Periculum in mora

Артемий окликает сына, и Астин поворачивается к нему, расплываясь в улыбке. Ему нравится видеть, что отец горд им, нравится, как же иначе? Какому сыну не приятно, когда его хвалит отец? Стелиос любуется Астином — в этот момент он кажется особенно юным и прекрасным. Он едва ли не светится от счастья, и Стелиос задумывается о том, что, если они выживут, Астин уже никогда не будет прежним. Никто из них не будет, но особенно он. Стелиос хочет позвать его, подойти ближе, похлопать по плечу и съязвить что-нибудь, чтобы заставить Астина улыбаться еще шире, но не успевает. Все случается слишком быстро. Персидский воин появляется как будто из неоткуда, он врывается на поле боя, рассекая марево сизой дымки, и несется на них, замахнувшись топором. Артемий кричит, чтобы Астин поостерегся, но тот лишь оборачивается, и Стелиос видит, как за мгновение меняется выражение его лица. Улыбка меркнет, искривляются губы в гримасе яростного отчаяния. Он пытается отскочить, заслониться рукой, отводит взгляд от несущегося на него лезвия, ищет глаза Стелиоса... Топор врезается в незащищенную — шлем был сбит в пылу сражения — шею, разрубает кости и мышцы, словно скользящее по воде перо, проходит насквозь, отнимая чужую жизнь исподтишка, как вор отнимает кошельки богачей, лениво гуляющих по рынку в праздничный день. Стелиос наконец встречается взглядом с Астином. И видит, как лучезарно блестящие глаза стремительно тускнеют и, закатываясь, стекленеют. Отрубленная голова соскальзывает и падает Астину под ноги, приземляясь лбом в пыль. Кровь сперва брызжет, окропляя землю яркими каплями, а потом выплескивается из среза толчками, заливая алую накидку, оставляя на ней темные влажные потеки. Проходит не больше пары мгновений, но для Стелиоса время растягивается в бесконечность. Он наблюдает, как тело, словно тонущее в патоке, медленно — по его ощущениям медленно — и неуклюже заваливается набок. Стелиос не верит своим глазам. Не может поверить, что ловкий Астин, сражающийся так, словно кружится в танце, его Астин, гибкий и по-змеиному пластичный, может быть таким. Может быть поверженным. Стелиос смаргивает и только сейчас замечает, что обезумевший от боли Артемий в одиночку крушит персов, посмевших напасть и ударить в спину. Сам он тоже поднимает меч, готовый атаковать, но больше некого. Всех повинных в смерти Астина уже наказал его отец. Его оттаскивают трое, а Стелиос смотрит на окрашенные кровью и припорошенные пылью губы и не может никак принять тот факт, что больше никогда не увидит на них улыбку. Он кладет тело Астина на щит, а потом берет голову, держит дольше, чем следовало бы, смотрит в мертвые глаза, но не может проронить ни слезинки. Ему больно, очень больно, но его с детства учили прятать боль так глубоко, чтобы никто не догадался о ее существовании. Стелиос принимает решение отомстить. Каждому персу за то, что совершил их давно уже мертвый собрат. Этой ночью никто не поет и не радуется пережитому дню. Астина чествуют молча — он умер героем. Он получил ту награду, которой желает каждый спартанец. Но Стелиосу от этого ничуть не становится легче. Он отходит от костра и идет прогуляться немного, желая хоть на несколько мгновений побыть в полном одиночестве. Пока он бредет по темному ущелью, он вспоминает. Они с Астином знакомятся незадолго до вступления в отряд Леонида. Стелиос приходит в дом к Артемию, чтобы обговорить предстоящий поход, и Астин тоже присутствует там. Стелиос удивляется тому, насколько тот красив. Слишком красив для юноши. И не упускает возможности пошутить над этим. В память навсегда врезается румянец, проступивший на скулах Астина, и вспыхнувшая в его глазах неистовая ярость. Он предлагает Стелиосу сразиться с ним и убедиться, что он достойный воин. Стелиос не отказывается от предложения. Он закрывает глаза, и легкая, почти незаметная улыбка трогает его губы. Астин был великолепен. Стелиос задумчиво хмурится, перебирая моменты, как монеты в прохудившейся суме. Вот они дерутся во дворе дома, и Астин действительно не уступает Стелиосу ни в ловкости, ни в силе. А вот они просто дурачатся — их шуточная потасовка переходит в валяние по полу. И Стелиосу определенно нравится то, что Астин прижимается к нему так тесно и смеется так громко и заразительно, что Стелиос не может не смеяться вместе с ним. Стелиос замирает с непередаваемым выражением, застывшем на лице, а потом тяжело выдыхает. Их первый поцелуй получается скомканным и неуверенным. Торопливым, неловким, глупым. Стелиос уже и не помнит, чья то была инициатива, он помнит только теплоту и мягкость губ Астина. И как он дрожит и снова краснеет. — Как девчонка! — подначивает Стелиос. И Астин шутливо бьет его кулаком в грудь, расплываясь в улыбке. Их первый раз Стелиос тоже не сможет забыть никогда, даже если очень сильно захочет. Они встречаются тайком, боясь, что будут замечены, что их отношения предадут огласке, что это навлечет позор на их уважаемые семьи. Но их жажда обладать друг другом сильнее благоразумия, и Стелиос все же приходит в назначенное время. Он видит в глазах Астина радость и облегчение, и уже от одного этого ему становится жарко и сладко. У них нет ложа, которое они могли бы разделить. К их услугам лишь каменный пол полуразрушенного дома на окраине, устланный парой накидок. Астин смущается, откидываясь назад и опираясь на локти. Он опускает голову, отводит взгляд, закусывая губу. И падает на спину, когда Стелиос нависает над ним, когда сжимает за бедра, подтягивая к себе ближе, когда входит, стараясь быть осторожнее. Астин сбивчиво дышит, не издавая ни звука. Стелиос видит, что ему больно, и сам чувствует боль — у них не было времени для прелюдий, и даже всего содержимого позаимствованного у жены пузырька с массажным маслом оказывается недостаточно, чтобы облегчить их муки. Но вместе с этим Стелиос ощущает еще и теплоту, волнами расходящуюся из груди. И совершенно неуместную нежность к человеку, с которым ему в скором времени, возможно, придется сражаться плечом к плечу. Стелиос останавливается и замирает, чтобы не сделать им обоим хуже, давая время привыкнуть, протягивает руку, мягко отводит со лба пряди, на ощупь гладкие и струящиеся, словно шелк. Он скользит кончиками пальцев по виску и скуле, касается подбородка и несильно надавливает, заставляя Астина повернуться к нему. — Посмотри на меня, — просит Стелиос, и Астин повинуется, встречаясь с ним взглядом. А потом обнимает за шею и привлекает к себе, заставляя прижаться крепче. Он подается навстречу плавным толчком, давая понять, что готов продолжить. Поначалу они оба не попадают в такт, сбиваются и явно стыдятся происходящего, но Стелиос с приглушенным рычанием кусает Астина в основание шеи, а тот в ответ до судороги в пальцах вцепляется в плечи, оставляя на влажной от пота коже следы от ногтей. И с этим немного звериным порывом приходит полное принятие того, что они делают. И с кем они это делают. И тогда они оба отпускают себя, уже не смущаясь друг друга. Стелиос отмечает, что Астин и в любовных утехах такой же пылкий и неотразимый, как в бою. И снова он двигается так, словно танцует, словно это его призвание. И Стелиос не может не восхищаться его грацией и гибкостью. Он помогает Астину рукой, двигая ладонью вверх-вниз, то сжимая пальцы плотным кольцом, то невесомо оглаживая, чтобы доставить как можно больше удовольствия. И когда Астин выгибается навстречу, сжимая коленями бока, когда его семя брызжет на живот и пальцы Стелиоса, когда с губ срывается приглушенный всхлип — задушенный стон, Стелиос понимает, что именно сейчас он счастлив по-настоящему, а больше ему ничего и не нужно. — Теперь ты не будешь меня уважать? — почти утверждает Астин и тут же прикрывается накидкой, как только Стелиос отстраняется от него. — Почему? — недоуменно спрашивает тот. — Ты возлег со мной, как с женщиной. И я был не против. Я не заслуживаю теперь... — Перестань! — прерывает его Стелиос и смотрит растерянно и сурово. — Ты великолепный воин. И не менее замечательный любовник. Я горд, что знаком с тобой. — Правда? В глазах Астина — помимо сомнения — вспыхивает надежда, и Стелиос позволяет себе улыбку, а вместе с ней и объятие. Легко прикосновение к плечам — обещание быть рядом. — Да. — Да, — повторяет он вслух, глядя в пустоту перед собой, и чувствует, что в груди у него щемит от тоски. Он не должен позволить своим чувствам выплеснуться наружу, не может позволить. А хочется злиться и громить все на своем пути. Стелиос проклинает себя за то, что не отговорил Астина, что не помешал ему вступить в отряд. Он попытался, но Астин был так воодушевлен возможностью показать, чего он стоит. Да и разве мог бы хоть кто-то ему запретить? Для спартанца честь — сражаться за родину и за своего царя. Леонид ведь почти отправил Астина домой, но Артемий убедил его, что Астин достоин быть одним из трехсот. Стелиос помнит, как Астин не смог сдержать довольную улыбку, получив все-таки разрешение остаться. А потом наступает начало конца. Они сражаются бок о бок, прикрывая спины и отлично работая в паре. Они изучили друг друга достаточно, чтобы знать все слабые и сильные стороны, чтобы в любом случае обратить каждую из них в неоспоримое преимущество. И у них получается. Прекрасно получается. Астин по-прежнему заразительно смеется и не теряет энтузиазма. Он достойный, прекрасный воин, и Стелиос каждый раз ловит себя на том, что не может не восхищаться его умением вести бой. В перерывах между битвами они шутят и подначивают друг друга. — Ты неплохо сражался... для девушки, — Стелиос играет бровями, ловя искрящийся радостью взгляд Астина. — Ты тоже... мог бы угнаться за мной, если бы меня ранили. — Возможно, я был настолько впереди, что ты меня не увидел. Они смеются, а Леонид требует поторопиться. Стелиос подозревает, он догадывается о том, какие между ними отношения, но ничего не запрещает. Леонид знает, что каждый их вздох может оказаться последним. Стелиос не хочет задумываться об этом. Ни в тот момент, когда они убирают трупы персов, ни в тот, когда пьют у костра вино, ни в тот, когда, стараясь не шуметь и никого не разбудить, они с Астином взахлеб целуются, крепко прижавшись друг к другу. Сейчас бы Стелиос описал тот поцелуй словами «как в последний раз». Впрочем, последним он и вышел. Возможности поцеловаться больше не подворачивается, и они довольствуются только тем, что вместе крушат врагов, отсекая конечности, протыкая насквозь вражеские тела, уходя от ударов и снова врезаясь в гущу сражения. — Ты еще жив? — спрашивает Астин, когда они остаются вдвоем, оттесненные от остальных членов отряда. — Ну надо же прикрывать твою спину, — откликается Стелиос, вонзая клинок в очередного перса. — Извини, я сейчас немного занят не тем, — смеется Астин, рубя наотмашь, разворачиваясь и вспарывая чье-то тело от паха до горла. «Какой восхитительный, — думает Стелиос, следя за движениями Астина — ни единого лишнего, никакой суеты. — Мой». Стелиос отлепляется от сводчатой стены ущелья и, глухо выдохнув, возвращается к еще не погасшему костру. Он не смеет обратиться к Артемию, не смеет вторгаться в его скорбь, не смеет сказать, что его собственная боль неизмерима и безутешна. Он ложится, стараясь не смотреть на Артемия, и клянется, что отомстит, что убьет всех персов во главе с Ксерксом и сделает так, чтобы имя Астина не потонуло в безвестности, растворившись во времени.