Момидзи

— ЯЧИРУ?! КУДА, МАТЬ ВАШУ, ОНА ОПЯТЬ ПОДЕВАЛАСЬ?! ЭЙ, ВЫ, УБЛЮДКИ?! Офицеры Мадараме и Аясегава мигом юркнули под энгава командирского домика и далее стали миновать тот живехонько по-пластунски. Разошедшийся от ярого негодования капитан Зараки грозил раздавить головы этим «дезертирам» своим оглушительным топотом, но неразлучные товарищи предпочли рискнуть: в который раз за неделю объяснять свирепому отцу куда, как и зачем пропала его повзрослевшая дочь — точно, себе дороже. Оказалось, что пубертатный период лейтенанта оказался цветочками лишь, «ягодками» же Ячиру нынче продолжала доводить до пьянки или до веревки весь отряд. Так, лейтенант могла запросто исчезнуть из расположения на целую неделю, или своевольно перевестись на время в какой-то другой отряд, или напроситься в гости к главнокомандующему и позволить себя споить саке, или в открытую теперь провоцировать капитана Кучики на наказание, нагло таская не только карпов из его пруда, но и бананы у него из-под носа. Безбашенная по жизни, бесстрашная как ее отец, а еще чрезмерно избалованная старшими офицерами, теперь эта вымахавшая девчонка и вовсе чудила без оглядки на других: стала одеваться ярче, общаться с бойцами в игривой манере, предпочитать посиделки в чайной хорошенькой битве, а еще — вот так номер! — учиться. Каллиграфии, географии, поэзии и танцам. На занятия эти лейтенант рвалась охотнее, чем на тренировки, собрания ЖАШ и дозоры по старому доброму Рукону. Странно, одним словом, вела себя эта Ячирка. Вернее, Ячиру-сан: вопреки своей безответственности и бунтарскому духу, помимо трепета пред ее силой и гневом, подчиненные по-прежнему испытывали к ней особую привязанность, теперь в виде уважения с интересом напополам. — ЕСЛИ ВЫ МНЕ ЯЧИРУ ЧЕРЕЗ ЧАС НЕ ПРИВЕДЕТЕ, ГАМАДРИЛЫ, Я ВАМ ГЛАЗА НА ЖОПЫ НАДЕРУ, ЧТОБ ВОВЕК ЕЕ ПРОШЛЯПИТЬ НЕ СМОГЛИ!!! Энгава заходила ходуном как при землетрясении, а дом чудом устоял — капитан хлопнул дверью так, что Ячиру поди и в Восьмидесятом районе услышала бы. Правда, была ли она там — еще вопрос. Правда, прибежала бы она сюда тотчас же — вопрос был еще больший. — Ой-ой, а капитан-то, похоже, сегодня не в духе, — с натянутой улыбочкой зачем-то уточнил Юмичика, резво работая локтями и плюя на угрожающую его форме пыль от песка. — Ты лучше о наших душонках побеспокойся, когда мы эту вредную девчонку не найдем! — Иккаку злился, сердито фыркая и зыркая на сочинившийся меж засуетившихся бойцов хаос. — Вот где ее искать, а? У нее ж сейчас все мозги этой любовной хренью забиты! — В смысле? — аж стукнулся макушкой Юмичика, дернувшись от внезапного удивления. Друг снисходительно хмыкнул на него: — Ну ты и баклан, Юмичика. Ты давно лейтенанта в форме видал? Все эти кимоно, платья, тряпки-шляпки, ленточки да рюшики, тьфу! Тут и ежу понятно, что девочка созрела, а ты — во! — только глазами хлопаешь. А, между прочим, это твоя обязанность следить за ней! Пятый офицер недовольно поджал губы и смахнул выбившиеся из прически прядки с лица. — Мое дело — лейтенанту с отчетами помогать, а не караулить ее с утра до вечера. Тем более, если у нашей девочки завелась личная жизнь… Иккаку закатил глаза и, на ходу повторив: «Баклан он и в Сейрейтее баклан», поспешно выбрался из-под энгавы, оказавшись с противоположной стороны от входа в капитанскую. Впереди маячил невиданный фронт поисковых работ, и лучше бы было взять кого себе в подмогу, но справляться на пару с Юмичикой было сподручнее не один век. — Так, ты в Рукон дуй, а я — по столице прошвырнусь мигом. Встречаемся тут же, через два часа. Если Ячиру не найдется, будем мы спасать задницы всему отряду. Опять! Он резко выдохнул, поминая как же ему «люба-дорога» лейтенант, и тотчас побежал во весь галоп к отрядным вратам. Куда занесло влюбленную дуреху на сей раз, Иккаку понятия не имел, но дольше строить план действий не стал — точно бы вдарил в ухо слепцу Юмичике! Последний, оставшись наедине с высказанными в свой адрес претензиями и указанным направлением, решил не морить себя внеплановой пробежкой, а сразу же сиганул в сюнпо: от Первого района до Восьмидесятого путь лежал далек, и это только в северную сторону. А что мешало лейтенанту передумать и сорваться, скажем, на восток? В Восточном Руконе нынче созревали груши да хурма, самые вкусные фрукты осеннего сезона. Или, к примеру, чем плох был запад Рукона? В середине октября там собирали третий урожай риса и заливали поля чистой водой, отражавшей низкие серые небеса. А может, лейтенант мотнулась в южную сторону?.. Аясегава прислушался к признакам ее реяцу, сделав остановку на руинах южных врат. Его ласковый взгляд залюбовался краснеющим еще до заката горизонтом. Верно. В эту пору в южной стороне краше чем где-либо пестрели клены. Раскидистые. Старые. Статные. Чарующие. По большей части — красные, словно зардевшиеся румянцем или как в багряной крови выкупанные. Кажется, именно так давеча и охарактеризовал офицер торжественность момидзи в южных широтах. Он лишь раз бывал там — служба не позволяла чаще, но описывал лейтенанту прелесть однажды увиденного кленово-красочного пейзажа словно со вчерашним восторгом. Губы тронула мимолетная усмешка: это было скорее догадкой, убеждал себя Юмичика, но отчего-то отправился по ее зову, а не ведомый ощущением знакомой реяцу. Дочь Зараки Кенпачи и не выделялась ею особо в минуты праздности и нескончаемых затей. Она была та еще выдумщица. Была, да. Юмичика вновь вернулся к разговору с Иккаку, к тому, о чем грубо, но справедливо тот попенял ему. Ячиру и впрямь выросла давно, сменила интересы, старых друзей позабыла, нашла себе новых. Прежде, они были не разлей вода, а сейчас она прибегала к нему в комнату, чтобы показать обновку или стащить что-нибудь из его украшений — те загадочным образом шли ей больше чем ему. Видимо, ему больше не осталось чему обучать маленького лейтенанта, превратившегося в хорошенькую девушку. Иккаку был прав. Прав, да. Она не могла не пленить какого-нибудь молодого человека, а потому справедливо избегала других, отводила глаза, слушала старших вполуха и конечно же забывала отчитываться о том, куда и к кому отправлялась сегодня. Кленовая рощица встретила чуть замечтавшегося Юмичику приветственным бодрым шорохом еще не облысевших ветвей. Под дружно сплетшимся сводом они мгновенно погружали в теплый гранатовый цвет, стоило только выйти из сюнпо посреди первой из полян. Под ногами сразу зашуршала опавшая листва самых различных красных оттенков, и Рурииро Кудзяку заликовал внутри от столь сочной не-лиловой палитры. Юмичика вторил занпакто — сам восхищался таким буйством красок, немножечко грустил об угрюмости осени вне стен подобных этой рощице, оглядывался по сторонам, преисполняясь красотой мира и собственной гармоничностью, с которой он вписывался в осенний пейзаж накинутым поверх плаща оранжевым шарфом. В воздухе ведь чувствовалась прохлада, а… юное создание, вдруг мелькнувшее меж деревьев чуть поодаль, совсем не заботилось о том — беззаботно скользило по багрянцу босыми ногами и одетое совершенно легко. — Лейтенант! — Ее окликнули строго, взволнованно, близко. Она вздрогнула. Живо обернулась и испуганной ланью уставилась в ответ. Правда, это продлилось какое-то мгновение. Одно мгновение, в котором Юмичику захлестнуло иной «краской»: вишневые глаза, поцелованные клубничным леденцом губы, волосы цвета сакуры и даже пояс точно фуксией выкрашенный. Безупречная кожа, очаровательный румянец, длинная грива, волос к волоску, шихакушо, будто влитое, и даже узел на оби такой, как он показывал, а не Рангику научала. Идеальное творение его опеки, нельзя не восхититься. — Юн-Юн! — опомнилась Ячиру и метнулась к пятому офицеру. — А почему не Юмичика? — встретили ее дерзкой улыбкой. — Ты же теперь достаточно взрослая, чтобы сбегать без предупреждения в Рукон и общаться на равных с мужчинами, да? Девчушка надулась, уплотняя вокруг себя убийственную реяцу, но, как и ребенком, приступ гнева в ней быстро сменился на привычную беззаботность. — Я всего лишь ходила собирать букет из листьев, хотела поднять Юн-Юну настроение, — с детской непосредственностью выпалила она и мигом сунула тому в руки охапку больших багряных резных кленовых листьев на длинных ножках. Офицер удивился невольно такому подарку и поднял пытливый взгляд в ответ: букетов ему еще никто за всю жизнь не дарил, да и в Одиннадцатом мало заморачивались по поводу эстетической красы в расположении. Аясегава пробовал облагородить территорию и интерьеры подобными яркими вкрапления, но тщетно: никто из товарищей-невеж не смог оценить его стараний, а капитан так вообще икебану в капусту порубил. Эх. — С чего же такое ко мне внимание, лейтенант? — Ему даже дух перехватило. Кусаджиши отвела глаза, заметно смутившись, заметно зардевшись еще сильнее: — Просто ты нравишься мне. — Вот так, как обухом по голове. — Я пыталась заслужить твой интерес, одеваясь изящнее, или научившись писать так же прелестно как ты, и держать голову вот так же, правильно, — она воспроизвела его осанку, — и вообще показать, что я уже выросла, что больше не капризный ребенок, что тебе не нужно со мной возиться, а… Она смолкла, когда он, оторопевший, всё равно решительно сделал шаг навстречу. — Еще как нужно возиться. — Юмичика скользнул ладонью по горячей девичьей щеке и убрал ниспадавшую на нее прядь за ухо. — Еще какой капризный ребенок. — Он взглядом обвел буйство горящих будто пламенем кленов и зарылся носом в листья, разборчивой рукой собранные для него. — Забраться в такие дебри и не бояться заблудиться, додуматься только… На него бросили плутовской взгляд, посмотрели с вызовом: — Бьякуя научил меня ориентироваться на местности в обмен на то, чтобы я оставила его поместье в покое. Так что, и за это можешь не беспокоиться больше. — Ну, а если я хочу? Наоборот, хочу о тебе беспокоиться? Заботиться? Как прежде, помогать тебе, прикрывать тебя, всячески возиться с тобой, несомненно? Ячиру застыла — куда и делась отцовская бравада. Весь мир сошелся в одной точке — в остановившихся в томительной близости вожделенных губах. Пускай надуманно. Пускай сдуру впервые. Пускай просто из детской привязанности. А может, и нет? — Тогда… позаботься обо мне хорошенько, Юн-Юн, — кивнула она с разрешением. — А почему не Юмичика? — усмехнулся он, практически ей в уста. — Потому что нечужой, родной и близкий, что непонятного? — Теперь мне понятно точно, почему я «баклан» по мнению Иккаку… Стыдливо прикрыв их первый поцелуй за роскошным букетом из лапчатых листьев, словно клены вокруг — глаза обалдевших сослуживцев, добросовестный Юмичика краем еще не до конца растворившегося в неге сознания отметил, что им с Ячиру нужно было скорее возвращаться назад, и что приятель его будет злиться, и что командир совсем придет в бешенство, если еще и пятый офицер словно сквозь землю пропадет… — МАКИ! ИККАКУ! ЮМИЧИКА! СКОТЫ, МАТЬ ВАШУ ЗА НОГУ, ГДЕ МОЯ ДОЧЬ?! …впрочем, если они уже всё равно опоздали к началу разборок, то и менос с ними. В конце концов, у Юмичики — сегодня законный выходной, у Ячиру — «эта любовная хрень», а в южных широтах Рукона — прелестная пора момидзи. Или всё-таки ханами? Перед глазами у Юмичики — цветочно-розово всё, от Ячиру пахнет космеей, жвачкой, весной, и в голове у пятого офицера таки щелкает выключатель инстинкта самосохранения: «Простите меня, капитан, но это слишком приятно, чтобы отказаться или испугаться».