У нас есть Клеф, Гирс, Кондраки и Брайт

Джеку Брайту неудобно в собственной шкуре. Джек Брайт хочет из нее выбраться, ощущая себя чудовищем. Другой Брайт напротив улыбается и склоняет голову набок. Ему-то как раз удобно — он чертовски рад этому факту. Иногда Джеку кажется, что за его спиной слышится хруст. Это под ногами тех, кто следует за ним хрустят черепа, ломаются иссохшие кости его прошлых тел, и тех, кто когда-то шел за ним и умер. Он честно не хочет оборачиваться назад — но его другие тела стоят спиной к его спине, и волей-неволей он видит их глазами. Он везде и нигде одновременно. Многоликий бог, сломленный своим могуществом, ненавидящий его. Чудовище, которое невозможно загнать в рамки, император разрушенной цивилизации, погребающей под собой умирающий, гниющий мир. Он душит самого себя в слепой ярости, и останавливается только когда руки сводит судорогой, а горло горит от каждого вздоха. Ему страшно и смешно. Он — мор, беспощадный и неутомимый, стирающий мир за своей спиной. Он не боится смерти — кажется, он спит с ней ради развлечения. *** Кондраки неуютно в своей шкуре. Каждая стена, каждая дверь следит за ним. Любой друг может предать. Однажды за ним пошлют того, кого он не сможет заболтать, того, кто улыбнется ему так ехидно и широко, что за этой улыбкой будет скрыто его лицо. Он засыпает и просыпается ощущая ствол дробовика у затылка. Он научился прятаться в рое иллюзорных бабочек, питая их кровью своих ассистентов, убивая одного за одним. Он хочет жить, он ДОЛЖЕН жить, плевать на остальных. Пусть умирает кто угодно, за ним — хоть потоп. Война в его теле требует новых жертв, уничтожает здравый смысл, застилает пеленой глаза. Он не хочет оборачиваться назад — знает, что он не просто по локоть в крови, а захлебнулся ей, и тонет в вязкой, алой жиже, идет ко дну и не может выбраться. Его небеса окрашены багряным, он потерял себя, потерял все; и все, что он может — прогрызать себе путь вперед, выживая любыми способами. Кондраки боится смерти. *** Гирсу…нормально в его шкуре. Он не понимает, каково это — неуютно. В любой ситуации, как показывает анализ, есть хорошие и плохие стороны. Он находится где-то на тонкой грани между абсолютным злом и небесной благодетельностью. Не балансирует, не шатается — стоит прямо, ровно, холодно смотря на тех, кто внизу. Люди — муравьи, боящиеся себя, истошно срывающие глотки в мольбах давно мертвому Богу, стращающие им детей. Люди не понимают, что эмоции — излишнее, слабость, болезнь их душ, беспощадно сжигающая изнутри. Он старик, вечно живой, с темными провалами глаз, холодной синевой внутри, ледяной и отупляющей, дурманящей. От него бегут все, кто могут — кто успевает, тот сбегает. Он похож на чуму, заключенную в хрупком человеческом теле на миллионы лет. Стирая границы между бедными и богатыми, людьми и объектами, смертными и богами, он правит своей маленькой империей и несет поветрие миру. Кажется, не он боится смерти — та просто не хочет встречаться с ним лишний раз *** Клеф любит свою шкуру. Она кажется безобидной — толстый, белобрысый, хитрый лжец предпреклонных лет. Зато это весело — строить карьеру и жизнь на лжи, прикидываться дурачком, зная все тайны мира, и менять его мановением руки, желанием, каждым вздохом. Делать вид, что скрываешь архиважную тайну, и держать ее на виду всех. За огромной улыбкой скрывать вселенскую боль и желание наконец умереть. Его бессмертная сущность кричит от боли, его оборванные крылья В бессилии повисли обрубками. Он хотел бы спасти этот мир, но один, даже такой, как он, в поле не воин. Он хотел бы перестать лгать — но лживая его натура насквозь проросла через его тело, захватила сердце и душу. Ему всегда мало, он заходит все дальше и дальше в своих деяниях и поступках, изворачивается, лжет — и ему это нравится, как бы он это не отрицал. Изголодавшийся, тоскующий по адреналину, веселью, яркости чужого ему мира, он рушит его ради интереса — и ненавидит за это себя же. Альто Клеф не надеется на благосклонность смерти — но ждет ее с распростертыми объятиями. Когда-нибудь «попозже». После того как его голод поглотит этот мир.