When The Summer Ends

Джерард валяется на кровати Фрэнка в его комнате и, положив одну руку под голову, наблюдает затем, как Фрэнк копается в своем шкафу. Три месяца они провели за бесполезными глупыми занятиями, не обременяя себя ничем. Катались на велосипедах, доезжая до окраины города, где валялись в колючей траве под солнцем и пили сидр, купленный по фальшивым удостоверениям, где написано, что им двадцать один. Завтракали мороженым с персиками, а про обед и ужин забывали, как забывали сказать родителям, когда вернутся домой, уходили на побережье в пять утра и засыпали прямо там, на песке, просыпаясь к десяти, когда солнце начинало припекать, а люди вокруг шуметь. В самые жаркие дни заходили в торговые центры с кондиционерами и бродили там часами, и уходили, не покупая в итоге ничего, под хмурые взгляды охранников. Так прошло все лето, казавшееся бесконечным, пока календарь удивительно неожиданно не показал тридцать первое августа, и они оказались совершенно не готовы. Поэтому теперь Фрэнк роется в шкафу, убирая летнюю одежду на дальние полки и доставая свитера, потому что похолодало тоже внезапно, будто погода сговорилась с календарем, и им пришлось вспомнить, что лето не длится вечно, а у Фрэнка слабое здоровье, поэтому хорошо бы держаться теплую одежду под рукой. — Все лето мне казалось, что нам совершенно нечего делать, а теперь у меня ощущение, будто мы не успели все на свете, понимаешь? — говорит Фрэнк, звуча глухо откуда-то из шкафа. Джерард молчит, водя пальцем по кружке с чаем, стоящей на полу, и думает о том, что даже не заметил, как холодные сидр и сок сменились на теплый чай. — Разве еще не вчера был июнь? — из шкафа торчат только ноги Фрэнка и его задница, и Джерард отвлекается от чая, засмотревшись на его оголившуюся поясницу. — Я был почти уверен, что осень не наступит никогда. Фрэнк не очень любит осень из-за ужасной погоды, холодных дождей, неудобной одежды, сухих губ и волос, превращающихся в беспорядок. Ему не нравится тяжелая обувь, ему нравится лето за то, что можно ходить совсем босиком — по песку, по траве, даже по раскаленному асфальту, можно даже зайти босиком в супермаркет, что Фрэнк и делал, сводя Джерарда с ума своими выходками. Летом все дни похожи друг на друга, и этим и ценны. От лета, жаркого, ленивого, медленного не ожидаешь подвоха, только неспешно перетекаешь из одного дня в другой, не отличая их друг от друга, не помнишь, пятница сегодня или понедельник, потому что летом время особо не имеет значения, ориентируешься по солнцу — если светает, значит, пора спать, и только из этого и состоит жизнь летом, и она прекрасна такой. Осень выдернула их из лета, когда им на головы неожиданно пролился холодный дождь, а за ним еще один, и еще, и теперь по городу разливаются лужи, и в них, словно крейсеры, рассекают волны первые опавшие листья. Теперь кончились их босоногие прогулки под солнцем, ночи в гараже отца Джерарда, где они слушали старые пластинки на дышащем на ладан, хрипящем проигрывателе из тех же времен, после того, как клятвенно пообещали мистеру Уэю не уничтожить его, и они не вернутся на побережье хотя бы до апреля, а до тех пор там ветер свирепствует, вода становится ледяной и неконтролируемо выбрасывается на берег, и холод залезает даже под два слоя одежды. Фрэнк сдается и падает на кровать, на Джерарда, заставляя его вскрикнуть, они возятся минуту, тыкают друг друга в бока и смеются и устраиваются рядом на одной подушке, глядя в потолок. — Я знаю, что ты не особо любишь осень, — говорит Джерард, — но ты переживешь ее. Я уверен. Он смеется, а Фрэнк фыркает и хмурится, делает обиженный вид, будто это заставит лето задержаться. Джерарду по большому счету плевать, что там за окном. Он справится с холодами, легко сменит футболку на свитер, даже промокшую обувь переживет. Может, он только сожалеет о ночных прогулках, которые придется отложить до следующего года. Еще он будет скучать по душному запаху цветения, по зелени, затопляющей все, что не покрыто асфальтом. Может, он будет скучать по тому, как уставший и захмелевший Фрэнк засыпал на его руке, когда они валялись в высокой траве, отъехав на несколько миль от границы города, и Джерард не смел его будить, дожидался, пока тот сам просыпался ближе к закату, смотрел, как сонно моргал, морщился от легкой головной боли, бормотал что-то, пытался встать, а потом сдавался, ронял голову обратно, смотрел на Джерарда, и они громко смеялись, будто кто-то рассказал шутку, хотя в действительности ни один из них не проронил ни слова. Но это все. Лето — это только лето. Но он не говорит об этом Фрэнку и соглашается с тем, что все ужасно. Фрэнк любит солнце, любит быть в тепле, налегке, чтобы свободнее дышалось, жилось, без тяжелой обуви, без холодов и поганых дождей, запирающих тебя дома, чтобы от лимонада мозги замерзали, а не горячий чай грел руки. Ему нравится, когда небо чистое, разливается над головой бесконечно, а не висит низко, тяжело, загроможденное тучами. Фрэнк не любит долгих ночей, тяжелых одеял, шарфы ненавидит, и его немного выводят из себя горячие напитки. — Осень тоже пройдет быстро, не заметишь, — говорит Джерард, все также глядя в потолок. — Так всегда. Все проходит быстро, если подумать. — Я знаю, — отвечает Фрэнк. — Но нужно привыкнуть. Всегда нужно заново привыкать. Осень всегда начинается для Фрэнка с хандры, сонливости и неспособности сосредоточиться. Ему нужно несколько недель, иногда почти месяц, чтобы привыкнуть. Джерард в это время таскает ему кофе с двойным кофеином из булочной недалеко от их квартала, звонит ему по утрам, потому что знает, что свой будильник Фрэнк не слышит, тыкает его под ребра на занятиях, чтобы не дремал во время лекции. Фрэнк не любит все это, ноет, капризничает, грозится не выходить из дома до весны. Джерард наслаждается каждым мгновением. Фрэнк оклемается к октябрю. Он любит праздники, неважно, когда они, и весь месяц будет жить в предвкушении дня рождения и Хэллоуна. Они будут завалены домашними заданиями и проектами так, что не будет времени на сожаления по поводу плохой погоды, по выходным будут закрываться в теплых домах, не показывая носа на улицу, изредка добегая только до супермаркета и до магазина комиксов, пройдут заново Halo 3, устроят ночь ужасов раза три за месяц, иногда будут помогать маме Фрэнка на кухне, а потом объедаться ее восхитительными пирогами и полночи жаловаться на боль в животе и смеяться. Все будет в порядке. — Подумай о том, что осень — это время тыквенных пирогов, — Джерард отрывает взгляд от потолка, немного поворачивается, вытаскивает из-под них одеяло, толкнув Фрэнка в бок, чтобы тоже пододвинулся, и накрывает их обоих, потому что в комнате и правда холодно, и у Джерарда замерзли руки. — В кофейне откроют осеннее меню. Я собираюсь пить ореховый раф, пока не умру. Фрэнк снова смеется и прячет замерзший нос в одеяле. Джерард любит, когда у него получается его рассмешить. Они греются, лежа под одеялом и рядом друг с другом, в разгромленной комнате Фрэнка, который первую осеннюю уборку превратил в катастрофу. — Еще можно пить глинтвейн, — говорит Джерард негромко, не нарушая мягкой темной тишины, — и теперь мы почти взрослые, так что нам, наверное, разрешат пить тот, что с вином, пока Майки будет ныть над своим безалкогольным. Я собираюсь повеселиться. Он не видит, но чувствует в темноте, как Фрэнк улыбается, не может не улыбаться. Ему хочется сказать еще что-нибудь, чтобы улыбка не сходила с его лица, что угодно: представь, как мы повесим праздничные гирлянды еще в октябре, как будем вырезать страшные тыквы и пугать ими соседских детей, как твоя бабушка завалит нас новыми уродливыми свитерами и как мы снова будем пересматривать Когда Гарри встретил Салли и ты немножко расплачешься; как ты будешь простужаться каждую неделю, а я буду приходить к тебе каждый раз, приносить домашнее задание и слушать, как ты жалуешься, и холодно тебе не будет, я согрею твои ледяные руки. В их маленьком убежище потеплело от их дыхания. Фрэнк уставший, разморенный, сонно прикрыл глаза рядом, и вместо всего балагана в его голове Джерард говорит только: — Я хотел поцеловать тебя все лето. — Почему тогда не поцеловал, придурок. У Джерарда ощущение, будто все это время у него на груди сидел слон, и заметил он его только теперь, когда этот слон ушел, и его затопило счастьем, и дышать стало легче, кислород быстро бежит по свободным путям, и у него кружится голова. В небольшой захламленной комнате, куда медленно просачивается осень, в тишине, Джерард — счастлив. Поэтому губы Фрэнка теплые и влажные, идеально сочетаются с его губами, и его ладонь идеально ложится на бедро Фрэнка, притягивая, прижимая, и их тела идеально сливаются друг с другом. Фрэнк спокойный, податливый, отзывчивый под его руками, вплетает пальцы в его волосы, мягко держится за его плечо. Там, где он касается, у Джерарда по коже разливается тепло и спокойствие. Потом Фрэнк отстраняется, потому что он устал за сегодня и все еще хочет спать. Он не отпускает Джерарда, забирается рукой под его свитер, где тепло, устраивает голову на его плече и засыпает так, оставляя Джерарда, счастливого и взволнованного, теперь ни за что не способного заснуть. Его руки обернуты вокруг плеч Фрэнка, и если он немного наклонит голову, то сможет поцеловать его висок, и он будет думать об этом половину предстоящей ночи. Потому что в конечном счете дело не в погоде за окном. Не в лете или в осени, и не в том, как ярко светит солнце. Дело в том, с кем ты разделишь все это. Поэтому Джерард в порядке, и лето, осень и зима за ней могут сменять друг друга за его дверьми сколько угодно быстро и неожиданно, его это не тронет. Он в порядке.