The Priest

      В то утро по деревне колокольным звоном рассыпался первый снег. Словно белоснежный стихарь, покрыл он черную сутану мерзлой осенней земли. Снег в этом году выпал рано. Жители Просека не припоминали, чтобы свои первые шаги зима делала в середине октября. И надо сказать, что такие погодные сюрпризы отнюдь не радовали крестьян: поздний урожай не собран и имеет риск замерзнуть, озимые еще не посажены, осенние травы поникли под щедро выпавшим слоем звеняще-хрустальных снежинок.       Но стоит спуститься с холма, аккурат на вершине которого виднеются крыши домов, пройти по низине и дойти до кромки леса - и можно заметить, что там первый снег встречают куда более радостно, чем на холме. Пока еще легкий, ласковый морозец пропитан запахом хвои и можжевеля; сквозь тонкие снежные рукавички видны изумрудные еловые лапы и нежно-зеленые, даже слегка желтоватые листы осины на дрожащих ветвях; а под ногами так приятно хрустит снег вместе с палой листвой.       Хотя в октябре все тропинки и опушки в лесу густо покрывает сброшенное одеяние деревьев, несколько полянок все же остаются зелеными. На одной растет синевато-дымчатыми островками можжевельник, на другой ковром стелется брусника, чьи ягоды, словно свежие капли крови, окропляют белую плащаницу зимы.       Покрасневшие от холода пальцы сорвали с кустика пару ягод. Даже в самый лютый мороз Бланка не любила носить рукавички. Ей нравилось ощущать прикосновения трескучей стужи к своим рукам, да и в сборе ягод и трав этот предмет одежды только мешает. Правда, вторыми больше занималась ее матушка, которая, как думалось Бланке, знала абсолютно все о растениях и их целебных свойствах. Что когда собирать надо, где собирать, как заготавливать, какая трава какую хворь лечит... Казалось, не было ничего в ремесле знахаря, чего бы не знала пани Ядвига. Поэтому когда кто-то из жителей Просека болел, он обращался к ней с уверенностью, что ему помогут. А Бланка помогала матушке, искренне любя ее и уважая ее труд. Вместе с ней она работала в огороде, и они вместе ходили в лес за весенними и летними дикими травами.       Но за одним особенным видом лекарственных растений Ядвига ходила исключительно одна. Когда приходила пора собирать кладбищенские травы, знахарка отправлялась на деревенский погост еще в сумерках и возвращалась домой за полночь. Слишком суеверным людям не объяснишь, что растения с могил вовсе не обязательно использовать только для наведения порч и сглазов, поэтому посещать кладбище с подобной целью в дневное время суток было чревато. Бланка не любила эти ночные походы матери, и хотя она оставалась дома, глаза ее не смыкались в ожидании возвращения той.       Хотя на кладбище Бланке ходить запрещалось, в лес Ядвига отпускала дочь со спокойной душой. Женщина помнила, как когда Бланка была еще малюткой, она и ныне покойный супруг часто брали дочку с собой в лес, слушали голоса природы, показывали полянки, где росли целебные растения. Частые прогулки помогли девушке хорошо запомнить те места, и к своим семнадцати годам Бланка знала практически все лесные тропы: широкие и узкие, прямые и извилистые, известные всем и потайные, скрытые в тени пушистых елей и могучих вязов. Знала она и укромные уголки, богатые грибами и ягодами, плодородные и почти всегда щедрые. Как эта вечно зеленая брусничная поляна.       Эхом по лесу разнесся гулкий звон церковного колокола, оповещая об окончании заутрени. Пора была возвращаться домой. Бросив последнюю горсть мерзлых ягод в корзину, Бланка поднялась с колен, стряхнула с подола прилипшие листья и снег и направилась к выходу из леса, где за редеющими стволами уже виднелись низина и возвышающийся холм. ***       Несмотря на то, что Просек находился не слишком близко к столице, он все же не был совсем захолустной деревенькой, на которую приходилось дай бог десяток домов да деревянная церквушка. Нет, Просек отнюдь не был похож на нечто подобное. Пусть не все, но многие дома были сложены из камня, да и деревянные домишки имели весьма приятный внешний облик. Узкие улочки вели к небольшой площади перед церковью, которая была заполнена голосами во все дни недели. Пожалуй, кроме воскресенья, когда весь народ собирался в Доме Господа на утреннюю мессу.       Приходской храм вмещал довольно большое количество людей, хотя, конечно, не шел ни в какое сравнение с грандиозным собором Святого Вита, который только начали строить в столице. Однако, церковь Святого Вацлава тоже была любима народом, и ее всегда заполняло множество прихожан.       Снаружи собор не выделялся ничем, что могло бы представить его как один из прекраснейших храмов, когда-либо построенных. Сложенный из серого камня, с двускатной крышей, с невысокой колокольней над входом, он ничем не отличался от приходских храмов в других селениях и выглядел слегка неприступно и сурово. Снаружи он не имел никаких резных украшений: разве что в нише над порталом виднелась небольшая скульптура, изображающая святого покровителя церкви.       Но внутри храм выглядел более дружелюбно и уютно, нежели мог показаться с улицы. Денно и нощно основное пространство его освещало множество свечей. Алтарь и кафедра, что располагались в маленькой полукруглой апсиде, весной и летом украшались цветами, под Рождество - еловыми лапами, а по особенным праздникам к нему подносили дары урожая.       Главной достопримечательностью церкви был орган. Небольшой переносной орган стоял рядом с сакристией с того дня, как был подарен приходу архиепископом. И стоял без дела, так как играть на нем было некому и незачем. Несмотря на то, что в таких крупных католических державах, как Италия, Испания и Франция, запрет на музыкальное сопровождение литургии был частично снят, в маленьких странах все еще существовало очень мощно укоренившееся убеждение, что музыка и пение отвлекают прихожанина от беседы с Богом. Но поскольку в связи с популяризацией церковных музыкальных инструментов в столице уже появился свой орган, архиепископ позаботился о том, чтобы он был еще и в приходе Святого Вацлава городка Просека. Как и множество людей, пражский архиепископ почему-то тоже любил этот приход больше других. Он посещал его довольно часто, выделял приличные средства на подновление церкви, тщательно следил за избранием пасторов. Быть может, такое отношение возникло потому, что Просек располагался в довольно живописном месте, богатом плодородной почвой. Да и сам городок был приветлив и приятен. Должно быть, Бог воистину любил и благословил это место. Потому что жители его просыпались и засыпали под звон колоколов.       Повинуясь очередному такому звону, Бланка пробиралась через идущих навстречу людей, которых было слишком много. По окончании мессы узкие улочки всегда приходили в движение, да такое оживленное, что протиснуться сквозь толпу даже просто так было делом затруднительным. А с довольно большим лукошком наперевес - тем более. - Ох, ради Бога, извините... - Растерянно выдохнула Бланка, нечаянно задев плечо случайного прохожего. От столкновения корзина в ее руках дрогнула, и на землю высыпалось несколько красных ягод. Склонившись, чтобы подобрать их, девушка протянула ладонь и чуть вздрогнула, ощутив кончиками замерзших пальцев тепло чужой руки. Бланка подняла глаза и встретилась с пронзительным взглядом серо-зеленых глаз незнакомца. Тот протянул ладонь к корзине, высыпал в нее горсть подобранных ягод и, слегка склонив голову, произнес: - Прошу прощения. - Выпрямившись, он направился в противоположную сторону.       Еще какое-то время Бланка смотрела вслед странному господину. Только когда он поднялся в полный рост, она увидела, какой он высокий. Черная сутана с рядом мелких блестящих пуговиц, в которую был облачен мужчина, еще больше удлиняла его фигуру и подчеркивала худощавость. Совсем несложно было догадаться о роде деятельности этого человека, но Бланка не могла себе представить его за кафедрой, читающего проповедь своей пастве. Девушка всегда считала, что священником может быть человек исключительно преклонного возраста, однако, ее случайный знакомый был весьма молод. На вид ему можно было дать лет тридцать, или чуть больше. Быть может, он бы выглядел моложе, если бы не видневшиеся на лбу мелкие морщины. Но этот незначительный изъян совсем не портил внешний облик мужчины, который, к слову, был весьма привлекательным. Волнистые смоляные волосы обрамляли его лицо с правильными, хоть и крупными чертами; на бледных губах, казалось, застыла едва заметная улыбка; пронизывающий взгляд светлых глаз, который будто мог видеть девушку насквозь.       Мысли об этом взгляде не оставляли Бланку и после обеда. Образ незнакомца, хоть иногда и вытеснялся повседневными заботами, непременно возвращался. Девушку снедало любопытство: откуда в их городке вдруг появился молодой священник? Почему никто ничего не говорил? - Не знаю, дочь, - пожимала плечами пани Ядвига, когда Бланка за обеденным столом ненароком поинтересовалась у неё об интересующей ее персоне, - соседи ничего не говорили, а на заутреню я не ходила. Быть может, на вечерней службе что-нибудь да скажут. ***       Желание разузнать что-то о личности нового гостя было веской причиной, чтобы пойти в церковь вечером. Хотя девушка, как и многие жители Просека, любила посещать богослужения просто так. Ради ощущения единения и уюта внутри гостеприимной церкви, ради любования горящими свечами, ради того, чтобы по редким праздникам послушать песнопения.       Так как Бланка любила музыку, особое ее внимание привлекал орган. Девушке было интересно узнать, как звучит этот диковинный инструмент, каким голосом поёт каждая его труба. Но говорить о музыке в храме было чревато неприятной беседой с пастором Матеем, который все время твердил о «смиренном обращении к Господу и покаянию, которое не может ничем быть нарушено». Несмотря на свою набожность, он был человеком довольно раздражительным и крикливым. Неудивительно, что многие из его паствы грезили о его скором отходе от дел. Но с другой стороны, неизвестно, кого пришлют взамен, поэтому горожане предпочитали терпеть того, к кому уже успели привыкнуть.       Храм постепенно заполнялся людьми. Ближе к кафедре пробирались старожилы и особо верующие. Остальные растекались по всему помещению. Заняв своё излюбленное место, ближе к левому проходу, Бланка приветственно помахала Маринке, соседской дочери, с которой они с детства водили хорошую дружбу. - Я не видела тебя на заутрене. Где ты была? - Поинтересрвалась девушка, подойдя к Бланке. - Матушка попросила меня принести брусники, - ответила та, - а ходить в лес, сама знаешь, дело небыстрое. Вот и не успела к утренней службе.       Мельком взглянув за спину подруге, Бланка замерла. Следом за алтарным мальчиком, который как всегда прозвонил в колокольчик, сообщая о начале мессы, к алтарю прошёл высокий господин, облачённый в сутану священнослужителя. Узнав в нем сегодняшнего встречного, девушка подумала, что он заменит сегодня отца Матея, однако, ее предположения не оправдались. Священник прошёл мимо алтаря, склонился перед стоящим на нем распятием, осенил себя крестным знамением и опустился на резной стул по правую руку от кафедры. - Значит, он просто гость... - Бланка тихо произнесла свои мысли вслух. - Кто? - Все ещё стоящая рядом Маринка начала оживлённо озираться по сторонам. Проследив за взглядом подруги, девушка чуть улыбнулась: - не знала, что в нашем приходе новый пастор. Должно быть, он... - Вышедший из ризницы отец Матей своим появлением заставил подруг притихнуть и обратить взгляд к алтарю.       Богослужение проходило как обычно: те же слова молитв, что повторяли прихожане вслед за пастором, проповедь, которую отец Матей непременно заканчивал призывом о покаянии вне зависимости от того, о чем она гласила изначально. Вот только прихожане время от времени перешептывались, искоса поглядывая на молодого священника, который будто бы находился одновременно здесь и где-то еще, ибо речам пожилого пастора внимал он отстраненно. Лицо его было лишено всякого выражения, на нем была все та же застывшая маска спокойствия; глаза прикрыты; руки сложены в молитвенном жесте. Бланке казалось, что в этой его позе, во всем его существе средоточится больше веры, чем во всех словах отца Матея и прочих служителей церкви, проповеди которых девушке доводилось слушать. И, как оказалось вскоре, и в речах тоже.       Окончив проповедь, отец Матей впервые за мессу взглянул на сидящего рядом гостя. - Возблагодарим пана Яна Валека за то, что столь ученый и воцерковленный муж молился нынче с нами, - произнес престарелый священник, указав на того ладонью, - и за то, что он согласился быть гостем в нашем приходе и читать проповеди вам, возлюбленные чада, как читаю их вам я. Хоть он и молод, но мудр и силен верой так, что те, кто слышат его речи, идут за ним, как за Добрым Пастырем идет его стадо. - Оставьте, пан Матей, - мягко прервал его тот, коснувшись плеча старца, - ваши слова станут прямой дорогой к моей гордыне. - Усмехнувшись, священник подошел к кафедре и продолжил, обратившись к пастве: - для меня воистину радостно оказаться в месте, о благодати которого слышно даже в столице, и напутствовать его народ на пути истинной добродетели. В благодарность за тепло и радушие, с каким вы приняли меня и моих учеников, которые пришли со мной. - Учеников? - Шепотом произнесла Маринка, - должно быть, он действительно творит чудеса своим словом, раз люди идут за ним, как за Христом. - Не богохульствуй, - так же тихо пожурила ее Бланка, хотя в данный момент упоминание Господа в суе было как нельзя удачным. - Если пан Матей позволит мне, - продолжил пан Валек, обратив взгляд к пастору, - то вечерние богослужения отныне будут моей заботой. Столько времени, сколько мне дозволено быть здесь.       Ни от кого не скрылось тихое недовольство пана Матея, причиной которого послужила просьба молодого пастора. Плотно сжатые узкие губы его вытянулись в линию, сомкнутые в замок руки слегка побелели в костяшках, а взгляд на мгновение стал колючим. Однако, тот тоже взглянул на собрата и, кивнув, ответил: - У меня нет права возражать, сын мой. Коль на это воля Божья. - Благодарю вас. - Склонив колено, пан Валек коснулся поцелуем перстня на руке старшего священника и, перекрестившись, вновь опустился на свое место, предоставляя отцу Матею завершение мессы. ***       Слова последней молитвы эхом отзывались под потолком, и с колокольни уже раздавался звон, сообщая о том, что еще один день подошел к концу. Поднимаясь с колен, прихожане покидали церковь. Но Бланка не спешила уходить. Впервые у нее возникло желание задержаться подольше не из-за любования убранством церкви или из-за органа, а из-за человека. Потихоньку продвигаясь к выходу, Бланка украдкой глядела на пана Валека, который что-то обсуждал с паном Матеем у входа в ризницу. Девушка уже не скрывала от самой себя, что она просто не может налюбоваться этим человеком. Все в нем привлекало внимание: и облик, и стать, и что-то незримое, что было в нем и сквозило в каждом слове, в каждом движении, в каждом взгляде.       "Приход святого Вацлава оживет благодаря вашему появлению, пан Валек. Не знаю, отчего, но мне так думается. Мне так хочется думать..."