Оставь меня замерзать

      Здравствуй.       Бриллианты с твоей короны ещё не осыпались? Нет? Жаль.       А у меня здесь крысы воруют хлеб, и влага собирается мелкими каплями на стенах. Здесь очень холодно. И очень темно.       Пламя свечи горит как-то тускло, я боюсь погасить его своим дыханием и старательно сдерживаю кашель в груди. Может, подаришь мне пару свечей? У тебя их много, я знаю, знаю, и все в золотых канделябрах. Мне можно без оных.       Я надеюсь, тебя не мучает холод. Не понимаю, зачем было строить город на болотах? Здесь жуткий ветер, пронизывающий нутро, и солнце светит редко. И тускло, словно моя свеча. Может, для этого купола церквей в этой стране холода и отчаяния покрывают золотом? Чтобы заменить солнце? Или чтобы Господь замечал чуть чаще?       В этой стране люди молятся неустанно, а потом, даже не отвернув иконы к стене, совершают грехи столь тяжкие, что черти опускают взор.       Я ненавижу эту страну. Её стужу, её ветер, её солнце, небо, церкви, избы, тюрьмы, дворцы. Переливчатый звон колоколов ненавижу. Здесь никогда не поймёшь, по ком звонят, праздник здесь или похороны. Уж ты-то меня поймёшь.       А я хотела на трон здесь сесть. Да вместо бархата с шитьем золотым досталась мне прелая солома. Жаль, что ты компанию мне не составишь. Двум самозванкам есть о чём поговорить.       Почему же так холодно? Пальцы немеют и вот-вот переломят перо, и внутри всё сжимается в узел тугой. А каменные стены молчат столь громко, что порой мне приходится закрывать уши ладонями. Как думаешь, так сходят с ума?       А может, это открываются ворота Рая?       Для кого?       Ты знаешь, у меня запястье расцарапано до крови. И имя, прóлятое, ненавистное имя, твоё имя всё равно ухмыляется витиеватыми чёрными буквами с покрасневшей кожи.       Как я ненавижу тебя. И от этого ещё холоднее где-то в груди, и от этого кровь стынет в жилах моих. Я не чувствую сердца. Наверное, его у меня больше нет. Даже у Смерти есть сердце. Она забрала моё. И твоё.       Как я любила тебя. Как сгорало всё внутри, как ломались мои кости, как текли горячие слёзы по щекам. О, как я была жестока, смела, зла. О, как я жила.       Тёплые золотистые лучи ласкового итальянского солнца не согревали меня так, не давали мне столько сил, когда я ловила губами, ресницами свет.       Я помню янтарные брызги солнца на розах, что я всегда ставила в своей гостиной. С тяжелыми, крупными шапками и кремовыми лепестками, с острыми шипами и удушающим ароматом. Спорим, твоя кровь пахнет так же? Удушающе. Пьяняще. Пряно. Только теперь понимаю, почему я так любила эти розы.       Господи, как же хочется ближе к солнцу. Как же хочется наконец-то согреться. Отпустишь меня в Италию?       А может, спустишься в мою камеру?       Я хочу жить. Гореть. Кричать. Быть ближе к огню.       Если ты сожжёшь это письмо, мне станет капельку теплее?       Ты не хочешь меня видеть. Но я ещё приду к тебе. За тобой. Когда-нибудь. Следующим летом. В умирающем дне. Когда ты уже забудешь обо мне, я приду.       Я гибну. Меня убивают. Я не прощу своего убийцу. А значит, себя не прощу.       Хочется кричать. Но для этого мне надо гореть. А во мне всякий огонь давно потух.       Но я сильная. Я не пыталась выгрызть имя на своём запястье зубами. А так хочется уничтожить любую память о тебе. Но я держусь. Эти буквы удерживают меня от падения в самую бездну безумия.       Закрой своё запястье браслетом с рубинами. Не смей выгрызать моё имя, забудь мысли мои дурные. Будь сильной. Смотри на него каждый день. Убивай себя этим. И просто закрывай браслетом.       Прости за капли крови на бумаге. Я всё же не сдержала кашель.       И ненависть. И теперь я умру.       Прощай. Если не хочешь гореть со мной.       Оставь меня замерзать.       Прощай.

***

      — Ваше Императорское Величество, какие приказания будут насчёт похорон самозванки? — скрипит Голицын простуженным голосом.       Екатерина отрывает взгляд от листка бумаги с мелкой кровяной вязью и бегло касается широкого браслета на руке. В серо-зелёных глазах — стужа.       — Укройте ей тело розами. Кремовыми. И пышными. Я знаю, у нас в теплицах такие есть, — голос становится ниже на пару октав и чуть слышно трещит, как проломленный тонкий лёд. — И вложите ей в руки свечу, — выдыхает императрица.       И бросает письмо в камин.