О мой призрак!

      Вонпиль лениво идёт по шумной улице сквозь толпу. Люди больно толкают его, но никто из них даже и не думает извиняться.       В Сеуле жарко, несмотря на вечер. В Сеуле душно и тошно. Скучно. Однообразно. Вонпиль лезет на стенку уже (а сколько, собственно, уже прошло лет?) давно. Иногда просто кричит, чтобы хоть как-то рассеять эту звенящую пустоту, это невыносимое «ничего» внутри себя.       Вонпиль не чувствует ничего, кроме постоянных головных болей, монотонности, которая заразила его кровь и завладела мозгом, скуки, разъедающей его изнутри — бессовестно и безжалостно. Он разговаривает с людьми, но его не слышат. Он смеётся (хотя не чувствует ни радости, ни желания смеяться — так, привычка), но его не слышат. Он кричит, а его опять никто не слышит.       Первое время, нужно признаться, ему всё это нравилось — люди не достают его, не просят решить их проблемы и не спрашивают это заезженное «Как твои дела?». Но кто бы знал, что сейчас Вонпиль готов на всё, лишь бы какой-нибудь прохожий бросил ему — именно ему, а не человеку, стоящему рядом с Кимом, — обыденное «Сегодня опять жарко, не так ли?».       В Вонпиля опять кто-то врезается, Ким морщиться и краем ухо слышит торопливое «Прошу прощения».       Пиль замирает. — Эй, ты, — Вонпиль не верит своим ушам, внутри всё напряглось. У него попросили прощения?       Спешащий молодой человек, который только что врезался в него, останавливается, оборачивается и смотрит прямо в глаза Вонпилю. Внутри впервые появляется новое чувство — страх, смешанный с непониманием. — Простите, я очень спешу, мне очень жаль, что ударил Вас, — Сонджин разворачивается, но Вонпиль появляется прямо перед ним. Джин смотрит немного испуганно и не понимает, как тот умудрился так быстро переместиться. — Ты видишь меня?       Давно остывшими руками Вонпиль хватает парня за плечи, тот морщится не от боли, а скорее от ледяных пальцев. И какого вообще чёрта этот парень обращается к нему на «ты»? — Ну, очевидно, — неуверенно говорит Сонджин. — А не должен?       Вонпиль отпускает плечи парня и уже смотрит испуганно себе под ноги. Он пытается понять, что происходит, но Ким не был тем, кто мог быстро привести свои мысли в порядок.       Сонджин бормочет «Извините, но я спешу», но Вонпиль вцепляется ему в руку — крепко, со всей силы, которой у него за всё это время накопилось очень много. — Ты не можешь меня видеть, — констатирует отстранёно, всё ещё глядя в пол на свои кеды. — Да, хорошо, не могу, но, пожалуйста, отпустите меня. У меня важная встреча, если я опоздаю, то… — Ты не можешь меня видеть, — Вонпиль смотрит мёртвыми глазами на Сонджина, который уже начинает злиться. — Да почему не могу?! Ты даже держишь меня сейчас за руку, чтоб тебя! — мама всегда учила Джина говорить уважительно с незнакомцами, но этот парнишка выводил его из себя. Люди косо поглядывали на Сонджина, но он уверен, что это из-за чересчур эмоционального выпада. — Послушай, у меня важная встреча, я должен… — Потому что я призрак. Я умер десять лет назад. Понимаешь? Я мёртв. Никто не может видеть меня.       У Сонджина бегут мурашки по коже и волосы встают дыбом несмотря на липкую городскую жару. Этот парень ведь ненормальный, да?       Джин вмиг забыл о важной встрече. Он сосредоточил своё внимание на парне, который уже отпустил его из своего цепкого холодного захвата, но выглядел таким потерянным и ничего не понимающим.       Люди проходят мимо застывших них, толкают Вонпиля будто его нет здесь. Он бессильно падает на асфальт от очередного толчка. Сонджин окликает мужчину в костюме и просит извиниться, мол, из-за него упал человек, а на Джина только смотрят, как на сумасшедшего, мужчина посылает его и говорит, что никого не задел. Сонджин смотрит вниз, где должен сидеть Вонпиль, но его там уже нет.       В вечернем Сеуле час пик. Толпа обтекает Сонджина, который стоит и не понимает ничего: ни того, как могут быть такими холодными руки в такую-то жару, ни того, куда пропал этот странный парень, который сказал не менее странную вещь.       Сонджин видел…призрака?