Последнее утро

      Просыпаясь сегодня с ним в одной кровати, как и почти все ночи до этого, Фред боролся с собой, не желая открывать глаза. Рука, запутавшаяся в таких же рыжих волосах, казалось, была там как нельзя кстати. Словно этот момент, это утро, такое же, как и многие до него, было непременно особенным. Таким, каким может быть лишь идеальный момент. Достойным сохранения и тщательного пересмотра в Омуте Памяти. Лишь для них двоих.       Он не замечал, что обладатель волос уже проснулся, пока рука, перебирающая пряди, не оказалась на подушке и на него не воззрились до невозможности знакомые голубые глаза. Джордж как-то говорил, что это как смотреть в зеркало: всё, что ты скрываешь, выходит на поверхность, заставляя тебя или принять себя полностью, или исчезнуть. Но лишь они вдвоём могли увидеть в настолько одинаковых глазах абсолютно разные противоречивые мысли, то, чего точно не было в самом себе. То, что так отчаянно любишь в своей половине.       — Мы ведь не можем умереть?       Без предисловий и объяснений — их не нужно. Палочки давно лежали под подушкой каждую ночь, а радиосвязь передавала всё меньше шуток. Ли всё реже появлялся в рубке, и его никто не винил, просто он, возможно, хотел жить чуть больше, чем они.       — Это теоретически невозможно, братец. Как ты себе представляешь мир без нас двоих?       Джордж нахмурился, будто и вправду пытался представить жизнь без незаменимых братьев Уизли, а Фред перевернулся на спину, рассматривая потрескавшийся потолок их маленькой скромной квартиры. Всё те же лица, в том же месте, обычное утро — он никак не мог понять, что же изменилось, и прокручивал в голове смазанные воспоминания о последнем сне.       — Не представляю. Наверное, это очень скучный мир, — Джордж ухмыльнулся и застыл, рассматривая в полутьме раннего утра родное лицо на соседней подушке. Чуть вздрогнув, потянулся и разгладил морщинку между бровей, возвращая Фреда в реальность одним маленьким касанием. — Что на этот раз?       Может, нельзя было быть настолько предсказуемым или стоило прятать слабости, подставляя партнёру лишь своё сильное плечо. Только когда одного мимолётного взгляда достаточно, чтобы тот всё и так понял, выбора просто не существовало. Оставалось или трусливо прятаться за маску очередной шутки, или открываться, снова и снова, давая разделить всю боль и отчаяние. Казалось, у них не осталось совсем ничего личного. Только вместо обиды это давало надежду, что заодно с сокровенными мыслями и их жизнь будет одна на двоих.       — Может, нам и одинаковые сны снятся? — боль в родных глазах от него не укрылась, Фред вернул на место руку, зарываясь в спутанные пряди и прижимаясь к родному телу так, чтобы между ними почти не оставалось места. Чтобы каждых вздох отдавался у другого в груди.       — Я не верю в сны, Фордж. Иначе мы давно бы изобрели карманных единорогов, тех, что можно вытащить, увеличить и уехать на них в дальнюю даль.       Фыркнув, он обнял брата, закрывая глаза и запоминая: запах, вкус, родной голос. Отпечатывая в памяти всё, что их связывало и всё, что различало, вплоть до количества ушей. Даже если это и не последнее утро, если впереди им было суждено просыпаться так тысячи раз, оно всё равно казалось особенным. Одним из многих счастливых моментов в их общей на двоих жизни. Фред лишь искренне, от всей души надеялся, что этот мир, разделённый с самым любимым человеком, не был сном.