить Кровавого Орла на спину, я буду помнить тебя, ярл Борг. И в Вальгалле мы сядем бок о бок…»