This world will never be What I expected…
Новогодняя суета всегда умиляла меня, но в этот раз настроение то и дело падает за отметку «нуль». Ровно пять лет прошло с того дня. Тогда я ещё жила с матерью под одной крышей. Теперь не живу. Нельзя сказать, что та ссора сильно отличалась от остальных, были и похлеще размолвки, просто я устала. Устала раз за разом повторять «Извини, я не хотела тебя обидеть», тем более, в половине случаев это лишь усугубляло ситуацию. Признание: я боюсь. Мне страшно, что в очередной раз наткнусь на ледяную стену, и всё закончится взаимными упрёками. Точнее, я боялась этого пять лет назад, а сейчас понимаю, что уже слишком поздно что-то менять. Поезд ушёл. Тем более я чувствовала себя лишней в семье на протяжении всей своей недолгой жизни. У мамы с папой всегда был любимый младший сын, который, в отличие от ненормальной сестрёнки, не портил кожу и волосы, не раздражал окружающих чересчур громкой музыкой и «гадким» поведением, всегда выполнял домашнее задание в срок и не забывал сказать «Я тебя люблю» перед сном… Забавная ситуация — быть чужой среди своих.And if I don’t belong Who would have guessed it?
Обстановка вокруг, способствующая размышлениям о прошлом, меняется: беснующаяся толпа, обрывки знакомых с недавних школьных лет песен, предвкушение и восторг на лицах… Аккуратно огибаю счастливых фанатов и ныряю в темноту запасного выхода, предварительно продемонстрировав внушительного вида охранникам заветный билет на «Meet&Greet». Настала моя белая полоса. Внутри здание тихое и даже немного сырое. Длинный извилистый коридор приводит меня… в центральный зал, кто бы могла подумать. Звенящая тишина давит на уши, поэтому, когда взгляд неожиданно падает на лежащую на краю сцены акустическую гитару, в голову приходит идеальное решение проблемы. Взбегаю по ступеням, неосторожно запнувшись на последней, приземляюсь, свешивая ноги с края сцены, судорожно роюсь в сумке, надеясь наткнуться на завалявшийся медиатор… Есть! Беру в руки гитару, воровато оглянувшись по сторонам, на слух проверяю строй — кажется, D должна быть выше, надо бы подкорректировать немного…This world will never be What I expected… And if I don’t belong Who would have guessed it? I will not leave alone Everything that I own To make you feel like It’s not too late It’s never too late…
Перехожу на бой, не прекращая петь, но в следующее мгновение запинаюсь от неожиданности, пальцы соскальзывают, и выходит крайне неприятный уху фальшивый звук. — Even if I say: «It’ll be alright!» — позади раздаётся мощный мужской голос с хрипотцой, из-за которого я, собственно, и сбиваюсь. Хорошо ещё, что непослушные пальцы смыкаются на грифе быстрее, чем инструмент успевает выскользнуть из рук и упасть. Несколько мгновений мы молчим, не разрывая зрительного контакта. В реальности цвет глаз оказывается даже красивее и, насколько это возможно для серо-голубого, теплее. В голову лезут совершено абсурдные мысли, а ещё я понимаю, что играть на чужой гитаре без разрешения было несказанно глупо. И нет у меня ни малейшего представления, о чём в данный момент думает Адам. Какое впечатление я на него произвела? Вряд ли положительное. — Привет, — наконец, музыканту надоедает молчать. Обстановка немного разряжается благодаря его улыбке. — Что ты тут делаешь? Опускаю взгляд и застенчиво шепчу: — Играю… И начинаю сбивчиво извиняться, ощущая жар на щеках и кончиках ушей. Адам улыбается и приземляется рядом, небрежным жестом откидывая чёлку с глаз. От него веет теплом и уютом, но я подавляю неуместное желание подвинуться ближе. Мне всё ещё стыдно за свой поступок. Музыкант мягко забирает инструмент, ещё немного подтягивает колок четвёртой струны и просит: — Одолжи медиатор, пожалуйста. Послушно вкладываю пластмассовый треугольничек в широкую тёплую ладонь, и до моих ушей долетает мягкий смешок. — Какая песня твоя любимая? — Озорное настроение Адама заражает и меня. — Позволь, угадаю: та, которую ты играла, верно? — Да, она. — Внутренности снова обжигает стыд, и я опускаю голову, прикрыв лицо волосами. — Ну чего ты? — Я слышу негромкий стук, и затем моего плеча касается рука. — Я не злюсь на тебя. Ты, кстати, не представилась. — Очень здорово, что ты так снисходителен, но мне всё же не следовало брать чужие вещи без спроса. — Давай замнём эту тему? Как будто ничего не было. — Благодарно киваю и поднимаю взгляд. Из-за разницы в росте я смотрю снизу вверх. — Скажи, почему ты такая печальная? Концерт ведь скоро. Пойдём, кстати, в гримёрную: скоро начнут пускать зрителей. Адам поднимается и подаёт руку. Хватаюсь за протянутую ладонь, рывок — и я на ногах. Подхватив с пола гитару, музыкант направляется в сторону кулис, а я почти бегом следую за ним. — Это я печальная? Ваша музыка не такая уж радужная и беззаботная, если что. — Тонко подмечено. — От его смеха по коже пробегают мурашки. — Но всё же, в чём дело? Тебя обидели? — Я обидела. — В горле предательски першит, и приходится откашляться. — Я обидела свою мать. От взгляда Адама внутри будто рушится плотина, до этого сдерживавшая поток мыслей и чувств. — Я не знаю, как это произошло, всё случилось будто само! Мы вместе готовили ужин, смеялись, Джейк хвастался отметками за семестр… Адам открывает неприметную дверь и учтиво приглашает меня войти. Внутри ещё темнее, чем в коридоре, но зато тепло и не так сыро. Гитара оказывается в углу помещения; мы же присаживаемся на диван, настолько миниатюрный, что наши коленки и плечи соприкасаются. Это вгоняет меня в краску, однако не отвлекает от основного повествования. — Потом всё испортилось. Я заявила, что учёба — не главное, мама начала упрекать меня, что я подаю плохой пример… Крики, ругань, едкие слова, от которых до сих пор тошно… Будь на то моя воля — вырезала бы тот вечер из памяти. Не знаю, зачем рассказываю Адаму настолько личные переживания. Да, он был рядом, когда все остальные, включая родных и близких, отвернулись, но рядом он был фигурально! На самом-то деле нас всегда разделяли провода наушников и экран, и до сегодняшнего дня музыкант не догадывался о моём существовании. А буквально завтра — забудет. Таких поклонниц — сотни, если не тысячи, я всего лишь ещё одна, очередная. И это единственная толпа, где я согласна не выделяться. — Уверен, ты всё равно её любишь, — предполагает Адам, на что я коротко (и совсем уж неожиданно) отвечаю: — Да. Серо-голубые глаза полны понимания. Я наблюдаю за каждым движением Адама, подмечаю каждую мелочь: как дрожат ресницы, блестит на виске одинокая капелька пота, как мнётся рубашка, и в складках пролегают тени, сверкает крошечный блик на серёжке. Как губка, я впитываю в себя информацию, стараюсь запомнить как можно больше, насладиться этим моментом. Мгновения не повторяются. — Раньше мы с мамой часто ссорились. — Подаюсь вперёд, удивлённая внезапным откровением. — Я плевался ядом, говорил ужасные вещи… а на следующее утро как ни в чём ни бывало звонил и спрашивал «Как дела?», иногда извинялся… Я не хотел, чтобы она страдала, но в то же время мучился от зависимости и пытался хоть как-то облегчить свою участь. Боль Адама ощущается почти физически. Его голос приглушён, взгляд направлен в пустоту, руки сцеплены в замок. Сейчас мужчина выглядит таким ранимым и беззащитным… Хочется обнять его, укрыть от внешнего мира, окружить заботой и вниманием… Спустя несколько секунд наваждение исчезает, и в голосе сквозит уже не грусть — сила. — Мама не отвернулась от меня, когда я отчаянно нуждался в её поддержке, и твоя не отвернётся. Только сделай первый шаг, и она тут же простит тебя, я более чем уверен. Я верю его словам. У этого удивительного человека за плечами — опыт. Он молод, но при этом преодолел такие препятствия, которые некоторым даже не снились. Всё, что не убивает, делает нас сильнее. Именно поэтому я безоговорочно верю, чувствую спокойствие, которым он щедро делится. — Иногда лучше пожалеть о совершённой ошибке, чем о том, что не решился её совершить. — Тихий вздох. — Ты когда-нибудь слышала, откуда появилось название нашей группы? — «Что бы вы изменили в последние три дня своей жизни?» Я слышу, как он улыбается, и мне хочется улыбнуться в ответ. — Поговори со своей мамой, и я уверен, она простит твои неосторожные слова. Потом может быть уже слишком поздно. Острым ножом меня пронзает понимание. Она никогда не простит. «Потом» уже наступило. — Адам, ничего не выйдет. — Чувствую, как по щеке стекает горячая слезинка. За ней ещё одна, ещё и ещё. — Она не станет меня слушать. Музыкант пытается что-то возразить, но я неучтиво перебиваю: — Она даже в дом меня не пустит после стольких лет молчания, она, наверное, и не помнит, что у неё есть дочь! Речь звучит прерывисто, с хрипами и сипением, я задыхаюсь от накатившей безысходности, рыдания душат. Адам порывисто обнимает меня, прижимая к себе, руки ласково гладят мои волосы, губы шепчут что-то, но я не зацикливаюсь на словах. Зато моя реплика, несмотря на всхлипы, звучит отчётливо: — Это случилось ровно пять лет назад… Воцаряется тишина, настолько пронзительная, что я слышу тиканье часов, стоящих на зеркале, и приглушённые голоса за стенкой. Убаюканная ритмичным дыханием Адама, я медленно успокаиваюсь, а затем и вовсе начинаю улыбаться: — This world will never be what I expected. — Моментально подхватываю слова, и наши голоса сплетаются в удивительно красивый дуэт, хотя в этом заслуга Адама, я уверена.And if I don’t belong Who would have guessed it? I will not leave alone Everything that I own To make you feel like it’s not too late — It’s never too late… Even if I say: «It’ll be alright!», Still I hear you say You want to end your life… Now and again we try To just stay alive. Maybe we’ll turn it around 'Cause it’s not too late — It’s never too late… No one will ever see This side reflected, And if there’s something wrong — Who would have guessed it? And I have left alone Everything that I own To make you feel like It’s not too late — It’s never too late… Even if I say: «It’ll be alright!» Still I hear you say You want to end your life… Now and again we try To just stay alive. Maybe we’ll turn it around 'Cause it’s not too late It’s never too late… The world we knew Won’t come back… The time we’ve lost Can’t get back… The life we had Won’t be ours again… This world will never be What I expected… And if I don’t belong… Even if I say: «It’ll be alright!», Still I hear you say You want to end your life… Now and again we try To just stay alive. Maybe we’ll turn it around 'Cause it’s not too late — It’s never too late…
Под конец песни у меня снова текут слёзы, только в этот раз — от восторга и щемящей нежности. Голова кружится, помещение кажется слишком маленьким и давит на меня, отрывисто и громко бьётся сердце. Хочется чего-то светлого и необычного, хочется объятий и танцев до утра, странных разговоров и неожиданностей… Калейдоскоп мыслей ослепляет меня, но приглушённый голос музыканта быстро отрезвляет и возвращает с облаков в реальность. — Пойдём к остальным, с минуты на минуту начинается встреча с фанатами. Только сначала пообещай мне, что поговоришь с мамой, потому что исправить ошибку никогда не поздно. — Обещаю. Диван жалобно скрипит, пока мы встаём. И снова Адам открывает мне дверь и галантно приглашает вперёд. Внезапно в голову ударяет безумная идея. Действительно, если мы живём всего однажды, не надо стесняться своих желаний. Тем более, кто знает, вдруг мне и в самом деле осталось жить три дня? — Адам, подожди. Музыкант оборачивается. Подбегаю к нему и, встав на цыпочки, порывисто целую, пытаясь вложить в простое касание благодарность, переполняющую до краёв. Ладони, не спрашивая разрешения, ласково прикасаются к чисто выбритым щекам и шее, в то время как его руки по-собственнически обвивают мою талию, глаза, мои и его, прикрываются. Секунда длится бесконечно долго, и затем мы, будто в замедленной съёмке, отстраняемся, выпуская друг друга из объятий. Адам молчит. Я не желаю объяснять свой поступок, поэтому поспешно ухожу вперёд, и лишь в конце коридора, обернувшись, признаюсь: — Меня зовут Эмили. На встречу я уже не иду: и так урвала слишком много счастья за несколько минут, пусть остальные фанатки в полной мере насладятся общением с кумирами. Вместо этого я выбегаю на крыльцо и, с наслаждением вдохнув аромат вечерних улиц, прислоняюсь к стене. Надо привести мысли в порядок и возвращаться в очередь, ведь совсем скоро начнут запускать в зал.***
Шум. Блеск. Вопли обезумевшей от счастья толпы. Вспышки софитов. Тело, будто намагниченное, тянется в сторону сцены, но остаётся на месте, сдерживаемое хлипким барьером и грозным взором охранника. По артериям вместо крови пульсируют аккорды, разливаясь теплом по органам и насыщая их необходимым кислородом. Мозг на грани того, чтобы взорваться мириадами крошечных солнышек, а по щекам текут слёзы. Солёными потоками выходит из тела боль, и становится легче. Умытое в слезах сердце счастливо дрожит, как натянутая струна, его мелодия сливается с той, что вырывается из колонок. На несколько секунд рёв толпы становится яростнее. Слепо протягиваю руки, миг — и кожи касается нагретый теплом чужих пальцев кусочек пластмассы. Прячу его в карман, чтобы не потерять, а когда вновь поднимаю взгляд на сцену, понимаю, что эта песня — финальная. И момент больше не повторится.***
В голове до сих пор звенят строки любимой песни, хотя уже целые сутки канули в Лету. Сутки, которые я посвятила размышлениям и исправлениям прежних ошибок. Сутки, которые я потратила на звонок подруге, которую я предала ради общения с другим человеком, уборку в съёмной квартире, примирение с парнем, которого я любила и люблю, но не хочу мучить своими чувствами… Самое главное осталось на потом. Стою на пороге родительского дома, боясь позвонить в дверь, и в голове до сих пор звенят строки любимой песни. Непослушные пальцы касаются кнопки: я обещала. Несколько минут меня разрывает пугающая тишина, а затем по ту сторону двери раздаются шаркающие шаги, и я вижу её. За пять лет количество седых волос увеличилось, морщины стали глубже, но взгляд ничуть не изменился. От волнения и нежности на глаза наворачиваются слёзы, я буквально падаю к маме в объятия, и мы стоим, плавно раскачиваясь из стороны в сторону и всхлипывая по-очереди. Извинения застревают в горле, но мама и не слушает, она уже гремит кастрюлями на кухне. Из комнаты высовывается любопытная мордашка брата… И мне приходится схватиться за ближайшую стену, чтобы не сесть там, где стою. Он возмужал, сменил причёску и выбросил дурацкие толстые очки… Красавец! Какой же глупой я была, как вообще можно было отказаться от родных из-за бессмысленной гордости?! Как же хорошо, что я не опоздала, что могу исправить ошибки прошлого! Весь вечер меня не покидает ощущение полёта, словно я проглотила охапку воздушных шариков. Родители не отходят от меня, бесконечно расспрашивая, как я провела последние пять лет жизни, Джейк просит помочь с химией, которую я ненавидела с шестого класса (но, конечно, сейчас это не имеет значения), и до полуночи я смотрю с мамой сериалы, после чего укладываюсь спать. Оттого, что моя комната осталась нетронутой, на секунду появляются слёзы. Как же я скучала!***
К сожалению, время мчится вперёд, как на автогонках, лихо вписываясь в сюжетные повороты и выкидывая замысловатые кульбиты. В половину восьмого мне приходится встать, чтобы не опоздать на работу, иначе придётся жить на улице. Или, может, ещё не поздно вернуться в родное гнёздышко? Мама кормит всю семью своими фирменными блинчиками, Джейк убегает на занятия за полчаса до их начала, чмокнув меня в щёку на прощание, папа предлагает подвезти до супермаркета, где я работаю, но утруждать его не хочется. Мы тепло прощаемся, и он уходит. — Какие у тебя дальнейшие планы? — интересуется мама, когда мы остаёмся наедине. — Не думала о высшем образовании? — Боюсь, это не вариант, — признаюсь я со вздохом. — Мои одноклассники уже заканчивают учиться, я опоздала… Главное, что работа есть, пусть и не самая почётная. На жизнь хватает. — Учиться никогда не поздно, — возражает мама, но не настаивает, и я ей за это благодарна. — Зайдёшь к нам вечером? — Обязательно. На этой ноте разговор заканчивается. Мы убираем со стола, моем посуду и вместе собираемся. До начала смены остаётся буквально полчаса, так что я вынуждена спешить. Мама не спорит, хотя очевидно, что нам обеим хочется провести больше времени вместе. Уже на пороге, одетая и готовая к выходу, я оборачиваюсь и заключаю маму в крепкие объятия. Наверное, минуты и часы проносятся мимо, безвозвратно исчезая в водовороте времени, пока мы стоим, не желая расставаться. И всё же, пора. — Люблю тебя, — шепчу я, отстранившись. — И я тебя. Дверь закрывается. Я сбегаю по лестнице, прыгая через ступени и на ходу втыкая штекер в разъём. Первой включается Time Of Dying, и под неё я добегаю до автобусной остановки. Лишь на подходе к супермаркету мелодия сменяется на Never Too Late, и я, каким бы детским не выглядел мой поступок, сворачиваю на соседнюю улицу чтобы дослушать любимую песню до конца, хотя от холода немеют пальцы и изо рта вырываются облачка пара. Лишний круг почти подходит к концу, нужно лишь перейти дорогу, и я окажусь возле самого входа. До начала смены остаётся три минуты — надо спешить. Перехожу на бег, но, не заметив обледенелого участка на тротуаре, неловко поскальзываюсь и грузно падаю на проезжую часть. Правый наушник вылетает из уха, я неловко возвращаю его на место и спешу перебраться в безопасное место, но ноги не слушаются. Кажется, при падении я разбила колени. Больно. По крайней мере, не так больно, как мощный удар справа, швыряющий меня, как тряпичную куклу, вперёд на несколько метров. Я не слышу ни визга шин, ни испуганных вскриков случайных прохожих, ни-че-го. Реальность странно и некрасиво заваливается на бок, кувыркается во всех направлениях и взрывается, тело жжёт, музыка постепенно становится тише… тише… тише…The world we knew Won’t come back… The time we’ve lost Can’t get back… The life we had Won’t be ours again…
Мои глаза устало закрываются.