Кофе с розой

Артур Кёркленд смотрит на свое отражение в глубоком стакане для сока и видит прекрасного холостяка в самом расцвете сил. Ему идет белая идеально выглаженная рубашка с галстуком-бабочкой и кремовый фартук с красивым логотипом в форме чашки и инициалами MLD. Это место и в самом деле является некой маленькой мечтой. Круглые столики с кружевными скатертями, вазочка цветов на каждом, деревянные салфетницы, небольшие окна с раскрытыми шторами и музыка — мягкая, мелодичная. В помещении всегда пахнет чем-то горьковато-сладким, что и нравится посетителям. Англичанин — чопорный и с зализанными с помощью лака волосами назад — тщательно протирает посуду за стойкой, глядит на сидящих за столиками мужчин и женщин разной наружности. Кто-то из них был тут впервые и с большим интересом осматривался, кто-то уже по привычке кладет салфетку на колени, берет в руки кофе и читает утреннюю газету, а кто-то просто любуется утренней городской суматохой, аккуратно съедая лимонный чизкейк. Была и другая категория, в которой находился местный дизайнер, в прошлом заядлый игрок и банкир, Гилберт Байльшмидт. Интересная личность, яркая. Он всегда выделялся на фоне остальных жителей городка своей поистине волшебной внешностью: выбритым затылком и висками, бархатной черной рубашкой и часами от Rolex. Каждое утро ровно в 08:00 этот мужчина приходит в кафе, заказывает свой любимый двойной эспрессо с тремя кубиками сахара и идет к столику прямо в середине зала. Садится, достает планшет и принимается там что-то смотреть. Кёркленд отворачивается, ставя вычищенный стакан аккурат между двумя другими. Взгляд зацепился за темно-красное пятно на подоконнике. Астра с уже опавшими лепестками осунулась, одиноко взирая по лакированную поверхность, и как-бы невзначай качнула темно-синей лентой под самым бутоном. Поддев цветок двумя пальцами, Артур какое-то время глядит на него с пристальным вниманием. Затем вытаскивает из прозрачной вазы и небрежно бросает в урну, перед этим не забыв стянуть ленточку и отложить на стойку. До часа икс остается буквально несколько секунд, и это очень нервирует баристу. Молодой человек на мгновение отвлекается от созерцания мусорного ведра, которое теперь украшал завядший цветок, и подходит к зеркалу у туалета, чтобы поправить галстук и проверить, не испортилась ли прическа. Не зря же он столько лака выплеснул сегодня утром. Трель ветрового колокольчика ознаменовала всех о пришествии еще одного незаменимого посетителя. Взоры тотчас же обратились ко входу. Франциск Бонфуа словно бы невзначай проверяет время на своих наручных часах, затем смотрит на присутствующих в ответ и уста его одаривает очаровательная улыбка, вводя женскую половину в ступор. Весь вид этого мужчины едва ли не кричит о его индивидуальности, яркости личности и редкой в наше время незаурядности. Он сменяет улыбку на заигрывающую, когда оборачивается к барной стойке и встречается с пристальным взглядом двух изумрудов, буквально испепеляющих француза на месте. Без слов подойдя ближе, почти вплотную, и касаясь коленями высокого стула, Франциск наклоняется вперед и протягивает карточку — такую же яркую и блестящую, как он сам. Было ли нужно упоминать о том, что это стало уже негласны символом их общения? Артур берет карточку в руку, подходит к банковскому аппарату и быстрыми заученными движениями пальцев вводит сумму за кофе. Никто из них не говорит ни слова, а другие посетителя занимаются своими делами, уже отойдя от помпезности французской ауры. Единственным наблюдателем остается Гилберт, но его сложно укорить за это. Немец на то и немец. Карточка возвращается к своему законному владельцу, а рядом с ней оказывается плотно прикрытый крышечкой стакан с готовым кофе. Con panna [1], как его любит называть хозяин кафе. На секунду руки англичанина касаются теплые пальцы Бонфуа и оба еще больше сосредотачиваются взглядами друг на друге. Артур терпит, но ему хочется кусать губы, а Франциск в это же время второй рукой достает будто из ниоткуда свежую пеструю астру и кладет на стойку. Темно-синяя лента снова выделяется на фоне темно-коричневого дерева и пластиковых стаканов кремовой расцветки. Наконец, молодой человек словно приходит в себя и отрывает взор от чужих глаз, опуская лицо и смотря на то, как греет чужая рука его собственную. Француз поступает аналогично и словно ошпаренный одергивает конечность на себя.  — Ох, прошу извинить.  — Нет… Не стоит. Я сам виноват. Позади слышится хриплый смешок, плохо скрываемый наигранным кашлем. Оба — и Бонфуа и Кёркленд — немного нервно отводят взгляды в разные стороны, чтобы не привлекать лишнего внимания.  — Кхм! — Франциск сдержанно кашляет в кулак, как бы обращая внимание баристы на себя. — У Вас замечательный кофе, напиток богов. Артур чувствует, как горят щеки, но старается игнорировать это, тихо благодаря француза за комплимент и прося пить аккуратнее, ведь тогда можно случайно подавиться или обжечься. Бонфуа берет на заметку, затем придвигает цветок чуть ближе к молодому человеку и убирает руку.  — Насчёт цветов… — Англичанин кивает на подарок и делает несколько осуждающий вид, скрещивая руки на груди, хоть это и непозволительная наглость.  — Oui? Вас что-то беспокоит? Да, его беспокоит чертовски многое. Особенно этот проникновенный взгляд, подрагивающие ресницы и красивые тонкие губы, словно выточенные из драгоценного камня и созданные лишь для того, чтобы их целовать. Артур нервно накусывает собственную губу, указывает рукой на астру — белую, почти ослепляющую.  — Я люблю розы. Эта фраза слетает с его уст так легко, что англичанину становится страшно. Но он не отступает, вместо этого хмуря совсем не по-джентльменски густые черные брови и продолжая кусать губы, как если бы это было единственным спасением на пути к пропасти под название «shame»[2]. Несколько секунд он боится услышать ответ мужчины, но потом натыкается на его полный понимания и радости взгляд и почему-то хочет провалиться сквозь землю. Теперь уже никакая пропасть ему не страшна, потому что самое ужасное он пережил прям сейчас. Бонфуа хватает свой кофе, едва не опрокидывая на себя, и с чересчур счастливой улыбкой кивает Артуру, хотя тот больше ничего не говорил. А позади них снова раздается откровенный смешок, теперь уже ни чем не прикрываемый. Вскоре француз, спотыкаясь о порог, выбегает из маленького уютного кафе с игривым названием «My Little Dream» и исчезает в здании цветочного магазина напротив. А на следующее утро на стойке перед Кёрклендом лежит алая роза с обрезанными шипами и затянутой у самого бутона темно-синей лентой. Гилберт смотрит на неё с таким же интересом, как и Артур, а затем делает глоток каппучино и усмехается.  — Ну вы, ребята, даёте…