Разговор

      Герберт около часа топтался перед дверью отцовского кабинета, не решаясь приблизиться к ней ближе, чем на метр. Стоптанные башмаки натирали ноги, что неудивительно: от изматывающего хождения туда-сюда он себе не только мозоли натрет, но и головокружение заработает. Уже и подташнивать начало. Прекрасно! Довел себя до нужной кондиции, можно теперь и с отцом поговорить.       Когда пятнадцатилетний фон Кролок соизволил, наконец, постучать, услышанное по ту сторону строгое отцовское «войдите» мозг отфильтровал и донес до сознания, как «какое ничтожество посмело меня беспокоить так поздно», а от такой формулировки кому угодно захочется сделать ноги. Граф, однозначно, еще не успел предаться сну. Герберт отлично знал, что он засиживается допоздна с работой, и сейчас, наверняка, разбирает какие-нибудь бумаги, но молодой человек без особого случая не посмел бы к нему придти после пожелания спокойной ночи, так что этот факт было единственное, чем виконт себя оправдывал. Отец должен его понять…       Первое, что попалось на глаза юноше, едва он попал внутрь кабинета, был огромный письменный стол из красного дерева, весь заваленный перевязанными кипами бумаг, рукописями и книгами. Где-то за этими пирамидами трудов слышалось тихое, но раздраженное бормотание хозяина замка, который будто и не заметил, что его поздний посетитель уже зашел и вежливо ждет, когда на него обратят внимание. Не выдержав давящей на перепонки звенящей тишины, нарушаемой лишь скрипом бумаги под острым кончиком пера, Герберт кашлянул. Потом еще раз. Когда его легкие заполнились воздухом, чтобы издать этот звук в третий раз, бормотание за стопками прекратилось, пресекая желание младшего фон Кролока дать о себе знать.       — Папа, это я, — вжал голову в плечи подросток, ругая себя за несобранность.       Он же целых два часа кропотливо репетировал речь перед зеркалом в своей комнате, и что же, забыл все начисто! Сейчас будет стоять, как баран, и запинаться, а папа этого не любит. Совсем. Даже больше, чем ездить на балы по приглашениям.       — Это я уже понял. Из всех обитателей замка только ты мог не усвоить мою просьбу не беспокоить меня после десяти часов вечера ни при каких обстоятельствах, кроме форс-мажорных. Скажи мне, Герберт, тебе плохо? Ты умираешь? Или, может, замок пытаются захватить? Если нет, то боюсь, что ты меня очень сильно разозлил, и тебя придется наказать. А делать это в третий раз за эту неделю мне совершенно не хочется.       Виконт шумно сглотнул, потирая следы от розг на ладонях. Да, когда твоим образованием занимается такой тиран, как его отец, приходится несладко. Однако, Герберт не относился к нему с ненавистью, пусть он его и не балует, зато не щадит ни денег, ни порой своего драгоценного времени на занятия с ним.       — Папа, обстоятельства, в связи с которыми я решил сюда придти, тоже веские, хоть и не подходят под перечисленные тобой форсмажоры, — окрепшим голосом начал юноша, но тут же чуть не подавился собственными словами, когда из-за стопок бумаг, наконец, показалось лицо самого графа с темными кругами под глазами и явственно очерченными скулами, выдающими его слегка болезненную худобу. Едва Герберт столкнулся с усталыми глазами, как почувствовал, будто его окунули в холодную воду. Как обжигающе холодно! Ведь ему и так сложно говорить, а тут еще такая анти поддержка со стороны родителя!       — Так твой ночной визит обоснован? — изобразил фальшивое удивление граф, освобождая свое рабочее место от нескольких груд книг, чтобы видеть сына лучше, — не терпится узнать, какую такую полезную информацию ты решил мне поведать, раз не смог подождать до утра.       Его рука выхватила с гладкой поверхности стола лист, сверху до низу исписанный ровным каллиграфическим подчерком, и приподняла его повыше, давая возможность виконту разглядеть содержимое. Герберт не сразу заметил изъян — кляксу, напрочь испортившую документ.       — Стук в дверь был неожидан для меня, — пояснил свои действия граф, печально улыбнувшись, — придется переписывать, иначе моя сделка завтра сорвется…       — Мне очень жаль, — участливо опустил глаза его сын, на щеках которого проступил предательский румянец, — если хочешь, я могу переписать это за тебя.       — Не стоит, — прозвучал довольно чопорный ответ. — Я все еще в недоумении, что ты здесь делаешь?       — Я хотел поговорить с тобой о нашей ближайшей поездке в Вену. Знаю, ты вложил много сил, чтобы получить приглашение барона Абеля и его согласие на то, чтобы познакомить меня с его дочерью… Но я не хочу туда ехать! — как на духу выложил Герберт, боязливо поднимая взгляд на отца, который, до этого обращавший на него внимания не намного больше, чем на предмет интерьера, резко оторвался от своих дел.       — Ты забыл прибавить, что мне эта встреча обошлась в солидные денежные вложения, а так же весьма невыгодный договор, который пришлось подписать, чтобы придти к сотрудничеству с этим человеком, — медленно, как для умалишенного, проговорил граф, грозно сдвинув брови. — Все решили за тебя, так что от твоего желания ничего, увы, не зависит. Мэри Абель станет для тебя отличной партией на мировой арене. Когда ты вступишь в законные права распоряжения землями ее отца, род фон Кролок станет одним из самых влиятельных семейств Трансильвании. Так что, если ты шел сюда, думая, что я на половине пройденного пути к цели, пущу все насмарку из-за твоих капризов, то ты крупно ошибался.       — Я не смогу быть с ней, — горячо возразил будущий наследник, сетуя на себя за то, что позволил отцу себя прервать и не дать закончить мысль. — Тут дело не в том, что она мне не по вкусу… Точнее, как раз в этом, но не в том плане, в котором ты сейчас подумал!..       Получилась какая-то несуразица. Герберту захотелось от безысходности, как маленькому ребенку, сесть на корточки у камина и разрыдаться в три ручья, пока материнская рука не пригладит его белокурые волосы и не прошепчет слова утешения. Горькая правда в том, что он уже взрослый, и матери давно нет в живых. С ней было так легко найти общий язык, не то что с отцом. Какие такие надежды он питал, идя сюда? Отец его убьет, когда узнает, что его будущий и единственный наследник гомосексуалист… Если, конечно, Герберту хватит духу признаться в своей ориентации сейчас.       — Что-то я ничего не понял, — без малейшего интереса откликнулся Его Сиятельство, вновь погружаясь в работу. — Боишься перемен? Так это лишь временный страх, не пройдет и года, как ты свыкнешься со своим новым статусом.       — Папа, мы друг другу не подходим! — попытался вернуть внимание графа, виконт. — Она милая и хорошая девушка, но меня она нисколько не интересует, понимаешь?       Снова получилось размыто.       Боги, с какой же стороны Герберту подойти к столь щекотливому вопросу так, чтобы после выйти из этого кабинета живым и, хотя бы, относительно невредимым? Сказать напрямую отцу о своих предпочтениях? Нет-нет, виконт не был самоубийцей.        — Не ходи вокруг да около: что ты имеешь в виду, Герберт? — на мгновение оторвавшись от груды бумаг, нетерпеливо буркнул граф.        Парень напрягся. Неужели час настал?        — Ну…в общем, — начал виконт, подбирая всевозможные «приличные» слова для объяснения своего диагноза, — меня «другое» интересует, отец, — стараясь выделить словами слово «другое», ломая руки, сказал он.       Темная бровь мужчины вопросительно дернулась.       — Я похож на попугая, сын мой? — неожиданный вопрос со стороны его сиятельства вогнал Герберта в ступор.       — Что прости? — переспросил виконт, но заметив гнев, плескающийся в голубых глазах, поспешил дать ответ: н-нет, отец.       — Тогда почему я должен задавать тебе один и тот же вопрос двадцать раз подряд? Чтобы услышать этот не конкретизированный бред? Ближе к сути, Герберт фон Кролок, — сложив пальцы замком, потребовал немедленного ответа Его Сиятельство.       Черт! Надо действовать, иначе и без того ноющие ладони вновь потревожит отцовский кнут. Но страх, смешанный с волнением, вновь заставили юного наследника вести себя по-идиотски.       — Я в общем влюб…влюблен! — припечатал Герберт и, вжав голову в плечи, закрыл глаза, боясь реакции отца.        «Идиот! Какой же я идиот…»       — В кого же? — немедленно спросил фон Кролок, с удивлением взирая на отпрыска.  Зеленые глаза воззрились на отца. Герберт хотел было ответить родителю, но его опередили. — Нет, стой, ничего не говори, — потирая переносицу, отрезал граф, — кажется, я догадался.       «Ну все!», — отчаянно подумал парень, неосознанно почесывая ладони.        — Герберт, я не думал, что ты поступишь так опрометчиво, не задумываясь о последствиях, — туманно начал он.       На лице виконта отразилось искреннее недоумение.       «Что он там нафантазировал?»       — …я должен был внимательнее следить за твоими похождениями, — продолжал хозяин замка, а тем временем глаза Герберта становились все шире. — Какая из служанок пала жертвой твоих игр?        И тут парень чуть не поперхнулся воздухом.       «Чего?!»       — Я…я не понимаю, отец, — ошарашенно смотря на графа, сказал Герберт.        — Конечно, в столь юном возрасте можно многое не понимать, но элементарные вещи можно ведь уяснить!       «О чем это он?»        — Папа, я правда не понимаю…       — Не хочешь говорить мне ее имя? Хорошо, — откинувшись в кресле, он приложил указательный палец к подбородку, неожиданно решив блеснуть дедукцией. — Давай порассуждаем. В замке всего десять служанок. Но было бы глупо проверять каждую из них, необходимо обратить внимание на тех, кто тебе прислуживает. Хм… Инесса, вроде так ее зовут. Она молода, хороша собой и вполне способна вызвать в мужчине желание…       — Отец, подожди! — выставив руки вперед, воскликнул Герберт, явно поняв, к чему клонит его непонятливый рара.        — …и я думаю, что она та, в кого ты влюбился, — констатировал граф, обратив внимание на взъерошенного сына. — Смею предполагать, ваша любовь переросла в нечто большее и породила нечто запретное — то, чего я, как глава рода, никак не могу допустить — бастарда.       — В-вы не все так поняли, рара, — срываясь на французский манер, запротестовал Герберт.       Это все походило на какую-то злую шутку. В принципе, молодой человек догадывался, откуда ноги растут. С Инессой его связывала тайна, покрытая от отцовских глаз мраком, — девушка учила его в свободное время от своих обязанностей красить глаза, так что в комнате Герберта она проводила львиное количество времени. А все потому, что юный фон Кролок заметил, что некоторые молодые юноши на балах украшают свое лицо с помощью красок, и незамедлительно решил опробовать это новшество на себе.       — Она еще не успела родить? Герберт, если не избавится от ребенка, ты даже не представляешь, какие печальные последствия за этим последуют.       — Стоп, — вскрикнул виконт, до глубины души пораженный отцовскими выводами. — Никакая служанка от меня не рожала ребенка, потому что в интимную связь я ни с одной не вступал! — судя по шумному выдоху Его Сиятельства, опровержение собственных догадок принесло ему колоссальное облегчение. — И в платоническую! — на всякий случай поспешил добавить его отпрыск, нервно сжимая и разжимая кулаки.       Должен сказать! Вот сейчас, набрать полную грудь воздуха, и сказать!       — Я тебе соврал, что влюблен! На данный момент я свободен!       Вспотевшего от напряжения Герберта всего перетряхнуло, когда Фон Кролок старший преодолел расстояние между ними в считанные секунды и крепко стиснул его за плечи.       — Тогда за ким чертом ты сюда пришел мне нервы мотать? — чуть ли не срываясь на благой мат, вопросил Его Сиятельство, в чей голове проскользнула мысль, что скоро придется заставлять слугу подкрашивать его седины, возникающие совсем не из-за старости.       — С Мэри Абель у меня ничего не получится, потому что женский пол мне в принципе не интересен, — в голове как будто что-то лопнуло после произнесенной вслух постыдной правды. — Я бы никогда не признался в этом тебе, если бы не осознал, что не смогу зачать наследника. Знаю, я неимоверно упал в твоих глазах, и…       «И ты меня отныне будешь презирать», — хотел добавить он, но на последнюю фразу сил не хватило. Вообще все жизненные соки будто разом высосал ошарашенный взгляд отца, чьи ладони мелко тряслись. Герберт это чувствовал сквозь тонкую ткань своей ночной рубашки.       Молчание убивало. Он не мог припомнить ни одного случая, когда б его отец чему-то так искренне поражался, что замирал, подобно мраморному изваянию, не подавая признаков жизни.       «Не надо было эту „ночь откровений“ затевать! Вскрыл бы себе вены перед отъездом и забрал бы свой позор с собой в могилу. Отцу не так много лет, он бы породил себе достойного преемника», — жестокие мысли впивались острыми шипами в сердце, опустошая желудочки от теплой крови, заставляя тело коченеть и слабеть.       За окном так сильно подул ветер, что ветка дуба, потревоженная ураганным катаклизмом, угрожающе царапнула окно, издав столь противный звук, что оба находящихся в комнате человека вздрогнули, отрываясь каждый от своих мыслей.       — Ты уверен в подлинности своих слов? Если ты ни разу не влюблялся в девушку, еще не значит, что так будет всегда. Рано или поздно мы находим свою вторую половинку, поверь. Чаще всего поздно, — наконец, подал голос Его Сиятельство, и Герберт удивился мягкости тона и отсутствия осуждения в нем.       — В том-то и дело, papa. Я уже был влюблен… В твоего бывшего камердинера, которого ты уволил около полугода назад, — закусив губу, сознался виконт, начав неосознанно пропускать сквозь пальцы свои длинные, спадающие чуть ниже плеч волосы.       — И ты с ним… — не смог договорить мужчина, со свистом втянув воздух так, что его тонкие ноздри затрепетали от смачного вдоха.       — Да, папа, я с ним, — подтвердил кивком головы страшную догадку отца Герберт, ежась от ощущения вонзившихся в плечи пальцев, побелевших от натиска, — и не надо говорить мне, что это было грязно и неправильно. Если бы сейчас кто-то предложил мне стереть прошлое и выбрать заново, кому вверить себя, моя невинность бы вновь оказалась в руках у него. О, не переживай за мои чувства, я уже настрадался вдоволь, когда он ушел, не попрощавшись после своего разжалования!       Слова вылетали так быстро, складываясь в переплетающийся ядовитыми нитями узор, что подросток всерьез подумал, что его сейчас ударят за подобную дерзость. С какой стати отец его поймет? Как глупо было с его, Гербертовой, стороны взвалить одним махом на него столько новостей отнюдь небезобидного содержания!       — Успокойся, присядь, — граф цепко взял сына под локоть и через силу усадил на диван, отлучившись за стаканом воды, так как его наследник был на грани истерики.       Едва виконт, пару раз задавившись, опустошил стакан, хлюпнув носом, Его Сиятельство продолжил.       — В одном из моментов моего юношеского возраста отец вызвал меня к себе в кабинет и заговорил со мной о том, как повернется моя судьба, едва я стану постарше. Он много говорил мне о долге и еще больше о морали. О том, что бастардов варят в кипятке, а юношам нетрадиционной ориентации заливают раскаленным свинцом или оловом их отверстие или отрезают достоинство. На мое замечание о существовании семейных уз и элементарном прощении, которое, наверняка, должно быть доступно каждому оступившемуся человеку, он расхохотался и сказал, что грязную кровь никакое прощение не очищает, а любви, как таковой, и вовсе нет. Он, несчастный, на тот момент был женат на моей матери, той, которую он ненавидел и в конце концов в одной из семейных ссор убил. Помнишь, я сказал, что рано или поздно мы встречаем свою вторую половинку? Так вот у него это случилось «поздно», и, кстати, стрела амура поразила его сердце, когда он встретил, возвращаясь с охоты, девушку, продающую у дороги цветы. Надо ли говорить, какое у нее было происхождение?..       — Не надо. Ясно, как божий день, что родословная и близко к нашей не лежала, — осипшим голосом отозвался немного пришедший в себя юноша и посмотрел в тревожные глаза родителя. — К чему ты клонишь, папа? К тому, что мне что-то отрежут, или к тому, что для тебя стала важна любовь? Ну так ты сам насильно ведешь меня под венец к этой Мэри!       — Нет. Отрезать тебе ничего не будут, а если и будут, то только через мой труп, — буднично отозвался таким же язвительным тоном в ответ Его Сиятельство. — А любовь… Ты знаешь и сам, что я никогда не отрицал ее важности. Если бы у меня не было надежды, что ты когда-нибудь сможешь полюбить свою будущую жену, я бы не решился на такой отчаянный поступок. Видишь ли, твою мать я по-настоящему полюбил, когда она вот-вот должна была произвести на свет тебя.       Удивленные глаза виконта несколько бесконечных секунд буравили рассказчика, но продолжения не последовало.       — Ты так долго не питал к ней возвышенных чувств? — сам нарушал затянувшуюся эффектную паузу молодой человек. — Не могу поверить! Я вырос со знанием того, что вы любите друг друга, и никогда не смел предполагать, что когда-то было иначе…       — Твоя молодость — оправдание тем вещам, которые ты еще не успел постигнуть, — рука графа аккуратно пригладила светлые волосы сына, и последний мог поклясться, что ощутил в этом жесте то же тепло, что когда-то получал от матери. — Так или иначе, а я в любом случае не досмотрел за тобой и чуть не разрушал твою жизнь.       Герберт трепетал, когда мужчина стирал ему со щек и уголков глаз предательские слезы.       — Что это за гадость? — недоуменно поморщился хозяин замка, посмотрев на разводы туши на своих пальцах. — Ты красился?       Кивок — это оказалось все, на что сподобился виконт, нервно поглядывая на строгого papa.       — Немедленно смой эту дрянь!       А вообще-то, сейчас зеленые глаза сына смотрелись намного выразительнее. Граф был уверен, если Герберт их еще и широко распахнет, приняв жалобное выражение, отнюдь не одно черствое сердце размягчится под чарами фон кролоковского наследника.       — Так что мне ждать от завтрашнего дня? — уже на пороге кабинета остановился виконт, сообразив, что забыл прояснить свою судьбу.       — Свое окончательное решение я озвучу позже. Но то, что официальное знакомство с Мэри, скорей всего, придется отменить — это точно, — медленно опустился в кресло граф, подперев в задумчивости волевой подбородок. Герберта могла бы обеспокоить такая неопределенность, но, глядя на отца сейчас, он просто понимал, что всецело доверяет ему и с уважением отнесется к любому его вердикту. — А сейчас отправляйся скорее к себе. Доброй ночи, сын.       Губы сами по себе растянулись в улыбке, и их обладатель, пожалуй, слишком тихо сказал что-то в ответ.       — Куда же я валерьянку спрятал, — принялся обшаривать ящики резного стола граф, у которого в противоположность сыновьей радости на душе скребли кошки.       Он, конечно, рад этой состоявшейся задушевной беседе, рад тому, что в глазах Герберта он не превратился в чудовище и, хоть и с натяжкой, но подходит на роль доверительного собеседника, однако, решать проблему именно ему. Ответственность за благополучие сына целиком лежит на нем. Легче принять все хозяйство по замку в свои руки, чем понять, как в такой ситуации поступить правильно!       Тем временем рука нашарила в одном из ящиков нечто покрепче валерьянки. Одобрительно хмыкнув, Его Сиятельство уже хотел достать бокал для вина, чтобы остаток ночи провести за перевариваем недавно услышанного, но, поразмыслив, махнул рукой. Хоть раз в жизни можно не церемониться и сделать что-то, совсем не подобающее хозяину десятка акров земли? И из горла попьет, от этого язык не отсохнет.       И кстати, у Мэри, кажется, брат есть… Интересно, не желает ли барон Абель найти достойную половину своему сыну?..