Awakers: Пробудители. Том 3

Рейтинг: G Жанр: мини Категория: гет Краткое содержание: Хорошие девочки любят мертвых дяденек с плакатов. От автора: Выкладывается повторно, поскольку в первый раз эту часть съел фикбук. Та самая скандальная история, которую не взяли на конкурс гет-рассказов, поскольку админы посчитали, что глав.герой слишком бисексуален) Дню Св.Валентина посвящается. * * * Такая рыжая, что глаза слепит. Рыжая и солнечная. Кожа будто светится, а на ладонях мозоли. - Тати, - представляется она. А они все равно зовут ее Солнышко. Не потому что она девчонка, просто уж больно рыжая. - Давно на барабанах играешь? - деловито спрашивает Ральф - басист и глава группы. Ральф не понимает, что “давно” - не главное; главное, что много. - Мне тоже нравится, когда девчонки на ударных, у них там все это... ходуном ходит, - шепчет Майк в никуда, усердно сжимая гитару. Краснеет как дурак от собственных слов, а Трой пихает его в плечо и объявляет: - Принята. * * * Такой чистенький, будто с плаката слез. Бьет кулаком в грудь, называя свое имя: - Трой Гордон. Напыщенный до смешного. Смазливый. Пьет шампанское из одноразового фужера, оттопырив мизинец. Осколки второй бутылки валяются на полу в липкой лужице. Традиция такая: бить бутылки в честь больших событий. - Вытирать кто будет? - возмущается хмурый Майк, прихлебывая пиво из банки. - Пфф! - Трой топчется на месте, стекляшки хрустят под подошвами безупречных начищенных ботинок. - Мы же рокеры, бунтари! Наше дело наводить беспорядки, а не устранять! Он стряхивает пепел на пол, дымок приторным облачком тянется к потолку. * * * На учебу - строгая форма, а на репетиции - сердитая футболка и кепка, как у Гавроша. - Тебе не идет петь “Нирвану”, - заявляет она. - Это ничего, мало у кого получается. - Потому что мне не нравится, - огрызается Трой. Зато нравится, как она носит майку с Кобэйном, непринужденно, без фанатизма. А Трой не упускает случая: - Опять у тебя этот пижон на груди, - тычет пальцем до тех пор пока не получит по руке. - Где твои манеры? - ворчит она, - ты же лицо группы. - Я не лицо, я - голос, - не соглашается вокалист, а Майк быстро разрешает спор: - Да жопа он! Они все употребляют бранные слова, а подзатыльники почему-то достаются только Трою. - На Майка рука не поднимается, - сокрушается она. - Он такой маленький. “Маленький Майк”, хоть и в самом деле, ростом не вышел, но все равно выше нее и троих перепьет. Ральф ладно, он у них джентельмен, у него даже ругань звучит так, будто он изъясняется в любви на диковинном языке. А ей будто удовольствие доставляет вставать на цыпочки и тянуться до его многострадального затылка. Еще и угрожает: - Трой, а Трой! Когда-нибудь тебе рот с мылом вымою. * * * - У нас будет запретная любовь, - разглагольствует Трой. - С какой стати? - Что! Твои родители с ума сойдут от ужаса! Любовь. Такими громкими словами разбрасываются, когда они ничего не значат. - С чего ты взял, что мои родители против? - поддразнивает Тати. - Ну, мы же рокеры. Бунтари! Жуть! А мама умиленно складывает ручки после выступления: - Какие у вас славные песенки. И мальчик такой миленький поет. Папа тоже добавляет крупицу своего веского мнения: - У тебя сейчас возраст такой, самое время влюбляться. - Ни в кого я не влюбляюсь, - категорично заявляет она. - И вообще, возраст - это временно. * * * У “миленького мальчика” целый мини-бар в багажнике новомодного авто. - Да не пойду я с вами никуда, - отнекивается она. - Напьетесь и будете ко мне приставать. - Ну... - повторяется Трой. - Мы же рокеры, бунтари! Мы обязаны вести себя непристойно! Тати не любит пьяных, от одного запаха воротит. И не любит, когда мальчишки лезут. - Я что, я ни-ни! - божится Трой, - могу пройти ровно. Четвертый шаг заканчивается смачным падением прямо у ее ног. Ему нравится лежать: пол усыпан звездами, а у нее рюшечки под юбкой. Галантный весь такой: она тянет руку, чтобы помочь ему встать, а он целует ее пальцы. * * * - Мадемуазель, прошу на танец, - вся шея в конфетти, подтяжки спадают с плеч, а майка пропахла шампанским. - Хочешь, я брошу? - Что? - Да что угодно! Все на свете брошу, хочешь? - Давай. Бросай давать обещания, которые не можешь выполнить, - парирует она. Серьезная вся такая. И рыжая. Черт бы ее побрал. * * * Вечно сидит со своими книжками; одна обложка сменяет другую, как костюмы на параде. Он не успевает запоминать названия. Хочется взять ее за ладони и сдуть эти мозоли, как пушинки с одуванчика. - Что ты там читаешь? - не из вежливости, и не для того, чтобы отвлечь ее. Правда интересно, что там в этих пестрых обложках может так долго держать ее внимание. Это же просто буквы. - Ну, расскажи про что там книжка? - повторяет он. Она долго говорит, он долго смотрит на нее. Жмурится, а перед глазами - золотой песок. * * * * - Ты на чем сидишь, милый друг? - вопрошает Сэнди. Сэнди вообще-то пацан, но, как он сам шутит “Как корабль назовешь, так он и поплывет”. Майк вечно бурчит, что Трой дружит с Сэнди исключительно потому что иметь друга-гея нынче модно. А Трою нравится с ним говорить; рассказывать то, что с мальчишками обсуждать стыдно, а девчонке не доверишь. Сэнди лишнего не болтает, только вопросительно выгибает бровь. - На жопе я сижу, что! - Трой разводит руками, вдыхая прибрежный соленый воздух. - Да нет, дурень! Колись, ты на что подсел? Тебе будто запасную батарейку вставили. - Ни на что я не подсел. Но “батарейка” идет в хорошее сравнение, потому что у него будто электрический разряд на языке скопился, и если от него не избавиться, голова взорвется от напряжения. - Ну, правда, - не унимается Сэнди. - Я никому не скажу. - Достал! Хочешь, чтобы я заткнул тебе рот поцелуем? - Не льсти себе, ты не в моем вкусе, - отмахивается он, а сам застыл в ожидании великого признания. - Так что? Трой театрально покусывает губу. - Я тут подумал… Мне нравится песок. - Песок? - Когда зачерпываешь его, а потом сдуваешь с ладони, и песчинки летят… - Куда летят? - Не знаю… ну просто, летят. Красивые. - И что в этом такого? - Тебе не понять, песок - это очень глубоко. Сэнди щурится поверх зеркальных темных очков. - Ты опять издеваешься над моим именем, да?* Трой отворачивается, медленно покачивая головой: - Не знаю, Сэнди, я очень загадочный. * * * - Я не хочу жить между строк, заключенный в плену метафор... и прочая хренота. То есть, на кой черт все усложнять, когда можно сказать как есть? - Потому что это поэзия, - вполсилы объясняет Тати. - Что поэзия? У Шекспира тоже поэзия... ну как в том сонете, про бабу, у которой глаза на звезды не похожи. - Он не об этом. Трой складывает губы трубочкой, колупая корешок ее книжки. Кажется, никто уже не читает бумажные книжки, кроме нее. Никто не читает бумажные книжки, как она: страницы аппетитно шуршат под деликатными пальцами, каждый пассаж ложится новой маской на фарфоровое личико. - Все равно. Если бы все говорили все как есть, было бы проще. - Почему ты не можешь побыть хоть чуть-чуть серьезным? - Почему не могу? Я очень серьезный! Там… коррупция! Инфляция! Депиляция! * * * - Привыкнешь потом, - заверяет Ральф, услужливо протягивая Тати бутылку колы. - Мы с Майком привыкли... От него много шума. Точнее сказать, Трой - ходячая ярмарка. Того и гляди голуби из рукавов полетят, а из-под шляпы выскочит стая кроликов. Удивительно, что каждый его шаг не сопровождается взрывом хлопушек и брызгами шампанского. Такой шумный, что в ушах звенит. - Ну, - подхватывает Майк, отколупывая зубами темно-серый лак с ногтей. - Хрен претенциозный. Ральф, интеллигентный вежливый Ральф кивает, делая пометки в электронном конспекте - единственный в группе, кто разделяет ее потребность в посещении лекций: - Есть немного. - Ага, - Майк щелкает пальцами. - Шутки еще дебильные. И вечно как заладит... - “Мы же рокеры, бунтари!” - передразнивает Тати. “Это войдет в историю”, - весело поддакивает добрый Ральф. - Хрен претенциозный, - снова бубнит Майк, четко выговаривая слова, но взгляд его становится хмурым. * * * Они сидят на пляже вдвоем: Тати и Трой. Все привыкли к пляжам - никакой романтики. Подумаешь, море. Подумаешь, песок под ногами. Ральф и Майк так и не пришли; она уткнулась в книжку, а он демонстративно скучает, разбавляя досуг мыльными пузырями. - Думаю, Микки наконец-то похитили пришельцы. По ошибке. Приняли за своего. Будем надеяться, что скоро вернут. Он плюхается перед ней на колени, взбалтывает пузырек. - Хочешь фокус покажу? - и не дожидаясь ответа, хлебает мыльный раствор. Она вскакивает как ужаленная, бьет его по руке. - Совсем спятил!? А он хохочет так, что мыльная пена изо рта лезет; пытается выдуть кругленький пузырь, но тщетно. - Почти получилось! - смеется все еще, пытается увернуться от ее подзатыльника. - Ай! Почему ты все время меня бьешь? - Потому что ты дурак такой! - Сама обещала мне рот с мылом вымыть! - Отравишься. - Ой да ладно, что со мной станет? Радугой буду блевать? Оказывается, что совсем не радугой. - Почему сразу не обратились? - спрашивает строгая тетя-врач, а он отвечает чистосердечно: - Я думал, это бабочки в животе. * * * В конце концов, это попросту нечестно. Дело даже не в том, что рука у нее тяжелее, чем она думает, а у него в голове гудит от низкокалорийной диеты. И бабочки совсем ни при чем. Просто это нечестно - и все тут. - Вот можно подумать, что твой Кобейн не бухал, не матюкался и вообще солнце у него из жопы светило! Она качает головой, рассыпая локоны по плечам. - Дурак, вот нашел с кем сравнивать... - А что? Твой же любимка! - Так нельзя. - Нельзя? Нельзя лечь и умереть, когда тебя любит столько народу! - Ты ничего не знаешь... - Ну, если я лягу и умру, ты будешь любить меня больше, да? Она хмурит брови, только и знает, что повторять: - Иди ты... Дурак. Дурак вообще. * * * - У меня есть план, - доверяется она рассудительному Ральфу. - Он тебе нравится? - Конечно, это же мой план. Ральф должен понимать. Они слишком похожи, чтобы он не понял. - У меня тоже есть план, - делится он. - Надежный? - Нет. В нем замешано слишком много людей. Конечно, Ральф все понимает. Он единственный, у кого она просит прощения. * * * В последний раз она видит Троя на подоконнике собственной комнаты, и это все глупо и неловко, потому что он долго кидал камушки в ее окно, а она делала вид что спит, пока не услышала звук разбитого стекла. Теперь он сидит на подоконнике; растрепанный, серьезный, с букетом чупа-чупсов. - Ты пьяный или просто дурак? - Тати мечется в негодовании и поисках скотча. - Я пришел сказать, что ты обязана поехать с нами в турне. Турне. Вот оно - яблоко раздора. Они уже имели этот разговор вчера. Трой сказал, что это их первое турне, и оно, разумеется, “войдет в историю!”; она разумеется, сказала, что не поедет, потому что не может бросить учебу, а Трой ответил, что у них у всех учеба, но никого это не останавливает. Потом они еще много чего друг другу сказали, довольно громко и не по делу, а теперь он сидит на ее подоконнике с дурацкими конфетами на палочках и зачем-то запускает болезненный разговор по второму кругу. - Я же сказала, - напоминает она. - Я не могу. Ты можешь. - Блядь, почему все думают, что я могу все? Я что, гребаный волшебник Оз? - Страны Оз. - Что? - Волшебник страны Оз. - Хрен с ним, - Трой хлопает ладонью по колену, вздыхает, почесывает взлохмаченную макушку. - Дело в том, Солнышко… Дело в том, что если ты не поедешь, мы возьмем другого барабанщика. Мы поедем в турне, мы прославимся, а тебя с нами не будет, понимаешь? - Ну и ладно, все равно я не собиралась прославиться, когда записывалась в группу. Я так… просто хотелось побарабанить. - Ты не понимаешь… - Я понимаю. - Когда-нибудь, запомни, когда-нибудь я позвоню тебе перед нашим концертом где-нибудь в Лондоне, куда придут тысячи людей… - Мне все равно. -… чтобы посмотреть на нашу группу. - Мне все равно. Он шуршит фантиком принесенной в подарок конфеты. Змий искуситель. Черт бы его побрал. - Значит, ты собираешься всю жизнь быть просто фанаткой? - Так вот как ты обо мне думаешь, - она пылает праведным гневом. - А ты, знаешь что? Ты никогда не будешь настоящим рокером. - Пфф! Ну, конечно, настоящий рокер - мертвый рокер. - Просто в тебе этого нет, Трой! - уже мало кого заботит, что родители спят за стенкой. - Ты хорошо поешь, вот! Но в тебе нет этого и все! А я не хочу ехать в “турне” с группой, которую я сама не стала бы слушать. - А! А я-то думал, что дело в учебе… Трой замолкает. Задерживает дыхание, закусывает язык; ждет пока рассосется яд и перестанет сводить челюсть. - Я позвоню тебе, - обещает он в последний раз. - Позвоню, а ты будешь кусать локти. * * * Вечер растягивается до самого утра. Алкоголь не искрится веселыми пузырьками, на вкус - та еще дрянь; стопка увесистая, руки-ноги неподъемные, тяжелое все - вплоть до воздуха. - Это врут все, что хорошим девочкам нравятся плохие мальчики, - бормочет Трой, пока маленький Майк отряхивает ему коленки. - Никто им не нужен: ни плохие мальчики, ни хорошие. Им нравятся дяденьки, которые висят с плакатов, мертвые дяденьки с плакатов в особенности. - Не знаю, - его спутник чуть менее пьяный и куда более стойкий. - Не знаю... - повторяет Трой. - Чем я хуже? - Не знаю, - маленький Майк сдавленно сопит, перекинув его руку себе через плечо. - Может, ты слишком живой. * * * Он почти ничего не помнит о той ночи, только голубые прожилки на запястье прочно впились в память. На его запястье. Потом там будет красоваться тату с надписью “jamais”**, а сейчас Майк в пестрой майке с пайетками и красных штанах трясет древним мобильником и богом клянется, что ничто так хорошо не помогает справиться с затянувшимся похмельем, как “что-нибудь цитрусовое”. - Какое цитрусовое? Лайм с текилой? - Ну, там всякое… Апельсин. Лимон. Грейпфрут. Что-нибудь еще. - Ладно, - соглашается Трой. - Я мигом сгоняю, найду апельсин-лимон-грейпфрут. Что-нибудь-еще. * * * Саймон его зовут. Такой худенький, что смотреть жалко. Высокий, широкоплечий вроде, а худенький вплоть до болезненного. Черные волосы небрежно топорщатся из-за ушей, взгляд сонно блуждает по пыльным витринам с музыкальными дисками. Такой вежливый. Такой потерянный. - ...и вообще, согласись, мальчишки лучше девчонок, - рассуждает Трой на энной минуте их спонтанной беседы, когда забытый грейпфрут уже валяется в мусорке. Новый знакомый продолжает вежливо улыбаться, несмотря на двусмысленность брошенной фразы, но это только подтверждает его собственные слова. Мальчишки по любому лучше девчонок. Трой вытирает руки о джинсы, достает пачку сигарет и еще раз уточняет - причем голос его звучит так, будто он озвучивает мультик: - На барабанах играешь, значит? * * * Несколько лет спустя случается Том. Как раз между вторым турне и записью первого альбома. Том такой славный малый со своей гитарой и синтезатором, а еще у Тома явно какая-то особая любовь к экспериментам с электричеством. Детектор соврать не даст. Бьет разрядом за каждую мелкую ложь. И вопросы у Тома самые безобидные: - Ты когда-нибудь влюблялся по уши? - Нет, - Трой прыгает под неожиданным разрядом. Том морщится: - Давай убавим? - Нормально, давай еще раз. - Ты когда-нибудь влюблялся? Разряд. - Хм, язык говорит - нет, а пульс уверяет, что - да, - констатирует Том, и добавляет доверительно. - Не переживай, я никому не скажу… Это Саймон? - Что сразу Саймон? - Ну, это Майк говорит, что ты неравнодушен к барабанщикам… - Майк - трепло, - фыркает он и добавляет нехотя. - Это не Саймон. - Ладно, ладно, - разводит руками славный Том. - Ты же знаешь, мне можно рассказать, что бы там ни было. - Да знаю... не знаю. Ничего не было. - Трой пожимает плечами и вздрагивает. - Я думал, это мыльные пузыри. ________________ * Сэнди - созвучно с англ. sand - "песок". ** jamais - "никогда" (фр.)