Время

Когда ты валяешься в горячке болезни пару дней — это привычно, когда неделю — неприятно, когда месяц — начинает злить. Когда ты пропускаешь год своей жизни, то сложно привыкнуть к окружающей тебя реальности, но год иногда — не такой уж и большой срок. Когда из твоей жизни пропадает десятилетие — это страшно. Ты не узнаёшь мир вокруг себя, не узнаёшь этих людей, всё изменилось, ну, за исключением тебя самого. Ты остался прежним, старым, как антиквариат, и все ждут от тебя чего-то нового, но ты-то не изменился, и вот он конфликт непонимания. Спустя пару дней в этом твоём-не-твоём мире приходит некоторое смирение, но внутри у тебя скребутся кошки и хочется назад. Назад в свой мир, назад в своё время, назад к своим людям. Вот только время назад не повернуть и приходится рисовать на лице улыбку, шутить и не смотреть никому в глаза, себе в первую очередь. Ночью догоняют кошмары во сне. Днём один сплошной кошмар в реальности, и хочется уже лезть на стенку и выть от всей этой безысходности, но вместо этого ты играешь навязанную роль, надеясь, что никто ничего не заметит. А потом ты ловишь взгляд и понимаешь, что не один такой. Что вот человек, который так же прячет себя за клоунской улыбкой, флиртом и глумливыми шуточками. Он кутается в светлые одежды и кажется совершенно открытым, если бы не скрывал свои руки. Конфеты, леденцы, фантики, обёртки, кукла — всё это искусно отвлекает внимание от него самого, не даёт всмотреться глубже. Тогда, в самый первый раз, ты тоже не заметил, зацепившись взглядом за все эти мелкие детали, вот только теперь ты совершенно точно знаешь, на что обратить внимание. Встретиться глазами вам никак не удаётся. Ты ищешь свою идеальную маскировку, то, что отвлекает от тебя внимание, и находишь: всего-то надо, чтобы рядом крутился ещё один человек, настолько яркий и громкий, что за ним можно легко отступить чуть назад, скрыться. Особенно легко это сделать, если рядом два таких человека — второй тихий, но он так же притягивает взгляд. Высокий, с пронзительными глазами, взрослый и напоминающий нахохлившегося ворона, он интригует, пусть и иначе. Вот так ты и прячешься за этим огнём и в этой тени. Но когда ты остаёшься один, можно снять эту маску, смыть с себя чужие краски и ощутить, насколько ты стал чужд этому миру и насколько он никогда уже не будет твоим. Ты за ним банально не успеваешь, между вами десятилетие, и этот срок тебе никак не преодолеть, силы не равны и вряд ли когда-то будут. Иногда появляется крамольная мысль, что даже Бездна, со всем её безумием и кровожадностью, уже не кажется тебе настолько отталкивающей и страшной. Возможно, кто-то там был прав и тебе действительно не место в этом мире. Вот только ты упрямо стискиваешь зубы, встаёшь вместе с солнцем и проживаешь ещё один день так, чтобы никто не догадался, как на твоей душе паршиво и как взгляд цепляется за револьвер, а руки чешутся выстрелить себе в голову. Ты всегда был достаточно эгоистичен, и твой эгоизм никуда не делся, ты всё тот же подросток и тебе совсем нет дела до политики, спасения мира и чьих-то там тайн. Всё, чего хочется, — это обратно свою маленькую сестру и Гила, которые смотрят на тебя так преданно и восторженно, что ты сам себе кажешься героем давно позабытых легенд. Но всего этого уже давно нет. Они выросли и где-то далеко. Так что остаётся не смотреть себе и другим в глаза, улыбаться лицемерной улыбкой и игнорировать отторгающий тебя мир, сильнее вцепляясь в него зубами. А когда совсем невмоготу, приходить к такому же, как и ты. Ты и он молчите об этом, но знаете, как аксиому, знаете каким-то внутренним чутьем и улыбаетесь, обмениваясь ни к чему не обязывающим флиртом. Даже наедине не снимаете маски, которые стали вашими лицами за день, и повисший в воздухе вопрос: «Где ты?», относится к вам двоим. Когда-нибудь вам это надоест, и кто-нибудь да снимет с лица эту маску первым. Когда-нибудь станет совершенно ясно, что расстояние между вами намного меньше, чем по отношению к кому-то другому. Тогда можно будет уже не улыбаться, а просто целовать, открыто и честно, больше не пряча себя. Тогда можно будет оставлять метки на своей-чужой коже, доказывая хоть кому-то, что ты есть, ты — здесь. Тогда это чудовищное одиночество захлебнётся под наплывом чувств, ведь вместо одного будет двое. Тогда можно будет перестать цепляться взглядом за револьвер. А пока... а пока вы всё так же не смотрите в глаза и прячетесь за мелочами, никто не властен над временем.