Из жизни патрициев и плебеев 2: Сигарета, шланг, карась.

В их квартире не было ничего, кроме двухспальной кровати и плазмы, но это была чушь, ерунда, ненужное, налет общества. Антон бы и не покупал эту грешную плазму, нужна она ему сто лет. Потом он привез свой компьютер, а Арсений заказал гарнитур на кухню. Антон купил холодильник, а Сергей подарил кофеварку. Дима приперся в гости с огромным зеркалом — они его потом на двери в туалет повесили. Вешали поздно ночью, хохоча и отбирая друг у друга отвертку. Шкафа у них по прежнему не было, одежду они вешали на единственный стул в доме, явно спизженный из ближайшей школы, с отгрызенным, неведомо кем, краем сиденья и зелеными ножками. Он появился ниоткуда, когда они делали ремонт и под Антоном развалилась табуретка. У них не было стиральной машины, микроволновки, шкафа, настольной лампы, черт возьми, у них стола не было, зато у них было четырнадцать розеток в одной комнате, и они были друг у друга. Окна их квартиры выходили на такую же серую этажку, зато напротив был фонтан, ресторан и кондитерская. О, как же им было плевать на фонтан, ресторан и кондитерскую! Последним Антон привез из Воронежа тяжелую пепельницу в виде негра с чашей на голове и торжественно водрузил её на столешнице, возле чайника. Чайник Арс купил предпоследним. До этого воду они грели кипятильником в чашке, а окурки бросали в обрезанную до середины пластиковую бутыль из-под колы. В тот вечер они передавали друг другу сигарету в полной темноте и слушали странную песню с восточными мотивами и абсолютно непонятными словами с антонова телефона. Компьютер он так и не установил. Прямо до утра и слушали. Песня заглушала уличный шум и шелест воды фонтана, и людскую речь, удивительным образом не надоедая. Весенняя, московская ночь была ненавязчива и тепла. Антон до дрожи рук любил эту ночь, и эту песню, и эти сигареты, и приглушенный свет, что они оставили в туалете, а больше всего он любил Арсения. И ни на что не променял бы эту лезущую в окна, весеннюю московскую ночь. Утром они, как и было заведено, проспали. Антон отчаянно пытался надеть линзы и рубашку одновременно, Арс на кухне завтракал своей обычной пригоршней таблеток и варил кофе. Шкодливая его физиономия то и дело проявлялась в зеркале и отсвечивала голливудской улыбкой. Антон улыбался в ответ, щурился близоруко, и был так непогрешимо счастлив, что страшно делалось. Сердце играло с ритмом, стучало не в такт вдохам, в животе было холодно, как во рту от зубной пасты, а в голове пусто и чисто. Только Арсений и его глупая, счастливая улыбка. Антон завтракал поцелуями со вкусом табака, запивал кофе, ехал в Главкино, а в голове только Арсений, улыбка, непонятные слова и восточные мотивы. Антон учился быть счастливым. Дима позвонил в воскресное ленивое утро, в начале одиннадцатого. — Спишь? — ехидно спросил он, что-то жуя. — Ебусь, — честно ответил Антон, перекинув сигарету из одного угла рта в другой. — Не упади с кровати, — благожелательно сказал Дима. Он был абсолютно доволен своим великодушием. — Я на кухне. — Тогда не упади со стола. — Я на стуле. — А ебстись по-людски вы не умеете? — озадаченно спросил Дима. — Умеем. Только я ебусь с бойлером. С ним по-людски нельзя, ему похуй, он робот. — И как ощущения? — Охуевающие, — философски протянул Антон и поскреб щетину. — Шлангу пизда, звоню фиксикам. — Мне приехать? — фыркнул Дима и шумно отгрыз кусок чего-то. — Приезжай, будем ебаться вместе. — С кем ты будешь вместе ебаться? — выглянул из туалета Арсений и швырнул в Антона куском мыла. — Мерзавец! — Я с Димой буду ебаться, солнце, можно? — Можно, — милостиво разрешил Арс, подобрал мыло, и исчез, ослепляя голыми ягодицами. Дима на том конце провода гоготал по-лосиному. — Приезжай, — сказал ему довольный и счастливый Антон. — Арсений разрешил нам ебаться. Не забудь про защиту, дитя мое. — Гондоны взять? — светским тоном осведомился Позов. — Газовый ключ. У порога Позов выставил им Сережу. Сережа держал в руках бумажный сверток. Из свертка оглушительно воняло рыбой. — Это что? — спросил Арсений и позеленел. — Это карась, — гордо ответил Матвиенко, сунул сверток Антону и разулся. — Я сам поймал. Мы вчера на рыбалку ездили, пока вы тут ебались. — Ты щас получишь леща этим карасем, — выдавил Арс и унесся в туалет. — Ну, гномам ебаться не с руки, — хмыкнул Шастун, здороваясь с Позовым. — Поэтому вы на рыбалку. — Я сейчас оскорблюсь и ебаться с тобой не буду, — предупредил Позов убийственным тоном. — Кофе сваришь? Шаст? Шаст? Антон задумчиво смотрел на карася. Карась стеклянным глазом задумчиво смотрел на Антона. — Серый, — наконец промолвил он. — Им двоим дома не место. Кому-то придется уйти, или карасю, или Арсению. — Уберите рыбу, — грозно заорал Арсений. Впечатление портили предсмертные звуки раненого бизона. — Серый, ты предатель! Позов, ты тоже! Шастун, а ты вообще мерзавец! — А ты все такая же драма квин, — закатил глаза Серый и забрал сверток. — Отдайте мою прелесть. — Я запрещаю тебе ебаться с Димой, — вновь заорал Арсений. — Пизда бойлеру, — скорбно склонил голову Шастун. — Мыться будем в Москва-реке. — Ладно, ебись, — простонал Арс и закашлялся. — Ты иди, — зашептал Антон, толкая Диму к кухне. — Карася только за окно на решетку положи. И окно закрой. И освежителем брызни. Я щас. Коленнопреклоненный Арсений обнимался с унитазом. Он шептал что-то грозное, по зеленому лицу градом катился пот. — Ты вообще как? — тревожно спросил Антон и опустился рядом на колени. — Хуёво, — простонал Арсений и его снова вывернуло. — Уберите рыбу. — Уже убрали, — успокаивающе пробормотал Шастун, вытирая Арсу лицо мокрым полотенцем. — Арс, а ты это… — он смутился и покраснел. — Ну у тебя же сто пудов просто непереносимость рыбы, да? — Ты че, ушастый, совсем сдурел? — прохрипел Арсений. — Начитался всякого! Придурошные шипперы, опять всю личку засрали. Антон посмотрел в мутноватые от тошноты голубые глазенки, и ему на пару секунд захотелось, чтобы так было можно. Но и без этого хорошо. Жить бы так и жить.